Чёрный лёд, белые лилии

— Никуда больше с тобой не поеду, — говорит она, сердито ухватывая Танину руку. — Будешь сидеть дома, если не умеешь себя вести.

— Мама…

— И в сад никакой не пойдёшь. Вот научишься быть послушной, тогда и поговорим, — всё ворчит она, и Таня совершенно не понимает почему.

— Мам, — она тянет маму за руку, чтобы хоть как-то привлечь её внимание.

— А уж до школы тебе расти и расти, туда таких плохих детей не берут.

— Мама!

— Ну что? — мама сурово сдвигает брови.

— А кто такая Аннушка?

В зоопарк они всё-таки едут, и к тому времени, как Таня видит огроменную белую рыбину, мама даже перестаёт сердиться. Она встречается с какой-то тётей, которая противно целует Таню в обе щеки, и без умолку болтает с ней.

Таня в это время занимается куда более полезным делом: она прилипает лицом и руками к стеклу и рассматривает, как эта большущая рыба здорово двигает хвостом, когда проплывает мимо.

— Мам, а кто это? — шёпотом спрашивает она, не в силах оторваться от такого завораживающего зрелища. Рыба до того большая, что, кажется, не поместилась бы даже в их квартиру.

— Белуга, — коротко отвечает мама, улыбаясь тёте, и в этот момент белуга проплывает мимо Тани, такая белая, гладкая, толстая и длинная, что Таня прижимается к стеклу носом.

— А я её боюсь?

— Нет, не боишься.

— А почему она такая большая?

— Такая выросла.

— А у неё есть дети?

— Конечно. У всех животных есть дети.

— Давай заведём маленькую белуку? Она будет плавать в аквариуме.

— Белугу, Танечка, — вдруг резко и неприятно смеётся мамина тётя. — Боюсь, она не влезет к вам аквариум.

— Не бойтесь, — успокаивает её Таня.

Тётя ей не нравится. И противное имя «Танечка» Тане тоже совсем не нравится. И сюсюкаться с ней вовсе не обязательно, потому что Таня уже давно не маленькая. Но у мамы звонит телефон, она вдруг становится очень серьёзной и куда-то отходит, оставляя Таню наедине с тётей.

— Куда пошла мама? — спрашивает Таня: должна же быть от этой тёти какая-то польза.

— Подожди, — вдруг нетерпеливо отмахивается она, зачем-то хватая Таню за руку и беспокойно оглядываясь на отошедшую маму, а потом вытаскивает из сумки деньги и даёт их Тане. — Вот, смотри, это деньги…

— Я знаю, что такое деньги.

— Хорошо, что знаешь. Тогда бери их и иди туда, видишь? Это террариум, там водятся всякие змеи, черепахи… — она ещё раз оборачивается на маму. — Хорошо? Ладно? Мы подождём тебя с мамой здесь.

Таня кивает, но ни в какой террариум не идёт. Она останавливается рядом, находит себе нежаркое местечко под крышей и издали смотрит на маму и её тётю, улавливая не до конца понятные ей фразы. Мама почему-то плачет.

— Витя, он… — она всхлипывает, опираясь на тётю и садясь на скамейку. — Он сразу, а Валечка… В реанимации, сказали, но шансов… Сказали, что в лепёшку машина была. А как же дети теперь, у них же Димка ещё грудной…

Тётя, как может, старается успокоить маму, и Таня решает, что не такая уж она противная. Да только мама всё равно плачет, тихо, сотрясаясь всем телом, и Таня не может выдерживать это так долго. Она подходит, мама, отворачиваясь, сразу же начинает высмаркиваться. Тётя неестественно улыбается Тане, но и у неё в глазах стоят слёзы.

— Ну, сходила? Посмотрела? Как там змеи? — весело спрашивает она. Врать запрещается, но сейчас Таня не может оторвать взгляда от трясущихся маминых плеч и поэтому быстро отвечает:

— Длинные и противные. Мам?

— Танюша, — мама решительно разворачивается, и глаза у неё красные-красные. — Танюша, несколько дней тебе придётся пожить у тёти Ани. Хорошо? Мне нужно уехать, но скоро я вернусь и заберу тебя. А пока ты будешь вести себя хорошо и слушаться тётю Аню, договорились? Ладно?

Таня пристально смотрит на маму и очень хочет возразить ей. Но кажется, что стоит маме сказать ещё одно слово — и она расплачется так, что потом уже не успокоишь, так что Таня просто кивает.

И несколько дней живёт с тётей Аней и её противным сыном Васей. Этот Вася, высокий, краснощёкий и рыжеватый, дразнит её, стоит тёте Ане сделать хотя бы шаг за порог. Таня терпит довольно долго, но в конце концов со всей силы даёт ему кулаком по носу, и неизвестно, чем бы это всё кончилось, если бы тётя Аня не забрала её в тот же день.

Только сначала Тане кажется, что они попали в какую-то другую квартиру, потому что, едва зайдя, она видит каких-то незнакомых ей детей. Один, совсем маленький, лежит в коляске, второй, чуть побольше, лысый и толстый, сидит на маминой кровати и машет руками, что-то лопоча. Третья темноволосая девочка лет трёх и вовсе с ногами забралась на Танин стул.

— Мам, — тихо зовёт Таня. — Мам, кто это?

— Танечка! — мама, усталая, замученная и постаревшая лет на пять, обнимает её и садится перед ней на корточки. — Привет, привет, дорогая... Что ты, разве не узнаёшь? Ну? Это ведь твои двоюродные сестрички и братик. Помнишь, мы пару лет назад гостили у тёти Вали? Ты их видела, с ними играла...

— Они теперь будут у нас гостить? — спрашивает Таня, с неодобрением оглядывая этих совершенно незнакомых ей детей.

— Нет... Так случилось... Танюша, теперь они будут у нас жить. И будут называть меня мамой, совсем как ты, а тебя — своей сестричкой. Хорошо? Вот будет здорово, да? Ты ведь хотела сестренку... Ты должна полюбить их, должна постараться, — просит мама, криво улыбаясь. — Это Рита, Вика и Дима. Ты ведь помнишь их... Танюша, хочешь ты ещё в школу?

— Хочу.

— Хорошо. Я договорилась. Пойдёшь в школу с сентября.

Маленькая толстая девочка вдруг начинает хныкать и махать руками, и мама, вместо того чтобы говорить с Таней, бросается к ней.

— Почему я должна любить их? — спрашивает Таня, но мама не слышит её: она берёт на руки эту девочку и начинает играть с ней, что-то приговаривая.

Таня тихо уходит в свою полупустую комнату. Сначала хочет заплакать, но передумывает, сердито сдвигая брови. Несколько минут бесцельно слоняется по комнате, сжимая губы, а потом останавливается напротив большого зеркала на дверце шкафа.

И смотрит на себя так долго, что начинают болеть глаза. Отходит и подходит ближе, вглядываясь в выражение своего лица и пытаясь понять, что чувствует. Не понимает ровным счётом ничего.

Проходит целых тринадцать лет, но почему-то ничего не меняется. Младший сержант Соловьёва стоит перед большим зеркалом в своём кубрике, застёгивает последнюю пуговицу на вычищенном кителе и пристально вглядывается в собственное отражение.

Тане давно уже не пять лет, и на кону стоит всё, что у неё есть, но она что есть силы всматривается в собственные глаза и всё равно ничегошеньки не может понять. Через десять минут начнётся парад, и он станет последним событием в её жизни здесь, потому что после него — только война.