Черные бароны или мы служили при Чепичке

— А что же библиофил? — заинтересовался Кефалин.

— С ним мы помирились, когда от него сбежала жена, — рассказал хозяин, — Мы с ним потом частенько сидели в трактире за винишком, и толковали, какая это была прожженная паскуда. По этому пункту мы с ним всегда сходились. А как зайдёт речь про литературу, то уже каждый был сам за себя. Он всё стоял за своё высокое искусство, а я не давал в обиду своё собрание макулатуры. Тут я компромиссов не признавал. Он на меня пытался воздействовать, предлагал мне Зейера, Гербена, Золя, но все без толку. Я знаю, его это задевало, но у человека должны быть свои принципы. Ну а потом пришла пора моего триумфа. Библиофил начал жаловаться на печень и как-то сразу к своему высокому искусству охладел. Короче говоря, начал у меня одалживать мягкие обложки. Сначала всё извинялся, мол, на серьёзной литературе не может сосредоточиться, а от моих книг хорошо спится. Потом уже ничего не говорил, только глотал по три–четыре вестерна в день. И могу смело сказать — он был единственный человек, который прочёл всю мою коллекцию от корки до корки!

— Ну, если библиофил смог так низко пасть, — сказал Кефалин, — то и я из себя эстета строить не буду. Если тут можно выбирать, то я бы взял какой-нибудь детективчик.

— Том Шарк? Леон Клифтон [33] ? — спросил хозяин.

— На ваше усмотрение, — ответил Кефалин, устраиваясь поудобнее в мягких опилках. Едва он улёглся, к нему подскакал кролик, а об ноги принялась тереться кошка. Тут подоспел хозяин с охапкой Леона Клифтона.

— Сразу видно, что ты из образованных, — понимающе сказал он, — это всегда видно по выбору. Образованные просят детективы или порнографию, а все остальные предпочитают про ковбоев или календари, иногда про пиратов. А я рад всем угодить.

33

Леон Клифтон – герой многочисленных детективов неизвестного автора, выходивших в 1910–х годах.

Кефалин пожалел, что упустил из виду эротическую литературу, но постеснялся попросить её отдельно. Он принялся за Леона Клифтона и должен был признать, что в таком способе проводить рабочее время что-то есть. Вскоре пришла улыбчивая жена колесника, принесла чай и булочки с маком. Солдаты набросились на еду, а потом опять погрузились в вихрь кровавых событий с Дикого Запада и других не менее романтических краёв.

Ранчо»У»подействовало на Кефалина, как опиум. Он проводил в стружках над низкопробными книжками почти всё рабочее время, и порой ему не хотелось подниматься даже когда приходил час идти на ужин. Хозяин–колесник его увлечение поддерживал, а у доброй хозяйки для него всегда находилось угощение.

Как-то вечером, в очередной раз задержавшись на ранчо»У»на добрых два часа сверх положенного, Кефалин торопился обратно в казарму. Закутавшись в синюю шинель, завязав под подбородком ушанку на два узла, он спешил отоспаться. В тот момент, когда он пересекал мост через Отаву, Кефалин почувствовал, как его кто-то резко ухватил за шиворот.

— Ты, тварь стройбатовская! — раздался злобный голос, — Реакционная свинья! Грязный ворюга! Паразит армии! Если ты не отдаёшь честь генералу, кому ты вообще собираешься её отдавать, холуй драный!

Кефалину удалось повернуть голову, и он обнаружил перед собой генерала Манделя на грани тяжелого приступа безумия. Его лицо было перекошено от ярости, а вытаращенные глаза грозили вывалиться из орбит.

— Ты что на себя нацепил, свинья эсэсовская? — бушевал генерал, — Я вас на чистую воду выведу! Я ваше реакционерское гнездо вычищу так, что сами удивитесь! Я вам, паразитам, покажу! А тебе, мерзавцу, в первую очередь! Засранец!

Этот взрыв эмоций исчерпал силы генерала, или возможно, ему и в самом деле от Кефалина стало плохо. Так или иначе, но закончил он свою речь так же неожиданно, как и начал. Погрозив Кефалину кулаком в знак того, что дело ещё не закончено, он неожиданно повернулся и исчез во мгле.

