Честь воеводы. Алексей Басманов

— Господи, да ведь она мне не чужая, скажите, что с ней?!

И вновь Фёдор услышал только горестные вздохи и краткие ответы.

А через день, когда Фёдор поднялся на ноги, его вместе с отцом позвали в палаты князя Андрея Старицкого. Шли отец с сыном к нему на поклон и гадали, чем их порадует-опечалит удельный князь? Может, сочувствие выразит по поводу случившегося? Однако про то, что произошло с Ульяной и Фёдором, в Старицах мало кто знал. Не хотели свои горести показывать ни Оболенские, ни Ростовские. Да и Колычевы молчали. Каждый из них посчитал, что ещё есть время всё вызнать до конца и свести счёты, ежели потребуется. Знали на Руси многие, что Колычевым палец в рот не клади и на хвост не наступай — зубы покажут. Силён и знатен был боярский род Колычевых. Стояли они вровень с другим московским родом бояр Кошкиных-Захарьиных-Романовых. Росла ветвь этих родов от боярина Андрея Кобылы с тринадцатого века. Бояре Колычевы немало сделали в пользу Московского государства, когда Москва поднималась над всеми удельными княжествами Руси. Потомки Андрея Кобылы — всё больше воеводы — имели многие земельные владения в Московской, Новгородской, Тверской и Рязанской землях. Были у них и по северу державы отчины-пятины. Начиная с Фёдора Колыча, внука Андрея Кобылы, они служили только московским князьям. Лишь Степан Колычев, после того как потерпел опалу от великого князя Василия, был вынужден сперва жить в Деревской пятине, а потом поселиться в Старицах. И потому Колычевы шли на вызов Андрея Старицкого полные достоинства. Горожане почтительно кланялись им.

Князь Андрей, однако, уколол их гордыню. Он встретил Колычевых в приёмном покое, а не в большой палате, был не в духе и спросил с раздражением:

— Что за свару затеяли с Ростовскими? Дело дошло до великого князя, а я ничего не ведаю.

— Тебе судить нас, батюшка, — начал боярин Степан, — а токмо мы скажем одну правду, коя всем ведома. На Святки мой сын спас княжну Ульяну Оболенскую от погибели на Волге: в полынью она провалилась. Они же теперь милы друг другу, она чтит его за ангела-спасителя. Что тут поделаешь?

— Но тебе ведомо, что она засватана ещё девять лет назад?

— Да, — признался Колычев-старший.

— В том и вина твоя. Теперь расплачивайся за неё. Били челом Ростовские великому князю Василию, дабы твоего Фёдора изгнать из Стариц. Великий князь внял им, просьбу уважил, причину сами знаете. Потому Фёдору не быть в Старицах.

— Куда же ему от родного дома? К тому же рана на голове не зажила, татями ночными нанесённая, — защищал сына боярин Степан.

— Кто Фёдора уязвил? — спросил князь. — Почему я о том ничего не ведаю, словно в уделе все немые?

— И мы не ведаем, то ли Ростовские, то ли ещё кто, — ответил Степан.

Князь Андрей никогда не чтил князей Голубых-Ростовских и, будь на месте Оболенского-Меньшого, отцовской властью порвал бы сговор. Но сам он побаивался лукавых проныр и потому не хотел идти им встречь, дабы защитить Фёдора. И всё же участь его облегчил.

— Внял я тебе, боярин Степан. Пусть Федяша пока сидит дома. Днями в Старицы приедет мой братец великий князь. Там и определим судьбу твоего сына. Однако от службы ему не уйти. Для сего приготовь военную справу и коня. И пусть ждёт своего часа.

Боярин Степан остался недоволен князем Андреем: мог бы и отказать старшему брату. Да и было за что. Но Степан смолчал, надеясь на то, что Господь разберётся во всём по справедливости.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ БРАТЬЯ

Палаты князей Старицких располагались на высоком берегу Волги в черте города. Подворье было обнесено крепким дубовым остроколом с внутренней галереей. С неё в нужный час можно было встретить врагов стрелами, копьями и мечами. Да пока Бог миловал Старицы. Не знал сей город злых набегов татар за спиной Москвы и вторжения литовцев, потому как трудны дороги через Волок: лежали там непроходимые болота на пути.

В просторных княжеских палатах, рубленных из вековой сосны, почти всегда было малолюдно. Старицкие вельможи только по необходимости шли к князю. А так любили отсиживаться на своих подворьях. Да и то сказать, причины тому были веские. Хотя и приходился князь Андрей Иванович кровным братом великому князю всея Руси Василию Ивановичу, жил по всем меркам в чёрном теле. Андрею было уже за сорок лет, а он оставался холост, как перст, без семеюшки. И причиной тому было строгое запрещение старшего брата. Великий князь боялся появления побочных престолонаследников. Он показал таковую свою суть сразу же, как занял престол после смерти великого князя Ивана Васильевича, своего батюшки. И первой жертвой Василия стал племянник князь Дмитрий. Чтобы тот не лелеял мысли о престоле, Василий повелел заковать его в железа и бросить в каменный монастырский подклет. Держали князя Дмитрия в заточении в чёрном теле, и он умер в ранней молодости спустя четыре года. Сказывали, что скончался «нужной» смертью. А как понять ту «нужную» смерть, каждому приходилось сие делать по своему разумению. Однако досужие россияне утверждали, что Дмитрия уморили голодом и холодом. Иные же говорили, будто он задохнулся от дыма. И выходило, что смерть князя Дмитрия была всё-таки насильственной.

