Четверо в каменном веке. Том 2

– Как вариант. Если медведь не набрал жирка, то он может так и не лечь спать. Или встать посреди зимы. Машка с медвежатами исчезла ведь. Я думаю, что дрыхнут они в своей пещере. Может, и этот гигант должен спать, но что-то пошло не так. Сала у него нет. Под шкурой сразу рёбра. На брюхе и заднице тоже ничего. Разве что горб. Но очень уж он жидкий. Впрочем, я это к чему?

– К чему? – Повторила вопрос Ира.

– К тому, что у голодающего зверя шкура облезает. Плохая шкура. Видите, какими клочками топорщится?

Девушкам оставалось только покивать.

– Давайте, шагайте в дом. Не мёрзнете здесь. – Скомандовал мужчина. – А я закончу и приду.

Ольга протянула руку:

– Стрелы давай сразу, мы их отмоем.

– А, это сейчас.

Когда жёны ушли домой, он, по уже установившейся традиции, принялся вырезать трофеи: когти и клыки. Сами собой в голове закрутилась мелодия Охотника. И, пока отрезал гигантские когти и выбивал зубы, достойные саблезубого тигра, продолжал бурчать под нос:

Не знаю, что я встречу,

Но я ношу с собой

Один патрон с картечью,

Другой патрон с мечтой.

Па-па. Ба-па-а-а.

Погода злится.

Па-па. Ба-па-а-а.

Гроза грозится.

Па-па. Ба-па-а-а.

Гроза грозится,

Как говорится – быть беде.

Но смелое сердце врага не боится,

Но смелое сердце врага не боится,

И друга не бросит в беде.

Других слов он так и не вспомнил, и песенка повторялась на этом отрывке, как заезженная пластинка. С этой песенкой и зашёл в избу.

– Ты чего так долго? – Встретили его упрёком жёны. – Мы поняли, что решил затрофеиться. Но слишком уж долго.

– Да вот. Распотрошил немного. Держите.

– Фу-у-у!

Ирина рванула к раковине. Рвотные позывы отпустили её только через несколько минут. Тогда и смогла поинтересоваться:

– Что это за гадость? Ты ж ведро испакостил.

Ответила Ольга, разглядывая желтовато-белесую колышащуюся массу:

– Как я поняла, это медвежий жир.

– Угу, – подтвердил муж. – Полезный весчь. Ожоги в детстве лечили и простуду.

И добавил:

– Надо только перетопить.

Продолжил, уже помыв руки от жира:

– А ведро отмоется. Вы лучше разрешите загадку, как вы оказались позади меня? Вы же на лестнице стояли.

– Сапегин, не тупи. Тебя, вроде, по голове не били. Просто вышли из подвала.

Ира кивнула:

– Мы пробовали прицелиться от крыльца, но ракурс не тот. Вот и прошли через отопление.

– Между прочим, знаешь, как трудно с животом спускаться по той лестнице? А мы ещё и спешили. Никакой благодарности. Хоть бы похвалил.

Михаил отвесил шутовской поклон и заголосил:

– Вот спасибо, так спасибо! Расспасибное спасибо! Спасительницы вы мои! Как бы я без вас! Охотницы! Афродиты!...

У девушек обиженное выражение постепенно сменялось на весёлое. Наконец, не выдержали и фыркнули.

– Всё, прекращай.

– ...Боевые вы мои подруги! Дайте я вас разлобызаю!

Закончил Михаил по инерции и полез целоваться.

– Прекращай, говорю.

Супруги отбивались, но вяло. Им явно нравились похвалы.

***

– А если серьёзно, то зря вы полезли наружу. Контролировать можно и через ворота.

Это было сказано уже за столом. Нервотрёпка и несколько часов тяжёлой работы пробудили зверский аппетит. Михаил оглядел традиционно для России заставленный салатами новогодний стол. Правда, все рецепты пришлось творчески переработать. Отсутствие яиц и растительного масла – как по отдельности, так и в виде майонеза – очень портило меню. Почти все салаты требовали либо то, либо другое, либо всё вместе. Винегрет и картофельный салат без масла, гасившего резкость квашеной капусты, приняли не очень приятный вкус. Оливье без яиц и майонеза ни разу не напоминал привычный салат. А уж про острый сыр с яйцом вообще можно забыть – из всех ингредиентов у них имелся только чеснок. Во всех остальных случаях майонез по возможности заменяли молоком, что тоже вносило странный привкус. Разве что холодец ничем не отличался от привычного. Так там и нет ничего специфического.

От традиционных пельменей тоже пришлось отказаться, заменив их на тефтельки с пюрешкой. Вот с них Михаил и начал. Немного утолив голод, он продолжил рассказ:

– Выдрал я, значит-ся, когти-зубы. (Таким макаром, кстати, скоро ожерелья в два ряда придётся делать). А потом думаю: почему бы не содрать шкуру, чтобы собакам комфортнее мясо рвать. Без всей этой шерсти. Содрал, а на горбу... Или в горбу? Горбе... Короче, на загривке прилично так сала. Вспомнилось, как горло в детстве мазали и лицо, когда болел. Вот и срезал.

Последнюю фразу он произнёс, отчаянно зевая. Пришёл откат после нервотрёпки.

– Давайте спать. А?

Зевал не только Михаил, но и его жёны. Кое-как прикрыв стол, чтобы не обветрилось, уползли в спальню и рухнули.

***

Следующий день Михаил объявил выходным. По календарю это и так праздник – день зимнего солнцестояния. Но, не смотря на ночное происшествие, решили не заморачиваться ничем, кроме текущих дел. Непонятно, можно ли отнести к повседневным делам упражнения в постели, но в остальном всё то же самое. Протопили печь, покормили лошадок. Собаки и без этого прекрасно знали, чем себя занять. Объевшись ночью парного мяса, они валялись у крыльца. Лишь изредка то один, то другой отходил и грыз снег, где почище.

Вот и люди занимались обычными новогодними делами. То есть, подъедали прошлогодние салаты и пытались развлекаться. Трудно в отсутствие интернета и телевизора, но очень старались. Сначала песни под завывания гармошки. На ней ещё когда-то играл дед по матери. А Михаил так и не научился. Пытался несколько раз. Частушки там или «На сопках Манчжурии» получалось кое-как. Потом снова забрасывал. Так и валялся обычно инструмент в шкафу. Найдёт раз в несколько лет желание – попиликает и снова забросит, чтобы не бесить остальных. Возможно, научись он играть нормально, то не раздражал бы. Но ведь приходилось учиться заново, всё забывалось. Хотя навыки раз от раза возвращались всё быстрее.