Чёрный лёд, белые лилии

— Мия, ты что тут делаешь? — раздосадованный голос спереди привёл её в чувство, и Таня поспешила, всё так же отводя глаза в сторону, отлипнуть от стены, обойдя Калужного и улизнув в глубину кубрика.

— Я соскучилась ужасно, — брюнетка чмокнула его в щёку, и Таня сморщилась, отойдя уже на безопасное расстояние. — Какой ты хорошенький, какой красивенький…

— Соловьёва… — глухо, на грани какого-то рычания прозвучал голос Калужного, уже почти начавшего поворачиваться, и Таня сжалась, предчувствуя колючий декабрьский взгляд. Она не вынесет его. Не сейчас.

— Мия, — девушка посмотрела на неё внимательно, но приветливо, быстро подходя и подавая ладонь. — Сестра вашего незадачливого командира. Что это за чудесный котик? Он что, прямо тут у вас живёт? Никогда не видела…

— …что эта дрянь здесь делает? — она слышала, как кровь стучит в ушах. — Я сказал, чтобы ничего подобного…

— Ой, да не обращайте на него внимания, — расхохоталась брюнетка, оборачиваясь. — Тон, ты что, всегда такой злой с ними?

Тон? Таню почти передёрнуло.

— Мия!

— Антон! — шутливо передразнила она. — Вы не обращайте внимания. Знаете, в детстве у Тона был хомячок…

— Мия!!

Девушка только махнула рукой куда-то назад, приобнимая Таню за плечо.

— …ну так вот, он его нечаянно утопил в бочке с водой. Представляете? Так что для нас вопрос домашних животных болезненный. Ну ладно-ладно, — закатив глаза, она повернулась к брату. — Я чувствую, как ты прожигаешь мне лопатки своим яростным взглядом. Не будет он жить тут, успокойся уже, ведь мы… заберём это чудо себе! — улыбнулась Мия. — Вы ведь не против? Как вас зовут?

— Курсан… Таня.

— Чудесно, Таня. Вы не бойтесь, я почти медик, и вашему… как? Майору? Ему прекрасно будет у нас с Тошей. Вы не смотрите на эти пылающие яростью глаза, на самом деле Тон очень милый и будет заботиться…

— Мия!!!

Понедельник — ужасный день.

— Ну, простите меня, пожалуйста. Я вас очень прошу, не обижайтесь, — Назаров шёл рядом, почти заглядывая ей в глаза.

Она ужасно устала: последние полтора часа пришлось потратить на мытьё полов у Сидорчука, а сорок два билета по тактике лежали ещё даже не начатые. Сессия неумолимо приближалась, не оставляя Валерии Ланской ни единого шанса хотя бы на трояк.

Около восьми в класс кто-то заявился, и она уже возблагодарила Бога: наверное, Сидорчук сжалился и прислал хотя бы кого-то в помощь, но, едва Валера обернулась, из её груди вырвался обречённый вздох. Рядом стоял лейтенант Назаров.

Помочь? Помочь? Помочь? Дайте мне помочь, я вам помогу, дайте мне тряпку, ведро, садитесь, отдохните.

Нет, нет, нет, не нужно, спасибо, нет, я справлюсь, не устала, всё нормально, не болит, осталось немного, нет.

А потом она просто споткнулась об какую-то кривую половицу, обругав весь мир, и почти полетела на пол, но осторожные руки подхватили её за талию. На несколько секунд Валера замерла, с ужасом осознавая, что даже не чувствует отвращения, а потом резко вырвалась и, ужасно покраснев, высказала Назарову всё, что думает о нём.

— Я сделал глупость, вы считаете? А что, лучше было бы, если б вы упали?

— Да! — она зло обернулась к нему, зашагав ещё быстрей, а потом резко остановилась. — Послушайте, товарищ лейтенант…

— Макс, — поправил он.

— Товарищ лейтенант, — упрямо продолжила Валера, — мне начинает казаться, что вы за мной следите, и я прошу вас, хватит ходить за мной!

— Просто вы мне очень нравитесь, Лера, — спокойно заявил он, быстро улыбнувшись. У Валеры будто воздух вышибло из лёгких.

— Вы… Это всё равно, — она мотнула головой, снова начиная идти, и непонятно зачем поправила: — Валера.

— Лера.

— В таком случае я ещё раз повторяю вам, товарищ лейтенант, что у меня есть молодой человек.

— Я настойчив! — Назаров провёл ладонью по светлым волосам и заулыбался. У Миши волосы тёмные. У Миши — гораздо лучше.

— Мы вместе уже полтора года.

— Очень настойчив, — наклонил голову он.

— Послушайте, — уже всерьёз разозлившись, прошипела она, снова останавливаясь и уставившись прямо в его доброе, открытое лицо. — То, что Миша уезжает на фронт, ничего не значит. Я его люблю, а вас, простите, нет, и это не изменится. Никогда, понимаете?

Развернувшись на носках, Валера почти бегом направилась к общежитию, но через несколько секунд снова обернулась и продолжила упрямо:

— И скажите этому вашему Калужному, чтобы оставил Таню в покое!

— Тону-то? — рассмеялся Назаров.

— Только пальцем её пусть тронет!

— Для вас, Валерия Николаевна, всё что угодно, — он склонился в шутливом поклоне.

Когда Валера открывала дверь общежития, то услышала:

— Я не шучу насчёт настойчивости, Лера!

Нахмурилась и проскользнула внутрь.

Лисёнок была какой-то особенно молчаливой и даже пугливой в этот вечер. Может, потому, что уже давно написала своим в Уфу, а ответа всё не приходило. Валера не стала приставать с расспросами, просто показала ей задания по РХБЗ, передала кое-какие тетрадки и укрыла тёплым клетчатым пледом, заварив Тане чай. Больше всего на свете Танька любила тепло, горячую воду и сладости.

Несколько секунд Валера думала, показывать ей письмо или нет.

— Давай уже, что там, — тихо улыбнулась Таня, и Валера, засмеявшись, плюхнулась рядом с ней на кровать и развернула смятый конверт. — Читай вслух.

— Откуда: Военно-Морской Госпиталь Тихоокеанского флота. Так, адрес пропустим… Вот, смотри: ваш запрос принят. Калужный Антон Александрович, 24 года, дата рождения 02.09.1993, в списках не числится, в ВМГТФ за медицинской помощью не обращался.

— Значит, в личном деле какое-то враньё, — Таня поджала губы и задумалась.

— Это странно. А если… Нет, конечно, Машка временами несёт бред, но что, если…

— Если Калужный — шпион? — договорила Таня, сложив руки на груди. — Нужно обдумать. Давай пока не будем говорить Широковой, а?

— Если скажем, то завтра об этом будут болтать даже офицеры, — хмыкнула Валера. — Подозрительный тип этот Калужный, тут не поспоришь.

С Мишей они будто договорились не говорить о войне вообще. Наверное, это было бы слишком больно, но сейчас, когда до того самого дня оставалось двое суток, Валера, вглядываясь в бесконечно родные, чуть резкие черты, не могла не сказать:

— Удивительно. Иногда я думаю, как сильно мне повезло.

Миша чуть поднял бровь, улыбаясь бесконечно тепло и совсем чуть-чуть с болью.