С той далёкой поры великий князь Василий проявил открытую неприязнь ко всем своим младшим братьям, а их было четверо. Юрия Дмитровского, идущего за ним по старшинству, и Андрея Старицкого, чуть помоложе Юрия, он даже боялся, и им первым было запрещено обзаводиться семьями. Позже такая же участь постигла и двух других братьев Василия. Этим своим поступком Василий порушил братскую любовь к себе до конца дней своих.

И не только запрещением жениться уязвлял своих братьев великий князь. Он год за годом разорял их малые уделы и требовал от них всё больше работных и ратных людей. И пустовала в уделах земля, потому как не было или не хватало пахарей, и оставались вдовами и старыми девами-вековухами тысячи россиянок в Дмитровском, Старицком, Суздальском и Угличском уделах.

Будучи помоложе, Андрей Старицкий не раз просил старшего брата увеличить ему удел, дабы не жить в нищете, но Василий постоянно отказывал. А когда снизошёл до милости, то дал имение где-то далеко в Новгородской земле. Ежели Василий и Андрей встречались, то всякий раз между ними возникали ссоры. Едва Андрей заикался о том, что ему пора обзавестись семьёй, великий князь приходил в неистовую ярость и непристойно кричал:

— Ты червь, ты убогий умом человечишка и не понимаешь, чего просишь! Ты добиваешься, чтобы я дал тебе волю иметь сына и идти с ним вперёд моего престолонаследника! Никогда тому не бывать! Сгною за сторожами, как наглеца Дмитрия!

— Но у тебя же нет детей, нет наследника и не будет, — зло отвечал Андрей.

— Будет, будет у меня наследник! — вопил Василий. — Не Соломония, так другая принесёт его!

Озлобленные братья расходились. Василий ещё бушевал, когда Андрей тихо убирался восвояси, уезжал в Старицы, питая к нему возрастающую лютую ненависть. Но, имея мягкий нрав, он пытался избавиться от низменных чувств к брату. В Москве он ни с кем не встречался и спешил в свои глухие Старицы. И там у него была одна отрада — молитва. В своих молитвах он просил Всевышнего воздать каждому по делам его. Случалось, что молил Господа Бога лишить Василия наследника. И выходило, что его молитвы доходили до Всевышнего. Хотя Василий и женился до того, как встал на престол, и прожил уже многие годы в супружестве, но Бог не давал ему наследника. Злость заставляла младших братьев радоваться тому, что за восемнадцать лет Бог не дал Василию ни сына, ни дочери.

Андрей не верил, что жена Василия Соломония бесплодна. Не могла такая россиянка, полная сил и здоровья, быть бесчадной. Видел Андрей в том вину старшего брата, который и в молодые годы — до двадцати восьми лет — не потешился ни с одной дворовой или сенной девицей. Того на Руси испокон у знати не бывало. Они же, братья Василия Андрей, Юрий, Дмитрий, Иван, поласкали кого ни попадя от челядинок до скотниц и породили своё племя обоего пола. Кровь у княжичей, доставшаяся в наследство от матери — южанки, греческой царевны Софьи Фоминишны, была горячая — вот и тешились.

Как женился Василий на первой красавице России боярышне Соломонии Сабуровой, так подумали братья, что теперь у Василия год за годом пойдут детишки, как у их батюшки. Однако и Соломония не прибавила Василию мужской силы.

Соломония была на тринадцать лет моложе Василия. А между князем Андреем и Соломонией была совсем малая разница в годах. И он таки влюбился в неё, вздыхал по ней в бессонные ночи, думал-мечтал о несравненной Соломоеюшке. Его пленила не только красота великой княгини, но и её нрав, разумность. Пред лицом Василия она вела себя сдержанно, боялась упрёков. Но лишь только великий князь уходил в военный поход, как Соломония преображалась, особенно в те часы, когда ей удавалось покинуть кремлёвские палаты и приехать на родное боярское подворье, которое располагалось на Пречистенке, близ Колымажного двора, где хранились государевы экипажи и была конюшня. И тогда в доме Сабуровых всё приходило в движение, молодёжь веселилась, пела — наступал праздник. Знал о том князь Андрей не понаслышке, а был очевидцем сам, когда однажды Соломония пригласила его на свой день ангела. В тот день и Андрей играл-тешился вместе с братьями Соломонии и её подругами.