Чертоги Казад-Дума
Шрифт:
Она осеклась, позволяя Торину осмыслить услышанное. Он, без всяких сомнений, обомлел. Нет, эреборец все еще не испытывал удивления. Зато почувствовал себя обманутым.
— Какова цена? — Резонный вопрос, учитывая уже произнесенный Ниар монолог. Свыкнуться с мыслью о том, что рядом находится маг не так уж и сложно. Во всяком случае, молодой наследник рода Дурина справился с этой задачей виртуозно и быстро. Тяжелее было подступиться к мысли иного рода. — Ты сказала, что цена была большой. И сказала, что слепота – лишь малая часть откупа. Но что же может быть дороже жизни?
Рука Торина дрогнула.
— Вы не знаете, кто я такая, — ответила Ниар пространно, выдержав небольшую паузу. Эреборец, отстранившись, отвернулся в сторону.
Ароматное яблоко, брошенное загадочной девицей на вороном коне. В тот день гном увидел прекрасную девушку, едущую без оглядки,
Он прекрасно все понимал, с самого начала, каждую минуту. Понимал, что Ниар не просто спутница. Понимал, что чутье вопит об опасности, а сердце продолжает искать встречи с нею. Его проницательный взгляд увидел в Ниар войну, кипящую, алчную, свирепую. И в эту войну Торин влюбился, как любят порой мужчины слабость и нежность. В Ниар он видел власть и ярость, и этим силам добровольно покорился.
Она сломала ребра и ногу. И потеряла глаза. При падении он сильно ударился грудью об уступ скалы и удар этот выбил из него дух. А перед падением орочье копье прошило ему бедро, залив белый лед кроваво-красным. Торин вспомнил также гномов, которые в детстве обучали его искусству битв. Некоторые из них, особо дряхлые и искусанные жизненными испытаниями, были слепы. Из-за орочьего яда, который очернил их жилы и отравил организм.
«Ваши раны отныне мои раны и капля крови, пролитая Вами в бою, станет моей. Нас с Вами ждет общая дорога».
— Быть может, мне и не известно твое прошлое, — он заговорил вновь, отрывая от своей рубахи длинный лоскут ткани. Придвинувшись к Ниар, стер с ее лица слезы. Поглядел на дрожащие губы, не смея их коснуться. — Мне неизвестно, почему ты ведешь себя так, а не иначе. Быть может, ты мой враг и мне следует бежать от тебя прочь. Но как можно убежать от того, кто смог обмануть смерть и обрушить ее градом на тысячи орков? Ты скрывала от нас свою тайну, но все мы прекрасно знали, что что-то в тебе не так. И поэтому я не потрясен. Ты спасла мою жизнь, искупив ее своей кровью. И уничтожила моих врагов. А теперь желаешь сказать, почему. Возможно, в твоих мыслях кроется великое зло и замыслы твои далеки от благородных…
Торин замолчал, подыскивая нужные слова. Бросив беглый взгляд на растерянную Ниар, улыбнулся и принялся стирать черную кровь с ее рук. Тающий лед, обернутый в тряпицу, смоляными каплями стекал к белоснежной земле.
— Но ты должна знать, что мне все равно. А если вдруг твоя правда заставит меня одуматься, попридержи ее, — в груди разгоралось пламя, притихнувшее на какое-то время и вновь разбуженное близостью той, которую Торин готов был носить на руках. И в пламени этом утопал страх, сгорали ненависть и одиночество. — Быть может, я поступаю бездумно, быть может, сейчас мною руководит малодушие, я не знаю. Но прежде чем что-то еще сказать, запомни мои слова. Я хотел вернуть Эребор, потому что это мой дом. И мой народ должен вернуться в родные земли. Я хочу, чтобы дети моих племянников росли под сводами Одинокой Горы в уюте и тепле, которых были лишены другие дети. Я желаю мира и мечтаю о временах, когда люди моего отца снова смогут улыбаться и радоваться жизни. И желание это растет день ото дня, всякий раз, когда я смотрю на племянников и своих друзей, достойных лучшей жизни, чем они имеют. А теперь, после уже всего произошедшего, моя решимость отвоевать Одинокую Гору стала лишь сильнее. Потому что появился кто-то, способный взвалить на себя мой груз без оглядки и пойти со мной рядом. Потому что появился человек, которого я хочу отвести в свой дом и поделиться своей жизнью, как с равным и любимым.
Ниар вздрогнула, но промолчала.
— Ты спасла мне жизнь, неведомо как, но спасла, — Торин поднял чистые ладони девчушки и легонько их поцеловал. Прикрыв веки, улыбнулся сквозь растущую боль от обмана, тревоги и странного воодушевления. — Я хотел бы отдать тебе свою жизнь. Хотел бы отдать глаза, душу, свое будущее. И если всему этому есть цена – то тебе же ее и определять. Стоит ли твоя правда подобного или не стоит?