Кефалин сбавил шаг и принялся усиленно размышлять, что ему делать в служившейся ситуации. Он знал, что если ничего не предпринять, и генерал переговорит с лейтенантом Грубецем, то ему светит губа. А сидеть в Сушице в боевой части под надзором местных офицеров было бы несладко. Этой крайней ситуации надо было во что бы то ни стало избежать! После тщательного рассмотрения всех возможностей Кефалин пришел к отчаянному, но единственно возможному решению. Едва добравшись, он постучал в дверь командирского кабинета.

— Войдите, — сказал лейтенант Грубец жалобным голосом, очевидно, в предчувствии очередного провала.

Кефалин вошел.

— Товарищ лейтенант, — доложил он, — рядовой Кефалин. Разрешите к вам обратиться!

Лейтенант несчастно посмотрел на него.

— Это не может подождать? — вяло спросил он, — Мне сейчас что-то нехорошо.

— Это важный вопрос, товарищ лейтенант, — сказал Кефалин, — полагаю, его надо решить немедленно!

— Опять что-то немедленно решить! — расстроился лейтенант, — Кефалин, ведь я всего лишь человек! Войдите в моё положение! Я никогда никого не обидел, ни на кого зла не держу! Дайте мне вздохнуть. Мне ни от кого ничего не надо, только минутку покоя!

— Товарищ лейтенант, — стоял на своём Кефалин, — сегодня я два часа работал сверхурочно…

— Это ваша обязанность, Кефалин, — выпалил лейтенант, — Вы военнослужащий трудового подразделения, поэтому трудитесь! Подобные жалобы я не принимаю! Идите вон, и оставьте меня в покое!

— Это ещё не всё! — защищался Кефалин, — Главное пока впереди. Когда я возвращался назад, я встретил генерал Манделя, и у меня с ним произошёл конфликт.

— Что? — застонал Грубец, — У вас был конфликт с генералом? И вы думаете, я это поправлю? Кефалин, я всего лишь лейтенант, и не могу лезть в такие дела! И не хочу! Не знаю, что там произошло, и мне это не интересно! Безусловно, я должен вас наказать, и я вас наказываю! Назначаю вам семь дней строгого ареста! Довольны?

— Вовсе нет, — ответил Кефалин, — потому что товарищ генерал сказал мне, что я стройбатовская тварь, реакционная свинья, эсэсовская свинья и еще целый ряд всяких оскорблений.

— Ну, вот видите, — произнёс лейтенант, — как о нас думают наверху. Тут уж, молодой человек, ничего не сделаешь.

— А я хочу кое-что сделать! — решительно заявил Кефалин, — Я буду на генерала Манделя жаловаться, и поэтому пришёл к вам. Нас учили, что при подаче жалобы надо действовать служебным порядком. Прошу вас, товарищ лейтенант, чтобы моя жалоба была направлена министру народной обороны Алексею Чепичке.

— Чего? — схватился за голову лейтенант, — Вы с ума сошли? С дуба рухнули, товарищ? Вы, обычный рядовой, к тому же служащий трудового подразделения, собираетесь жаловаться на генерала?

— Не только хочу, — твердо произнёс Кефалин, — но и буду! Воинский устав даёт мне полное право!

Лейтенант закрыл лицо руками и долго молчал.

— Кефалин, — вздохнул он, наконец, — просите от меня чего угодно, но только не этого! Вы вообще знаете, кто такой генерал Мандель? Он нас обоих раздавит, как червяков! Против него вы ничего не сделаете, поймите!

— Честь у меня всего одна, — патетически произнёс Кефалин, — и её не позволено топтать даже генералу! Я не грязный мерзавец, не паразит армии, и не драный холуй! Я своими руками строю социалистическое завтра и не заслужил того, что меня кто-либо обзывал ворюгой, мерзавцем, паразитом и засранцем! Товарищ министр наверняка согласится…

— Не согласится! — закричал лейтенант, — Ваши представления ничего общего не имеют с действительностью! Рядовой не может жаловаться на генерала, потому что генерал так высоко, что его поступки снизу вряд ли, а то и вообще невозможно судить! Давайте договоримся с вами так: я отменяю семь дней строгого ареста, которые я вам только что назначил, а вы за это забудете, про всё, что вам наговорил товарищ генерал!