Черные бароны или мы служили при Чепичке

Внимание Кефалина привлёк дежурный по роте рядовой Цина, бывший боксер неясного происхождения. Красавец, который сам о себе говорил, что он испанец. Судя по тому, что своих многочисленных поклонниц он заверял, что он доктор, хотя его образование было, мягко говоря, незаконченным, полагаться на его слова особо не стоило. В подразделение он попал, как элемент, уклоняющийся от работы, и таким же остался. Он то и дело ломал левую руку и носил её на перевязи, так что был годен, и то с некоторыми ограничениями, только к функциям дежурного.

В этот раз он выглядел расстроенным.

— Представь себе, — рассказывал он, — в меня тут влюбилась одна учительница музыки, и хочет, чтобы я на ней женился.

— Это неплохая партия, — сказал Кефалин, — я бы даже не раздумывал.

— Ну да, — жаловался Цина, — только она хочет, чтобы ещё её деду прооперировал простату, и даже вызвала его сюда из самого Либерца.

— Для этого тебе потребуются обе руки, — подсказал ему Кефалин, — у тебя есть шикарная отмазка.

— Смотри-ка, — возликовал Цина, — Мне и в голову не приходило. Пойдем, покажу, где ты будешь спать.

И он провёл Кефалина в помещение, где стояло несколько свободных коек.

— Поосторожнее с Петранеком, — предупредил Цина, — это полный ужас. У него жена в Усти–над–Лабой и девушка в Каплицах. Обоих он безумно любит, и одновременно им пишет письма.

— Не вижу ничего особенного, — заметил Кефалин.

— Да нет, — продолжал Цина, — Он на этой девушке хочет жениться, а с женой разводиться не хочет. И никто на свете его не отговорит, что это невозможно, а если кто ему начнёт объяснять, так он тут же лезет драться.

— Я ему ничего объяснять не буду, — пообещал Кефалин, — ещё есть какие-нибудь советы?

Цина пожал плечами.

— Большую часть ребят ты знаешь, а с остальными познакомишься. В целом, неплохая компания.

Через некоторое время потянулись с работы солдаты. И хотя был приказ возвращаться в сомкнутом строю, на это уже никто не обращал внимания.

Пришёл и Душан Ясанек. — Как у вас прошли выборы? — были его первые слова, как только он увидел Кефалина. — У нас все голосовали на 100%.

Кефалин закатил глаза, но тут же обернулся к дверям, в которые входил двухметровый здоровяк. Это был Саша Кутик. — В парке ко мне прицепился какой-то капитан, — объявил он, — а я ему треснул и зашвырнул в кусты.

— Он то и дело швыряет в кусты каких-то офицеров, — прошептал Цина, — только по большей части языком. Лучше всего делай вид, что всему веришь, ему это доставляет огромное удовольствие.

Вскоре комната была полна. Бывший хулиган Ота Кунте весьма нелестно высказывался об условиях работы на стройке, а браконьер Жанда из Гольцова со всей решительностью объявил, что это всё жидовство. Он был убеждённым антисемитом и юдофобом, и не давал покоя даже древней истории об убийстве Анежки Грузовой [34] в Польне. По хорошо информированным источникам он изучил проблематику ритуальных убийств, и по любому поводу обвинял евреев в чём угодно. Так и в этот раз он принялся напевать давно забытую песню:

34

Громкое дело об убийстве чешской девушки Анежки Грузовой в 1899 году. В убийстве был обвинён — по всей видимости, ошибочно — бродяга еврейского происхождения Леопольд Хильзнер. Следствием была выдвинута версия о ритуальном убийстве. Процесс привёл к широким общественным дискуссиям и всплеску антисемитизма во всей Австро–Венгрии. Салус – один из фигурантов дела.

У жидов не покупай Сахар, кофе, плюшки Ведь они зарезали Юную девчушку Анежку Грузову жиды сгубили, Руками Хильзнера её убили! Салус пусть расскажет вам, Как он шёл из леса, Как на стрёме он стоял, Пока Хильзнер резал.

И хотя найти в части других антисемитов ему не удалось, он, по крайней мере, заслужил кличку»Салус», и все солдаты с большой охотой слушали его кровавые и не очень истории, призванные подтвердить коварство и испорченность евреев.

— Ты кто? — уперся взглядом Салус в Кефалина, — Не еврей, часом?

— Нет, — ответил Кефалин.

— Ну, я бы за это и гроша не дал, — оглядел его Салус, — этот профиль… ну ладно, допустим.

— Я вот знал христианина Цибульку, — вспомнил Кефалин, — тот всё время попрекал еврейскую семью Гаеков, что те распяли Христа. А Гаек решительно отпирался, и говорил, что это дело рук Коганов.

— Евреи всегда отпираются, — махнул рукой Салус, — и при этом стремятся к власти над миром.

В это время в комнату вошёл Петранек, рослый боец с лунатическим взглядом. Войдя, он тут же бросился к своему сундучку, вынул два листа бумаги и принялся сочинять письма двум своим жёнам.

На следующий день Кефалин вышел на работу. Он прозорливо избежал стройки, где командовал мастер Палат, которому постоянно угрожал Саша Кутик. Палат требовал образцовой трудовой морали, то и дело жаловался начальству, и словно гончая носился вокруг вверенного ему объекта, следя, чтобы кто-нибудь из его подчинённых не улизнул в пивную.

Полной его противоположностью был мастер Пецка со стройки, которую называли»на котельной». Он был спокойным, авторитета не добивался, и соответственно, его и не имел. С утра он назначал объём работ, а в конце смены его проверял. Результаты он обычно приписывал, поэтому на котельной всегда царила тишина и покой. Лишь тогда, когда каменщики бросали работу ещё до завтрака, мастер отправлялся за ними и умоляюще, хотя и чаще всего безрезультатно, просил их вернуться к работе.

Кефалин на котельной доложился, как новая рабочая единица. Мастер Пецка принял его приветливо и зачислил в группу, в которой были Цибуля, Кагоун, Догнал, Салус и Кунте.

— Будете, парни, заливать бетон, — мягко сказал им мастер, — и смотрите, чтобы работу было видно! Не в моих правилах кого-либо заставлять.

— Не вопрос, — заверил его Кунте, — Вы же знаете, что на нас можно полностью положиться!

Пецка только вздохнул и отвалил.

— Холодно, — фыркнул Догнал, — скорей бы уж открыли Браник!

Они взялись за работу. Кефалин кидал песок в бетономешалку, и, как ему казалось, действовал очень ловко. Однако Салус то и дел на него недоверчиво поглядывал.

— Слушай, — сказал Салус, наконец, — твоя мать, случаем, не знала — не сочти за оскорбление — какого-нибудь еврея? Ты такой ленивый, что просто не может быть, чтобы в тебе не было хоть капельки еврейской крови!

Рядовой Цибуля, философ без докторской, работал с огоньком. Он надеялся ещё на некоторое время задержаться в Таборе, потому что ему удалось снять квартиру для своей молодой и красивой жены. Однако, этот факт предстояло утаить от начальства. Цибулю переводили из части в часть, он постоянно перелетал между Непомуком, Будейовицами, Каплице и Табором, и всюду за ним следовала любящая жена. Как только командир обнаруживал, что Цибуля опять нашёл квартиру для свиданий с женой, его тут же переводили в самый дальний город, и усиленные поиски квартиры начинались заново.