Она продолжала молчать. Грудь ее вздымалась вверх часто и натружено. В уголках ее глаз вновь заблестели слезы. Поджав губы, Ниар опустила плечи и тихонечко заплакала, как маленький ребенок, внезапно вступивший в схватку со взрослым миром. Подняв свои ручонки к лицу, закрыла ладонями рот, сдерживая в себе
громкие всхлипы. Торин же, молча наблюдавший за девушкой до какого-то момента, отбросил в сторону оторванный клок рубашки и притянул к себе крохотную девицу. Легкая, будто перышко, Ниар скользнула в его объятия и уткнулась лицом в грудь.— Все в порядке, — крепко обняв лихую наездницу за плечи, Король-под-Горой сам закрыл глаза, вслушиваясь в свистящее дыхание маленькой разбойницы. — Все будет в порядке.
Гном и сам не верил в произносимые слова. Он не верил в них ни разу и из всех эмоций, что бушевали в душе, Торин острее всего ощущал усталость. Навалившаяся на него груда проблем, смешанная с потерянностью, отчуждением и опустошением, погребла под собой восставшую из пепла уверенность в завтрашнем дне. Разум, не успевающий правильно воспринимать видимое и слышимое, погряз в трясине переживаний, темных и мучительных. Молодой Король, вдруг ясно увидевший себя на сложном перепутье дорог, не мог отважиться сделать какое-либо решение. Простая борьба за Эребор в одно мгновение обратилась в сложнейшую задачу. А делать выбор бездумно Торин не желал. Во всяком случае, он не был готов делать его сейчас, когда душу раздирали в клочья боль и тревога.
Сейчас Эреборец нуждался во времени. Укачивая Ниар как маленького ребенка, гном втайне желал оказаться наедине с самим собой. Чтобы поразмыслить. Чтобы дать себе возможность побыть слабым. И чтобы решить для себя окончательно, кто является другом, кто – врагом, и кем можно пренебречь в ситуации, когда правда оказывается ложью.
Когда Ниар затихла, горную тишину наполнил тонким гулом гуляющий промеж склонов ветер. Песнь его тянулась гортанной трелью, свободолюбивой, непреклонной. Сквозь яркие ноты жизнелюбия в монотонных завываниях вьюги порой угадывались крики смятения. Того самого смятения, что было способно даже самых сильных мира сего подвести к черте, за которой прячется нетленная пустота.
Сквозь яркие ноты жизнелюбия в монотонных завываниях вьюги порой угадывались крики смятения. Того самого смятения, что было способно даже самых сильных мира сего подвести к черте, за которой прячется нетленная пустота. Двалин, переваливая огромный тюк с едой через гигантских размеров валун, громко выругался. Настроение, и так препаршивое, с утра не радовала и погода. Сиявшее солнышко вроде бы как припекало головы, но сносящий с ног ветер выл, будто рассвирепевший голодный волк.
Вообще, надо сказать, что никто в отряде со вчерашнего дня не шутил и не улыбался. Раздавленные неожиданной трагедией, развернувшейся на горном перевале, путники потерянно брели вниз с горы, пытаясь отыскать кратчайший путь к прогалине, в которую упал Король-под-Горой. Вера в лучший исход стремительно угасала, подобно быстро тающей свече. Особенно тяжело пришлось Фили и Кили. Молодые гномы пусть и не показывали своего горя, все же переживали его. Мрачные и хмурые, братья шагали следом за Балином, не решаясь начать натянутого разговора. Впрочем, никто не мог набраться смелости и озвучить те мысли, что вертелись в голове у каждого смельчака из отряда Торина Дубощита.
Сам же Двалин искренне надеялся на чудо. Он ясно понимал, что вряд ли молодому Королю удалось выжить после сокрушительного падения. Злосчастный мост висел высоко над землей и даже при лучших обстоятельствах вряд ли кто-то смог бы избежать гибели, сорвавшись с ледяного виадука. Торина действительно могло спасти только нечто выходящее за рамки обычного. Надеяться на подобное не стоило, но Двалин не мог принудить себя мыслить со скептицизмом. Гному проще было бы поверить в собственную смерть, нежели в смерть Торина.
За долгую ночь пути, ставшую самой жуткой ночью на памяти Двалина, путники сумели спуститься с вершины горы к узкому тракту, ведущему, судя по всему, ко входу в орочьи пещеры. Не сговариваясь и не споря по поводу необходимости подобных действий, все как один решили отыскать своего предводителя. Вопроса о том, жив Торин или же нет, никто не поднимал.
Поразмыслить было над чем. Возможная гибель Короля-под-Горой пугала. Однако случившееся на перевале не могло не заставить уверовать в небесное провидение. Взять хотя бы ту же бурю, что разыгралась почти сразу после падения Торина в пропасть. Небо, ставшее рубиновым на какое-то время, будто кровавым саваном заволокло горы. А загадочный голос, принесенный из снежных глубин порывистым ветром? Разве кто-то мог забыть этот чудовищный голос, звенящий в ушах многоголосым эхо? Балин уверил брата, что то была настоящая магия, могущественная и темная. Однако откуда было взяться магу в горах, где веками никто не жил, кроме орков да троллей?