Черные ножи 3

Вот только этой танковой колонны более не существовало, это я знал точно. Немцы уничтожили ее почти полностью еще в начале осени, а уцелевшие остатки переформировали, раскидав по разным частям.

Получается, Василий все это время находился в госпитале на излечении, а теперь возвращался на фронт, но не в свою старую колонну, а в ту часть, к которой его приписали после переформирования подразделения. И там он, скорее всего, еще никого не знал, как не знали и его.

Мне в голову пришла мысль, но поначалу я откинул ее в сторону… а мысль тут же вернулась, настойчиво стуча в виски.

Взять чужие документы, выдать себя за Василия и попасть на фронт, все равно куда, лишь бы в танк. А там… просто воевать, делать свое дело, для которого рожден, и не думать о высоких материях.

Могу ли я поступить так с человеком, умершим на моих руках? Не будет ли это кощунством?

Нет, это, скорее, дань уважения. Я ведь не магазины собрался грабить под именем Ивана, а воевать. Вдруг подвиг совершу — у меня это иногда выходит, так его семье только плюс — получат дополнительную прибавку к пенсии… ведь сам Василий родным теперь никак не поможет.

Откуда-то издалека загудели приближающиеся машины — видно, кто-то все же сумел по рации связаться с ближайшим центром и сообщить о бомбежке. Бомбардировщики, к счастью, отогнали окончательно, можно не опасаться новой атаки.

Я был в той же одежде, в которой вышел из дома еще в Ленинграде: рубашка, брюки, телогрейка и сапоги, вот только шапку я где-то потерял. В общем, вид гражданский, а не военный, но что-нибудь придумаю, отболтаюсь. Нож в ножнах привычно сунул за пазуху.

Телогрейка была расстегнута «заботливым» доктором — так ему удобнее было делать уколы, а рубашка вся перепачкана в саже.

— Извини, друг, так нужно, — сказал я Василию на прощание.

Оставлять его тело вот так, на земле, без единого документа не хотелось, но иного выхода у меня не было. Ничего, наши его не бросят, похоронят по-человечески, хоть и в общей могиле. А что документов нет, так, уверен, он будет не единственным таким из колонны. Что-то сгорело дотла, кого-то уже не опознать…

Я пошел вперед, ощущая все свои мышцы все лучше и лучше, почти, как прежде. Дурман почти полностью выветрился из головы.

Следовало поторопиться. Доктор и его помощники живы, и скоро начнут меня искать. В окружающей неразберихе сделать это будет сложно, но они люди упрямые, и рано или поздно выйдут на след. За отведенное время надо убраться как можно дальше от этого места, и я, кажется, уже понял, как это сделать.

Раненых грузили в полуторки, крепких рук, как обычно не хватало. Я подошел ближе.

— Эй, парень, ну-ка подсоби! — коротко бросил мне пожилой водила, поддерживавший за талию грузного мужчину с погонами капитана на кителе.

Вдвоем мы быстро затащили его в кузов, где уже находилось с десяток бойцов. Кузов был полон, но капитана мы все же пристроили.

— Тебе куда? — спросил водитель, бросив на меня короткий взгляд.

— Следовал в расположение части после ранения, — пожал я плечами, — но теперь даже не знаю…

— Прыгай в кабину, — приказал он, — доберемся до медчасти, там с попуткой двинешь дальше. А пока мне поможешь. Видишь, одному не справиться…

Я беспрекословно подчинился. Это было как раз то предложение, которого я ждал. Через пять минут грузовик сорвался с места и помчался по дороге, ловко маневрируя между выбоин и грязевых озер.

С каждым новым километром, на который мы удалялись от доктора, я вздыхал все более облегченно. Водила это заметил:

— Что, пересрал слегка? — хмуро покосился он на меня. — Это нормально. И не такие бывалые люди под бомбами срались. Ничего постыдного в этом нет, точно тебе говорю…

Я лишь покивал, не желая вступать в диалог, да и сам водитель не горел особым желанием со мною общаться. Время от времени он поглядывал через плечо на раненых в кузове, и в такие моменты чуть сбавлял ход, понимая, что сильная тряска причиняет им дикие страдания. Но тут же в противовес другая мысль явно читалась на его простом, обветренном лице: тише едешь, не все доедут. И это тоже было верно. Слишком много тяжелых в кузове, и чем скорее мы доберемся до места, где им смогут оказать квалифицированную помощь, тем больше людей выживет.

Мы срезали дорогу через небольшой лесок, и из-за этого в очередной раз чуть было не увязли в глубокой грязи, в которую превратилась грунтовая дорога. Но, поминая поминутно такую-то мать и дьявола, наш водила прорвался на относительно чистый участок, и дело пошло быстрее.

— Полчаса, как пить дать, сэкономили! — похвастался он. — А то и весь час. Этот путь мало кто знает, все в обход едут. А я тут в округе каждый кустик, как свои пять пальцев…

То-то мы чуть было не увязли. Сэкономили бы сейчас… пока нашли бы помощь, пока вытащили бы полуторку, многие наши подопечные успели бы отдать богу душу. Но вслух сомневаться в способностях водилы я не стал. Высадить — не высадит, но запомнит не с лучшей стороны, и, при случае, обязательно расскажет про наглого попутчика.

Тем временем лесок кончился, и впереди, у холма я заметил лагерь.

— Полевой госпиталь, — пояснил водила, — почти на месте…

Но по факту до госпиталя мы добирались еще с полчаса, все же пару раз увязнув в грязи, и с огромным трудом, убивая мотор подчистую, доехали до места.

К нам подбежали несколько санитарок.

— Носилки тащите, девки! — приказал водитель. — Тяжелораненые у нас…

Потом мы одного за другим вытаскивали раненых из кузова и несли их до указанных сестрами медицинских палаток. Я видел, что все вокруг просто забито бойцами, многие из которых были неходячими, и понимал, что нашими подопечными займутся не сразу. Зря, получается, мы так спешили… нет, не зря! Каждая минута может стоить чьей-то жизни!

Наконец, последний раненый был уложен на выделенное место. Я вышел на свежий морозный воздух и вытер пот со лба.

— Дима? — знакомый девичий голос раздался совсем рядом. — Это, правда, ты?

Я повернулся и увидел Настасью Павловну, с сомнением во взгляде осматривающую меня. Одета она была в гимнастерку цвета хаки, шерстяную юбку, сапоги и шинель, небрежно наброшенную на плечи. На поясе была пристегнута кобура, а на шинели зеленели погоны лейтенанта медицинской службы.

Вот тебе и спрятался, называется. Отпираться было бесполезно, да и зачем?

— Да, Настя… хм… товарищ лейтенант, это я, собственной персоной. Давненько не виделись…

Глава 21

Разговор у нас сразу не задался.

Настя сильно изменилась за то время, что я ее не видел. Не было больше той слегка мечтательной, часто задумчивой и даже печальной девушки, добровольцем сбежавшей на фронт вопреки прямому запрету и недоверию начальства. Сейчас передо мной стояла девушка-боец, делом доказавшая свою ценность и преданность.