Четвертый брак черной вдовы

— Может, хоть свечку сначала запалите? — раздалось из угла.

Катарина ахнула и обернулась. В кресле возле кровати сидел Хоэль — вольготно развалившись, забросив ногу на ногу.

— Вы хоть бы кашлянули, чтобы предупредить, — сказала Катарина.

Хоэль тут же кашлянул дважды.

— Да, благодарю вас, — кивнула она, пряча улыбку. — Несколько запоздало, но сойдет. Итак, вы пришли — она замолчала, вопросительно глядя на мужа.

— Вам прекрасно известно, для чего я пришел, — сказал он, поблескивая глазами.

— Могу только догадываться.

— Не играйте со мной, донья, — он так стремительно вскочил из кресла, что Катарина не успела глазом моргнуть, как обнаружила мужа стоящим рядом.

Она попятилась — но не от страха, а от неожиданности. Нет, такой порыв не мог испугать ее, наоборот Ей было удивительно приятно. И было чертовски приятно ощущать это.

Поймав себя, что она уже и думать стала в таких же фривольных выражениях, как ее муж, Катарина положила ладонь на грудь Хоэлю — жест одновременно и упреждающий, и подбадривающий, и сказала:

— Может, вы хотя бы разрешите зажечь свечи?

— А может, к черту свечи? — спросил он хрипло, накрывая ее руку своей рукой. — Просто покажите, что на вас

— Тише, — Катарина приложила палец к его губам. — Я обязательно сдержу свое обещание. Сядьте в кресло

Хоэль подчинился с недовольным ворчанием. Он поплелся обратно и сел в кресло, мрачно подперев голову.

— Какой вы нетерпеливый, — попеняла ему Катарина. — И я вовсе не играю с вами, даже не пойму, что вы пытаетесь поставить мне в упрек.

Он промолчал, а Катарина зажгла одну свечу, вторую, бросила на мужа быстрый взгляд и улыбнулась, зажигая третью свечу. Хоэль следил за женой, не отрываясь, пока она расставляла подсвечники на столе и зеркале, и опускала штору.

— Почему вы так смотрите на меня, добрый дон? — спросила Катарина невинно, хотя уголки ее губ подрагивали

— Как же можно на вас не смотреть? — ответил Хоэль, пожирая Катарину глазами. — Я ведь говорил, донья, я год жил, как великий постник. Мне с вами совсем непросто, но я держался — изо всех сил, смею заметить.

— И я ценю ваше терпение

— Правда?

— и рассчитываю на него и впредь.

Намек был понят, и Хоэль откинулся на спинку кресла, подавив вздох:

— Но красные чулочки-то покажете?

— Я ведь обещала, — Катарина вышла на середину комнаты и приподняла платье, открыв ноги до щиколоток.

— Вы их надели! — он оживился, увидев красные ажурные чулочки. — Эх, если бы я знал!..

Огорчение его было таким очевидным, что Катарина рассмеялась в голос.

— Потешаетесь надо мной? — Хоэль вскинул голову, с подозрением хмурясь.

— Почему вам все время чудится насмешка? — спросила Катарина, приподнимая юбку до середины икр, и с удовольствием наблюдая, как муж тут же уставился на ее ноги. — Так что бы вы сделали, если бы знали?.. — юбка поднялась уже до колен.

— А? — переспросил Хоэль, подавшись вперед.

Катарина проявила милосердие и больше ни о чем не спрашивала, потому что уже показались подвязки с гранатовыми слезками. Еще немного — и откроется полоска кожи между краем чулка и шелковыми нижними штанишками.

В комнате повисла напряженная тишина, только слышалось тяжелое дыхание Хоэля и потрескивание свечей. Катарина сама была взволнована не меньше мужа. Взволнована, возбуждена и очарована. Ну кто бы мог подумать, что суровый вояка, насмешник и невежа так чувствителен к красивому женскому белью. Или так чувствителен к белью, что надето на ней?

Она решила поддразнить его и чуть опустила подол, но Хоэль сразу же протестующее замычал, вскинув руку.

— Хорошо, хорошо, — сказала Катарина с притворным смирением и подняла юбку так, что подвязки оказались видны во всей красе — атласные, расшитые жемчужинками, особенно яркие по сравнению с белой кожей. — Как вам этот комплект? — она повернулась боком, покачав бедрами. — По-моему, гораздо красивее, чем тот, что собирались купить вы.

Хоэль облизнул губы, а потом медленно скользнул по женщине взглядом — снизу вверх.

— Но я пока оценил только то, что снизу, — сказал он, и от его приглушенного голоса Катарину пронзила сладкая дрожь. — Снимите платье. Совсем.

— Насчет платья речи не было, — возразила Катарина, отпуская подол. Черная ткань с легким шелестом скользнула вниз и скрыла даже кончики туфелек — как и полагается уважаемой вдове.

— Вы сказали, там, — Хоэль указал взглядом на лиф платья Катарины, — все такое же красивое. Я хочу посмотреть. Немедленно.

— Думаю, надо остановиться на этом

— Сегодня у вас шнуровка спереди, служанка не понадобится, — заявил Хоэль, ерзая в кресле. — И вообще Вы покорная жена, если мне память не изменяет? Муж требует — жена подчиняется.

— А вы требуете? — почти прошептала Катарина.

Ей показалось, что муж заколебался. Во всяком случае — опустил ресницы, словно раздумывая. Катарина смотрела ему в лицо, и мыслей не было никаких. Словно человеческое существо превратилось в существо первобытное, живущее не разумом, а инстинктами. Как близко она сейчас чувствовала мужа. Как будто поглаживала не взглядом, а рукой его смуглую щеку, подбородок с ямочкой, твердые, крепко стиснутые губы. Вот бы он немного приоткрыл их, улыбнулся — у него замечательная улыбка. И смех чудесный — задорный, заразительный Губы — рубины, зубы — жемчуг. Ах, как бы ей хотелось стать вором, чтобы украсть и эти рубины, и эти жемчуга

Хоэль вдруг посмотрел на нее в упор, и Катарина, застигнутая врасплох, снова затрепетала.

— Снимите платье, — сказал Хоэль, и голос его прозвучал глухо. — Я обещаю, что не притронусь к вам. Буду только смотреть.

Это было что-то совершенно новое — раздеваться перед мужчиной напоказ. Что-то бесстыдное, но совсем не греховное. Ведь он — ее муж. Муж перед небесами».

Пальцы Катарины скользнули по черному корсажу и потянули шнур, скреплявший края лифа. Расстегнув пояс, она позволила платью упасть на пол, придержав его за рукав, чтобы тяжелая ткань легла бесшумно.

Теперь женщина стояла посреди комнаты в одной только длинной нижней рубашке с глубоким вырезом.

— Мне продолжать? — спросила Катарина тихо, обняв себя руками за плечи.

— Да — выдохнул Хоэль.

Белая ткань соскользнула невесомой волной, и Катарина предстала перед мужем во всем великолепии алого шелка. Ажурные чулки, кокетливые подвязки, оборки коротких штанишек, и еще алый корсет — утягивающий и без того стройную талию, и такой низкий, что оставлял женскую грудь совершенно открытой. Нежные полушария — белые, атласной гладкости даже на вид, дерзко приподнимались над краем корсета.