Черные ножи 3

Я вкратце пересказал свою ситуацию, стараясь не сочинять неизвестные мне самому подробности, а акцентировать внимание на моментах, при которых присутствовал: обстрел, полевой госпиталь, раненые, дорога. Потом продемонстрировал бумаги, удостоверяющие личность. Благо, на фотографии мы с Василием были изрядно похожи, а общая потертость документов, да чуть смазанные чернила сыграли мне на руку — комендант посмотрел солдатскую книжку и вернул мне. После чего недовольно уточнил:

— Почему одеты в гражданку?

— Гимнастерка вся в клочья была, не заштопать, пришлось отдать на бинты. Мне выдали, что нашлось, сказали, в части обеспечат всем необходимым.

— Нда-нда, — покачал он головой, — я бы не надеялся. Сейчас с обмундированием проблемы, не хватает самого необходимого. Впрочем… погоди-ка, боец!

Он вышел в соседнюю комнату и отсутствовал минут десять. От скуки, я изучил его кабинет, но ничего интересного не увидел. Стол, шкаф, пара стульев. На стенах несколько агитплакатов, паркет на полу старый и стертый. Стены требовали побелки, штукатурка частично осыпалась. Впрочем, и все прочее здание вокзала пребывало в подобном состоянии. Некогда вокзал I-го имперского класса, с драпировкой в интерьере, с цветными стеклами, дубовым паркетом и мраморными каминами, сейчас превратился в место, более похожее на ночлежку для бездомных. Покрывавшие прежде стены бумажные цветочные обои были почти полностью оборваны, и лишь в нескольких местах еще свисали крупными кусками.

«Ничего, — утешил я себя в очередной раз, — кончится война, все отстроим! Если доживу, сил не пожалею!»

Я давно не тешил себя надеждой о возвращении в свое время. Там я давно мертв. Вся моя жизнь — здесь, и будущее мое неотделимо от будущего страны. Так что плакаться и жалеть себя я не собирался, а собирался воевать и работать.

Комендант вернулся, держа в единственной руке бумажный сверток. Он положил его на стол и ловко разрезал веревку ножницами.

— Пользуйся, боец, — кивнул он, — тому, кому это принадлежало, уже не понадобится.

Я не заставил себя просить дважды. В свертке оказалось сразу несколько вещей: гимнастерка, галифе, нательная рубашка и подштанники. Все вещи были не новые, но чистые.

— Все из прачечной, — подтвердил комендант, — стиранное. Можешь примерять!

Никакой брезгливости у меня не было. Я прекрасно понимал, что бывший хозяин этих вещей мертв. Значит, они ему без надобности. А вот мне пригодятся.

Безо всякого стеснения я скинул свою одежду и надел форму — она пришлась в самый раз. Ножны приладил к ремню — не по форме, но сидора под рукой у меня не было.

Рядовой Красной Армии Василий Шведов, танкист, стрелок-радист, к вашим услугам!

— Так-то лучше, — серьезно кивнул комендант, одобрительно поглядывая на черные ножны. — Боец должен выглядеть по уставу, а не как Ванька-встанька, одетый не пойми во что. А теперь подумаем, чем тебе помочь…

Он сделал пару коротких звонков, с кем-то негромко переговорил, потом вызвал помощника, отправил его с заданием. Тот минут через пятнадцать вернулся и что-то негромко доложил коменданту, после чего вышел из кабинета.

— Значит, так, боец, — комендант повернулся ко мне, — повезло тебе! Я выяснил, где сейчас воюет твой корпус, и расскажу, как проще всего туда добраться. Для начала посажу тебя на товарняк, через час он отъезжает в направлении Обнинска. А дальше поедешь следующим образом…

Глава 22

Следующие дни слились у меня в сплошную череду переездов. Эшелоны, попутки, полустанки, ночевки в теплушках, где счастьем было не замерзнуть ночью, несмотря на то, что вагоны пытались усиленно отапливать, чем могли.

Погода стояла отвратительная. Непрерывно мела метель, сугробы по бокам от железнодорожного полотна высились уже с человеческий рост, несмотря на то, что формально зима еще не наступила — до декабря оставалось около недели. Зато когда выглядывало солнце — становилось совершенно чудесно. Белоснежные поля блестели и искрились в его лучах, и даже ветер словно бы стихал на время, давая возможность насладиться красотами пейзажей без того, чтобы не кутаться в куртку и не натягивать шапку так глубоко, как это только возможно.

Уж насколько в моей душе оставалось мало место для прекрасного, и то я был под глубоким впечатлением. Когда смерть бродит рядом, жизнь сразу начинает играть новыми красками, ощущается иначе, каждый миг становится значим и ценим… вот только потом, в спокойствии и однообразии, все дни вновь сливаются в единое размытое пятно… но до такого момента еще нужно умудриться дожить.

7-й гвардейский танковый корпус, к которому был приписан Василий Шведов, а значит теперь и я, входил в состав 3-й гвардейской танковой армии, действовавшей на 1-м Украинском фронте, и в данный момент участвовал в киевской оборонительной операции, находясь северо-восточнее Брусилова, так что прорваться в зону боевых действий было задачей куда более сложной, чем мне представлялось изначально.

Наши войска взяли Киев еще 6 ноября, теперь же требовалось удержать его и не дать немцам восстановить линию обороны по Днепру. А гитлеровцы давили жестко, бросая в бой все новые и новые резервные части. Отдавать город они не хотели — это значило потерять все правобережные области.

Но не только Киев был важен немцам, Житомир тоже переходил из рук в руки. 13 ноября его освободили наши войска, а уже 20 ноября немцы отбили его обратно, так же немцы взяли Брусилов, и фронт на этом временно стабилизировался. Понятно было, что долго это не продлится, и нам придется контратаковать.

Все эти сведения я узнавал постепенно, из разных источников. Земля, как говорится, слухами полнится. Кое-что передавали по радио в сводках от «Совинформбюро» — голос Левитана, так хорошо всем знакомый, раз в день зачитывал данные о ситуациях на фронтах. Но многое сообщали мне бойцы, с которыми я ехал, и коменданты вокзалов, на которых делал пересадки.

Все они сходились в одном — под Брусиловым сейчас жарко!

Но я и не искал места, чтобы отсидеться. Мне и так казалось, что все события, приключившиеся со мной за последние пару месяцев, лишь отдалили меня от главной цели — воевать и победить. Англичане, подводные лодки, Ленинград, одноглазый немец — лишь препятствия на моем пути. Я был уверен, что попал в это время лишь для того, чтобы помочь нашим, чем могу: своими умениями, знаниями, опытом. Но на практике, а не в теории. Никаких записей в тетрадях вести я больше не планировал.

Я стоял у приоткрытой двери теплушки и смотрел вдаль. Мимо проносились поля и редкие деревушки. Из вагона доносился густой запах каши — готовили прямо внутри вагона, подвесив котелок над спиртовкой. Приходилось варить дольше обычного, вода закипала тяжело, но это было лучше, чем пустой урчащий желудок.

Пехотный сержант подошел из глубины вагона, встал рядом и вытащил мешочек с махоркой. Их часть перебрасывали на передовую чуть южнее того места, к которому следовал я, и, возможно, сегодня у него был последний спокойный денек.