Черные бароны или мы служили при Чепичке

Несомненно любопытным случаем был рецидивист Бобр. В молодости он несколько раз преступил закон, за что понёс заслуженное наказание. За последний грабёж его отправили в исправительную колонию в Замрске, где с ним произошла удивительная перемена. Ранее строптивый Бобр вёл себя примерно и посещал все кружки по интересам. С необычной охотой он участвовал в политическом обучении и много дискутировал. Его сделали тюремным старостой, но тем усерднее он изучал марксизм–ленинизм. Бобр твердил, что хочет ещё глубже познать законы общества и ещё больше овладеть научным способом мышления. Его воспитатели были в восторге, но не скрывали опасений, что, выйдя на свободу, Бобр оставит марксизм при своих, и снова возьмётся за грабежи. Тут они ошиблись. На свободе Бобр не успел и оглядеться, как его призвали в армию. Он был несколько уязвлен, что попал к политически ненадёжным, и усиленно протестовал. Опомнившись от первоначального шока, он с энтузиазмом взялся за политическую работу. Говорил он исключительно фразами из брошюр, клеймил внутренних врагов, угрожал западным империалистам и всем доказывал преимущество социалистического строя над капиталистическим. В политической работе был неутомим, а на политической учёбе не давал вставить слова даже самому Ясанеку.

Перевоспитанный преступник для всех стал великой загадкой. Одни твердили, что в Замрске Бобр повредился умом, в то время как другие придерживались мнения, что Бобр лишь изображает сознательность. Однако же он ни разу ни на секунду не вышел из роли.

— Этот Бобр — очень зрелый товарищ, — оценил его лейтенант Троник, — и мог бы состоять в активе части. Но что, если он забудется и кого-нибудь ограбит? Что тогда?

Так что Бобру не оставалось ничего, кроме как действовать в местном масштабе, но, похоже, его это вполне устраивало. С большой охотой он вёл дискуссии с Салусом, пламенно доказывая тому, что враг человечества — не мировое еврейство, а американский империализм.

— Анежку Грузову убили не американские империалисты, — оппонировал Салус, — а агенты мирового еврейства.

— Ты так говоришь, — распалялся Бобр, — что не понимаешь классового взгляда на события. Людей надо делить в зависимости от их отношения к средствам производства.

— Со своим делением поцелуй меня в задницу, — отрезал Салус, — тот, кто защищает евреев, не видит дальше своего носа!

Учитель Анпош никогда никого не грабил хотя бы потому, что ему не позволяло телосложение. В стройбат он попал из-за телесной слабости и нескольких диоптрий на каждом глазу. Так же, как и Бобр, он охотно обучал отсталых элементов, но был слишком чувствителен к оскорблениям, поэтому на многое не осмеливался. В свободные минуты он писал в толстой тетради свою биографию, или читал»Руде право», подчёркивая особенно заинтересовавшие его места. Правда, в последнее время его больше всего интересовал пример Ондржея Цибули, который, невзирая на запреты командиров, регулярно встречался с женой. Анпош решил последовать его примеру. Жена Анпоша была медсестрой в Индржиховом Градце, и он приложил все возможные усилия, чтобы найти ей место в Таборе. Ценой больших стараний ему это удалось, и любимая жена даже могла жить в больнице. Учитель Анпош был счастлив, и в свою биографию написал:«Если бы я был идеалистом, обязательно верил бы в счастливую судьбу. Наша любовь — одно из тех возвышенных чувств, которые возникают лишь несколько раз за столетие».

Кефалин с остальными членами комсомольского актива встречался лишь эпизодически. Либо он в»Бранике»играл с Кагоуном в шахматы, закусывая пльзенское пиво пирожными со взбитыми сливками, либо вёл литературные дебаты с Цибулей. Философ без докторской был учеником профессора Вацлава Чёрного, также не прошедшего кадровую чистку, и из его лекций вынес немало интересного. Впрочем, дискутировать они могли только тогда, когда поблизости не было Бобра, который тут же влезал в дебаты, бескомпромиссно навязывая классовый взгляд на предмет беседы.

