Черные бароны или мы служили при Чепичке

— Я бы ему такого не пожелал, — сказал Кефалин.

— Я тоже нет, — согласился Троник, — Но я, хоть я и не злорадный человек, желаю такую встречу товарищу Мазуреку. Скажу вам честно, Кефалин, с этим человеком день ото дня все хуже. А какой командир, такая и часть. Если распускается командир, неудивительно, что распускаются и его подчинённые. Ситуация в подразделении такова, что товарищи без увольнительных целый день болтаются, пьянствуют и нападают на гражданских лиц. Ряд товарищей мочится из окон на улицу, а рядовой Петранек даже справил нужду в сумку от противогаза. Кто должен вмешаться в ситуацию, если не командир? Я попытался, хотя я всего лишь заместитель по политической работе. Брал на себя задачи, которые мне не свойственны. Чем всё кончилось, вы видели сами. Рядовые Цина и Мацек меня избили, унизили, и подали плохой пример остальным. Они должны были быть наказаны как можно строже, однако командир батальона — и как теперь выяснилось, плохой командир — по сути, встал на их сторону. В такой ситуации я ради Мазурека и пальцем не шевельну. Что до меня, пусть хоть подожгут казарму, меня это не касается.

— Я думаю, что казарму никто поджигать не будет, — предположил Кефалин, — Сейчас, когда осталось всего пару недель до гражданки, перед подобным скотством кто угодно задумается.

— Если бы вы только не ошибались, Кефалин, — сказал лейтенант, — Именно в этот период у некоторых товарищей сдают нервы и дисциплина снижается. Надо было бы ввести в части хотя бы такую дисциплину, какая принята у пожарных или у «барачников [47] ». Но с Мазуреком говорить невозможно. Его единственная забота — как не получить оплеуху от жены.

47

«Барачники» — члены общественно–патриотического общества, борющегося за сохранение чешских обычаев и традиций.

— Вы думаете, что Мазурек с нами дотянет до конца? — спросил Кефалин.

— Слишком многого вы от меня хотите, товарищ, — хмыкнул замполит, — В любом случае я вижу ситуацию в чёрном цвете. Боюсь, что нам предстоит пережить ещё немало неприятностей.

Лейтенант Троник не преувеличивал. Ситуация в части была прямо катастрофическая.

Прогрессивнее всех в это время был кулак Вата, который постоянно повторял:«Пресвятая Мария, парни, не дурите, ведь это же ваше будущее. Вот увидите, приедут за нами, соберут всех, как воробьёв, и вкатят по десять лет. Ведь так же нельзя!»

— Дружище, это всё еще ничего! — пугал его Саша Кутик, — Крутые парни ещё не развернулись на полную, но уже собираются. Ты ещё такое увидишь, чего никогда не видал!

— Дурни вы, — рыдал кулак, — Что ж вам, всё равно, что с вами будет? Я хочу вернуться домой!

— Удача любит смелых, — поучил его Кунте, — Мы тут как раз готовим одну новую игру, под кодовым названием»изнасилование девственниц». Надеюсь, ты к ней присоединишься.

Кулак тяжело вздохнул и завалился на койку. Кое-кто посмеивался над его трусостью, но он знал своё. Жизнь кулака в народно–демократической республике — это вам не веселая прогулка по цветущему парку.

Старшина Блажек, специалист по операциям с увольнительными, был вынужден в эти времена разложения и анархии снизить цены. Будучи умным человеком, он стал выдавать пустой бланк с печатью по цене одного дня, и по–прежнему неплохо зарабатывал.

В первые же выходные Кефалин тоже решил съездить домой. Вместе с Кунте, Кагоуном, Дочекалом и несколькими прочими он взял пустые увольнительные, чтобы подписать их именами несуществующих офицеров. В эту минуту Кефалину, как и великое множество раз до того, пришла в голову идея.

— Давайте устроим испытание на смелость, — предложил он остальным, — каждый сдаст в банк десятку, и кто напишет себе в увольнительную самое высокое звание, тот заберёт всю сумму.

Идея пришлась по вкусу, несколько бумажек по десять крон отправились в предоставленную Кунте пилотку.

— Итак, господа, начинаем, — объявил Кутик, — я в невыгодном положении, потому что мне с этой бумажкой придётся ехать до самого Броумова.

Он задумался, и на место подписи командира, разрешившего отъезд из части, написал»Подполковник Матейс».

— Подполковник — это высокое звание, — констатировал Дочекал, — но в армии бывают и повыше.

И, не задумываясь, подписался полковником Пиштелаком.

— Вам не кажется, что вы слишком заигрались? — нервно спросил Кунте, — Ну, что делать, ляпнем сюда генерала Тврза.

И он потянулся за деньгами.

— Стоять, — окрикнул его Кефалин, — Если ты думаешь, что у генерала Тврза нет начальства, то ты глубоко ошибаешься. Тут он залихватски схватил ручку и каллиграфически написал на увольнительной»Министр народной обороны доктор права Алексей Чепичка». Это было уже чересчур.

— Ну ты дал, — сказал Кунте, — Ты это собираешься в Праге показывать патрулю, когда она тебя застукает в кассе на вокзале?

— Риск — благородное дело, — заметил Кефалин и выгреб из пилотки сложенные деньги. — Насколько я знаю офицеров, то они как только прочтут это имя, так сразу сядут на жопу, и им и в голову не придёт проверить подлинность подписи. Покажите мне лампасника, который отважится позвонить Чепичке, не подписывал ли он какую-нибудь увольнительную?

— В этом что-то есть, — сказал Кагоун, — но что касается меня, то мою увольнительную подпишет старший лейтенант Брамбора. Мне так кажется надёжнее.

На уезжающих бойцов со слезами на глазах смотрел кулак Вата, шепча:«Как мне хочется съездить домой, кто бы знал!»

Вернувшись из отпуска, Кефалин встретил Людмилу. Она держалась надменно, и даже прямо-таки враждебно.

— Ты повёл себя подло, — влепила она Кефалину в лицо, — Я ждала, что ты меня, по крайней мере, навестишь, но ты и носа не показал. Теперь я, по крайней мере, понимаю, в чём было дело.

— Меня перевели в другую часть, — защищался Кефалин, — И я несколько дней пролежал в лазарете.

— Это тебя не извиняет, — вынесла вердикт Людмила, — Ты мог хотя бы написать. Ты вообще знаешь, каково мне было?

— Не знаю, — согласился Кефалин, — Подпалить себе зад мне не доводилось.

— Это было страшно, — произнесла девушка, — Но, к счастью, нашёлся человек, способный в тяжелую минуту протянуть мне руку помощи. И лишь благодаря ему я всё пережила без нервного потрясения.

— Так вот оно как, — удивился Кефалин, — Даже поджаренная попка не помешала тебе закрутить с новым хахалем?

— Не будь вульгарным, — указала ему Людмила, — Конечно же, я ни с кем не крутила. Но я поняла, что мой лечащий врач, доктор Петишка — честный и порядочный человек, и кроме того, умеющий ценить искусство. Я не стыжусь, что влюбилась в него. С этой субботы мы обручены, и перед Рождеством поженимся. Что же касается моей творческой карьеры, то я уверена, что обойдусь и без твоей протекции.

— Не волнуйся, я не умру с горя, — сказал Кефалин, — И ни в коем случае не откажу тебе в помощи, если она тебе потребуется. Просто разыщи меня в Праге, и я тебя отведу к директору Народного театра.