Черный Гиппократ
Шрифт:
Оказалось, связь функционировала нормально…
Фаина, как фурия, влетела в палату:
— Что жмете? Я слышу, слышу… — она была раздражена, но быстро взяла себя в руки. — Что-нибудь случилось?..
— Фаиночка!.. Нестеров… — прошептал взволнованно Виталий Сергеевич. — Посмотрите…
— Что Нестеров? — так же шепотом переспросила Фаина и оглянулась на крайнюю койку.
Даже в полумраке палаты было видно, что у Виталия Сергеевича стали идеально круглые глаза:
— Не отзывается он, Фаиночка, не шевелится. И даже не дышит. Может, он умер, Фаиночка? Посмотрите…
Фаина
— Нестеров. У вас все в порядке?..
Фаина почувствовала у себя под рукой что-то неожиданно мягкое — вовсе не плечо — и податливое. Вздрогнула, подняла край одеяла.
— Тут тряпки какие-то, — сказала растерянно и выпрямилась.
— Что? — не понял Виталий Сергеевич.
— А где Нестеров? — Фаина в изумлении озиралась и, кажется, готова была заглянуть под кровать.
— Тряпки? — Виталий Сергеевич, вытянув шею, смотрел на койку Нестерова, на скрученное одеяло и смятое полотенце на подушке.
— Вы, значит, не видели его? — допытывалась Фаина.
Виталий Сергеевич повалился на подушку и тихо засмеялся:
— Ну парень! Ну молодец!.. В самоволку, значит, намылился. Зазнобу себе где-то нашел… — но здесь Виталий Сергеевич прикусил язык. — А я, выходит, его выдал с головой…
— Зазнобу? — вытянулось лицо у Фаины. — Здесь?
Ее как будто задело это. Что за зазнобу мог найти в отделении Нестеров, обойдя ее — первую здесь красавицу? И даже к ней ни разу не подкатил… этот симпатичный парень.
Однако Фаина быстро справилась с недоумением:
— Разве хирургическое отделение подходящее место для таких дел?..
Виталий Сергеевич посмотрел на нее лукаво:
— Для таких дел, милочка, любое место подходяще. Везде при желании можно приспособиться. Вы же ведь замужем — знаете…
Фаина отвела глаза:
— Все равно…
Виталий Сергеевич был немало раздосадован своим невольным «стукачеством», поэтому попросил:
— Фаиночка, красавица! Не выдавай парня!.. Сама понимаешь, дело молодое…
Фаина задумалась:
— А если его нет в отделении? Если его вообще в больнице нет? Под машину попадет… банк ограбит… А мы — отвечай?.. Это серьезное нарушение режима.
— Фаиночка! Какой банк? Спокойный парень… Я тебе говорю, деваху он нашел где-то… Подожди часок, не поднимай шум. И увидишь, он вернется. Все будет тихо. И шито-крыто!.. И ему удовольствие, и ей, кто бы она ни была. Всем ведь хочется. А я не буду выглядеть предателем… Не выдавай, Фаиночка, парня…
Фаина натянуто улыбнулась:
— Ну хорошо, не выдам. Жду ровно час. А там… будет нарушение режима. Ударю в колокола…
Она вышла из палаты и плотно прикрыла за собой дверь.
Несмотря на обещание, данное Виталию Сергеевичу, Фаина прямым ходом направилась в ординаторскую. Постучала, вошла.
— Давид Яковлевич?..
Блох полулежал на диване. Когда Фаина вошла, он опустил ноги на пол, поправил полы халата.
Фаина доложила:
— Нестерова нет.
— Как это нет? — глаза-сливы остановились на привлекательных, как будто точеных из слоновой кости, коленках Фаины, потом скользнули выше, уткнувшись медсестре
в лицо.— Нет. И никто не видел, куда он подевался. Может, девицу себе нашел. Может, вообще сбежал… Кто его знает?
— А санитарка? — предположил Блох. — Молодая. По-моему, весьма легкомысленная особа. О таких говорят: слабая на передок… Что она?
Фаина не замечала его липких взглядов:
— Не знаю. Я сразу к вам.
— Правильно, — Блох поднялся, в задумчивости прошелся по ординаторской; когда он проходил мимо Фаины, та отступила на шаг, намеренно избегая сближения; это не укрылось от внимательного Блоха; он подошел к двери: — Идемте.
Блох и Фаина, выйдя из ординаторской, не сговариваясь направились к санпропускнику, где обычно ночевали санитарки (дежурства у них были без права сна, но если работы не находилось, на отдыхающих санитарок смотрели сквозь пальцы). Открыли дверь, вошли, не включая света. Санитарка — та самая молодая легкомысленная особа — мирно спала, свернувшись калачиком на короткой кушетке. И даже во сне пускала пузыри…
— Детский сад, ей-Богу! — ухмыльнулся Блох, но на всякий случай осмотрелся в санпропускнике.
Ведра, тазики, шкафчики, еще одна кушетка, застеленная клеенкой… Никого тут не было.
Фаина и Блох разделились. Фаина быстро прошла по женским палатам, поглядывая внимательно — не прячутся ли под одним одеялом двое, — заглядывая в темноту под кровати. А Блох проверил туалеты, пищеблок, выглянул в холл, что возле лифтов, и даже вышел на аварийную лестницу.
Нестерова нигде не было…
Владимир спрятал отмычки в карман. С замиранием сердца шагнул в темноту, в этот запах, ни с чем не сравнимый трупный запах. Нашарил выключатель на стене.
Свет замигал в люминесцентных лампах и пролился вниз, на секционные столы.
Запах. Этот ужасный запах… Владимир уже успел отвыкнуть от него. После института ему лишь раза два приходилось бывать в морге — и то по минутке, по две…
Первые два стола были пусты, тщательно вымыты. На третьем столе лежал труп какого-то старичка. Воскового цвета. И воскового блеска. Сильно проступали через дряблую кожу ребра, ключицы. Живот совсем запал. А крылья таза — были, действительно, как крылья. Древние медики умели давать точные названия… Помятый клинышек бородки торчал в потолок… На следующем столе — труп нестарого мужчины: лицо разбито совершенно — это какое-то месиво, а не лицо, — ребра сломаны, грудина глубоко вдавлена… Не иначе автомобильная авария… Потом — какая-то толстая, очень толстая женщина… Дальше еще какие-то трупы… В самом конце подвала — труп молоденькой девушки…
Владимир поежился… Здание было старое, стены — толстые; наверное, не менее метра толщиной. Холодом веяло от этих стен. Да еще холодильные камеры — в ряд…
И запах. Этот ужасный запах…
Нестеров зябко повел плечами и открыл дверь первой холодильной камеры. Труп на каталке, накрытый простыней. Нестеров приподнял край простыни… Толстый нос, выпученные глаза, покрытый щетиной подбородок…
— Извини, приятель!.. — Владимир открыл следующую камеру.
Труп девочки лет двенадцати, вздернутый носик…