Потом вскрылась афёра с пани Анпошовой. Рядовой Андел, который встречался с медсестрой Люцией Кокешовой, первым принёс эту новость. Супруга учителя влюбилась в молодого врача и завязала с ним любовные отношения. Новость вскоре подтвердил ефрейтор Пекный, который работал в больнице подсобщиком и своими глазами видел, как врач пани Анпошову целует. И дальнейшие подробности не заставили себя долго ждать.

Учитель был в отчаянии, однако, как дисциплинированный солдат, обратился к начальству.

— Трудный случай, Анпош, — сказал лейтенант Гамачек, — потому что женщины что? Потому что женщины — стервы! Если бы вы свою оставили в Индржиховом Градце, и не притащили бы её за собой в Табор, было бы вам спокойнее. Она бы вам всё равно изменяла, но вы бы про это не знали. Вы, кстати, далеко не красавец, и если думаете, что вам какая-нибудь женщина будет хранить верность, то лучше не думайте! Вы такой дистрофик, что радуйтесь тому, что есть.

— Я так не могу, товарищ лейтенант, — застонал Анпош, — у меня ведь есть чувство собственного достоинства!

— Чувство, чувство, — утешал его Гамачек, — такие вещи себе вообще позволять нельзя. Главное в супружестве то, что вам жена сготовит пожрать и иногда с вами переспит. Всё остальное — буржуазные пережитки!

Лейтенант Троник видел всё несколько иначе:

— Вот поглядите, товарищ, — успокаивал он учителя, — прежде всего надо точно установить, до какого уровня развились их отношения. Возможно, речь идёт всего лишь о дружбе, или о мимолётной любви без физической близости. Если же выяснится, что ваша товарищ жена вам действительно неверна, будет уместно развестись, чтобы случайно не стать отцом чужого ребёнка.

— Это было бы ужасно! — содрогнулся учитель, — что же мне делать?

— Предлагаю вам вот что, — сказал лейтенант Троник, — Выберите нескольких товарищей, которым полностью доверяете, и попросите их быть свидетелями. Вечером получите увольнительные и попробуете застать свою супругу при внебрачном контакте. Если вам это удастся, у вас в руках будут доказательства, и не будет препятствий, чтобы потребовать развода.

Сокрушённый учитель некоторое время размышлял, а затем попросил обоих лейтенантов сделать одолжение и стать его свидетелями.«Я бы хотел, чтобы всё прошло в тайне, и личный состав ничего не узнал. Некоторые солдаты злорадны и испытывают радость от чужого горя».

Лейтенанты, немного поколебавшись, согласились. Анпош попросил Ясанека, Бобра и старшину Блажека, чтобы те присоединились к акции по установлению истины.

Когда стемнело, они со всей скрытностью направились в таборскую больницу. В половине второго ночи всю роту разбудил крик Анпоша. Учитель распахивал двери помещений и, размахивая руками, кричал:

— Переспали! Переспали! Мы все видели, как они переспали! Я победил!

Несколькими минутами позже он вытащил из сундука тетрадь со своим жизнеописанием и при свете фонаря написал:«Моя жизнь лишена смысла. Я не могу жить без неё. Может быть, она простит меня, если я попрошу прощения!».

Грозой всего табора был лейтенант Жлува. Он служил у танкистов командиром роты, но на этой должности не мог достаточно развернуться. Это был человек, не знающий ни передышки, ни минуты отдыха. Он постоянно носился по городу, выслеживая одиночных солдат.

— Товарищ! Покажите увольнительную! Почему не отдали честь? Не лгите! Если я говорю не отдали, значит, не отдали! Как вы одеты? Почему пилотка мятая? А ремень почему ослаблен? Пуговицы существуют для того, чтобы их застёгивать! Я вам покажу, я до вас доберусь, я вам устрою!

Лейтенант Жлува был прямо-таки одержим страстью кого-нибудь отчитать, обругать, унизить. Вскоре стал известен в Таборе среди войск всех видов. Своих жертв он никогда не выбирал, слепо кидаясь на каждого, кто ему встречался. Несколько раз в отдалённых углах города ему били морду, но это никак не подействовало. Жлува рыскал по городу ещё быстрее, и количество его жертв росло.

Казалось, что спасения от него нет. Одни солдаты, завидев вдали лейтенанта, разбегались, как дети от сторожа, другие выслушивали его ругань, и надеялись, что он их оставит в покое на следующие несколько дней, или хотя бы часов.