Черные ножи 3

Тот в ответ матерился, машина вихляла, объезжая ямы и воронки от снарядов. Самолеты, судя по вновь нарастающим звукам, возвращались.

Где же наши? Почему не отгонят немцев? Ведь мы уже явно находимся далеко от линии фронта, направляясь, скорее всего, в Москву. Из Ленинграда мы, очевидно, выбрались, пока я был без сознания.

Здоровяки, сидевшие по обе стороны от меня, нервничали. Я чувствовал, что их тела напряжены, мышца натянуты, как канаты, но оба молчали, лишь левый внезапно начал громко икать — это нервное.

Я пошевелил пальцами рук, затем ног — слушаются. Наркоз постепенно отходил, но до полной свободы тела было еще далеко.

Вновь бахнули разрывы, на этот раз совсем рядом. В правое стекло застучали мелкие камни и земля, но стекло уцелело.

Наконец, я расслышал новые звуки, которых давно уже ждал. Наши истребители! Сейчас пойдет жара!

Мотор легковушки ревел из последних сил, надрываясь. Мужчина слева все еще икал и никак не мог перестать. Доктор пытался повлиять на водителя, давая ненужные советы, и, в конце концов, это сыграло свою роль. Водитель на мгновение отвлекся от дороги и тут же въехал двумя колесами в глубокую колею. Попытки выправить движение ни к чему не привели, и через несколько секунд машина влетела в большую яму, ткнулась носом и завалилась на один бок.

Я удачно упал на правого сопровождающего, ничего себе не повредив, а вот он сильно приложился головой и, кажется, неудачно ударился виском, потому как вздрогнул всем телом и обмяк подо мной. На меня же, в свою очередь, навалился второй, который икал.

Сверху на головы посыпалось битое стекло.

Медленно я высвободил одну руку и врезал мужчине прямо в лицо. Он даже не мог увернуться, и удар заставил его ошеломленно затрясти головой. Мужчина попытался отодвинуться в сторону, но места было столь мало, что сделать это было затруднительно.

Второй удар все же вырубил его, и я выбрался из машины через разбитое боковое стекло, по дороге прихватив выпавшие у одного из охранников знакомые черные ножны.

Мой нож вновь вернулся ко мне — это добрый знак!

Водитель был без сознания, уткнувшись разбитым в кровь лицом в руль. Доктор сильно стонал, зажатый между сиденьем и передней переборкой. Освобождать его я не стал. Не добил — пусть за это спасибо скажет.

Выбравшись из глубокой ямы, в которой мы оказались, я огляделся по сторонам. Мы находились на дороге где-то посреди поля. И впереди, и позади горели полуторки и легковушки — не меньше десятка, повсюду валялись тела мертвых красноармейцев.

Немцы атаковали не нашу конкретную машину, а шедшую по дороге большую колонну. Мы же просто не вовремя проезжали мимо, поэтому и попали под удар. Неудачно для доктора и его людей, удачно для меня. Иначе, я бы не выбрался из их рук.

Выжившие пытались помочь раненным и потушить машины, но получалось плохо. Чадило так, что нечем было дышать. Смог и копоть покрыли все вокруг. Мое лицо и одежда почернели за минуту, и я ничем не отличался от прочих людей. Густой черный дым не давал разглядеть дорогу в двадцати шагах впереди.

Раненые вели себя по разному: кто-то кричал на одной ноте, не переставая, другие молча лежали, обессилев, и ждали помощи. Один совсем молодой паренек деловито собирал в развороченный осколком живот собственные кишки.

Несколько санитаров, так же ехавших в колонне, делали, что могли, но их усилий было явно недостаточно. Бойцы им помогали по мере возможностей, но я понимал, что многие раненные красноармейцы попросту не выживут. Им бы в госпиталь, хотя бы полевой, где военные хирурги творят чудеса, спасая жизни, — куда там сказочным персонажам с их нелепыми и никому не нужными умениями, типа невидимости или умения летать. Настоящие герои занимаются совсем другими делами, они помогают людям.

Я все еще не отошел от того препарата, которым меня обколол СМЕРШ-евский доктор, и брел, пошатываясь из стороны в сторону. Казалось, сильный порыв ветра в следующую секунду собьет меня с ног. Но больше всего меня бесило то, что я ничего не могу поделать с происходящим вокруг: ни помочь этим людям, ни изменить проклятый ход истории… хотя я пытался, еще как пытался. Зачем я опять сбежал? Не проще ли было остаться в машине, а потом просто начать говорить на допросе все, что я знаю. Да, поначалу мне бы не поверили, но я сумел бы быть убедительным. Надо вернуться, пока еще не поздно!..

— Мама, мамочка! Больно-то как!.. — тихий, почти скулящий голос вывел меня из состояния прострации. Я огляделся по сторонам и увидел молодого парня в галифе и гимнастерке, лежащего рядом с догорающей полуторкой. Рядом с ним в нелепых позах… а у смерти нет иных… валялись тела бойцов. Все мертвы. Да и парень доживает последние мгновения. Это я понял, подойдя чуть ближе. Гимнастерка на его груди была сплошь в кровавых дырах от попаданий многочисленных осколков, и как он еще мог говорить, было для меня совершенной загадкой.

А ведь он чем-то похож на меня, то есть на Димку. Такой же широкоплечий и темноволосый, даже черты лица в чем-то схожи.

Я сел рядом с ним прямо на холодную, стылую землю. Снег, грязь и кровь смешались в единое целое.

— Все будет хорошо, друг… держись, помощь рядом!

Мои слова ничего не значили, я сам в них не верил, но парню нужна была хотя бы маленькая надежда. Так ему было легче. Так было легче и мне.

Он беззвучно плакал и от боли, и от обиды на вселенскую несправедливость. Ведь столько еще хорошего должно было быть впереди. Надежды и планы, мечтания, которым никогда не суждено уже сбыться.

Я приподнял его и, подтащив к большому камню у обочины, прислонил спиной, придав его телу полусидячее положение. Потом подошел к лежащему поодаль усатому сержанту и вытащил у него из кармана папиросы и спички, раскурил одну папиросу и сунул ее парню в рот.

— Кури!

Он жадно затянулся, потом закашлялся, смущенно улыбнулся и умер. Папироса тлела, прилипнув к его нижней губе. Я зажал ее между пальцами и откинул в сторону. Потом проверил карманы — надо запомнить его имя и сообщить родным о гибели, если будет возможность это сделать.

Книжка красноармейца, выписанная на имя Шведова Василия Ивановича, стрелка-радиста, предписание явиться в часть номер такой-то, документы о выписке из больницы, разрешение на проезд до расположения, да сложенное постановление, датированное 22 апреля 1943 года.

Я открыл постановление и начал читать: «Удовлетворить просьбу тов. Шведова о зачислении в экипаж танковой колонны „Приморский комсомолец“. Секретарь Приморского Крайкома ВЛКСМ, А. Мильмухаметов».

На второй странице было напечатано короткое напутствие: «Дорогой товарищ! Тебе комсомол и молодежь Приморья доверили боевые машины, построенные на свои средства. Наш наказ тебе: в жесткой схватке с врагом не посрами звания члена ленинско-сталинского комсомола и чести дальневосточника. Бей насмерть проклятых немцев, рази их в самое сердце. Смерть немецким оккупантам! Приморский Крайком ВЛКСМ».