Четыре встречи. Жизнь и наследие Николая Морозова

Полное звезд золотых!

Небо далекое!

Весь я теряюсь душой

В безднах твоих! —

пишет Шербина, хотя он и не был никогда астрономом. Небо воспевалось в глубокой древности, еще в те времена, когда не была выработана далее рифма. Кто из нас не читал в «Илиаде» и «Одиссее» поэтических описаний златокудрой Зари и восхождения лучезарного Феба? Кому не затрагивали душу вопросы «Голубиной книги»:

Отчего начался у нас белый свет?

Отчего у нас солнце красное?

Отчего у нас млад-светёл-месяц?

Отчего у нас звезды частые?

Отчего у нас зори светлые?

Кто не помнит астрономических мест в поэзии Гете:

Nacht ist schon herausgesunken

Schliest sich heilig Stern an Stern

Grosse lichter, kleine Funken

Blitzern nach und glanzen fern.

(Ночь нисходит, рассыпая

Сотни звезд по небесам,

Рой светил горит, мерная,

Блещет здесь, сияет там.)

Или:

Geheimnissvoll am lichten Tag

Lasst sich Natur des Schleiers nicht berauben.

Und was sie deinem Geist nicht offenbaren mag, —

Das zwingst du ihr nicht ab mit Gebein und mit Schrauben.

(Природа вся великих тайн полна,

Их даже днем ты не увидишь оком.

И что не даст душе твоей она,

Не вырвешь у нее ни рычагом, ни блоком.)

Астрономические сюжеты в английской литературе стали теперь настолько часты, что некоторые курсы астрономии (например, Howe?a) на каждой странице пестрят лирическими куплетами.

«Если искры Прометея не погасли еще среди людей, — говорит Стратонов в своей художественной монографии «Солнце», тоже богатой поэтическими цитатами, — то сверкание их ярче, чем где бы то ни было, выражается в космогонической задаче».

И нет сомнения, что поэзия скоро захватит себе не только космогонию, но и физику, и химию, и другие естественные науки, хотя при этом ей и придется преодолеть ряд серьезных затруднений.

Прежде всего новый сюжет, как и всякий новый шаг в неведомые области, требует смелости и большого, оригинального таланта для того, чтобы непривычный предмет сразу же подействовал на неподготовленные к нему души читателей. Недостаток элементарной энциклопедичности в нашем общем образовании приводит к тому, что у большинства из нас остаются от средней и даже высшей школы одни лоскутья разрозненных сведений, а лоскутья мало пригодны для художественного творчества и для понимания научно разносторонних поэтических произведений.

Когда дело идет о предметах, уже вошедших в разговорный язык, недочет истинного знания заменяется у нас призрачным. Если кто-нибудь из нас встречает в романе, при описании природы, название дрозда или свиристеля, хорька или крушины, кукушки или калины, то ему кажется, что перед ним проходят их образы, а между тем в большинстве случаев он совершенно не понимает значения этих слов, потому что не в состоянии узнать обозначаемых ими животных и растений хотя бы в зоологическом или ботаническом саду. И сколько таится в каждом из нас такого призрачного знания!

Привыкнув к имени, мы начинаем верить, будто знаем и то, что оно обозначает, и даже иногда начинаем поэтизировать такой предмет хотя бы и смутно.

При употреблении астрономических, физико-химических, геологических и других научных названий этого самообмана у нас еще нет. Возьмем, например, хотя бы гимн солнцу, написанный недавно Жаном Рамо:

Au nom de la lumiere, au nom du ciel immense,

Au nom de l?astre jaune, Arcturus le charmeur,

Au nom de l?astre blanc, Sinus, qui commence,

Au nom de l?astre rouge, Atdebaran, qui meurt, —

Soleil, nous t?innplorons! Soi propice, soi tendre!

Ecoute l?oraison des nos coeurs douloureux!

Les etoiles, tes soeurs du ciel, daignent entendre

L?umble et dolante voix de grillons tenebreux!

(Во имя вас, о свет, о свод небес бездонный,

Тебя, о золотой, чарующий Арктур,

Тебя, о Сириус, серебряным рожденный,

Тебя, Альдебаран, померкнувший пурпур!

О, солнце, добрым будь, тебя я заклинаю!

Внемли скорей мольбам печальных голосов!

Ведь звездочки ж горят, приветливо внимая

Унылой музыке застенчивых сверчков!)

Здесь название сверчков не поразит того, кто не имеет о них никакого реального представления и не узнает их, когда увидит, но, услышав имена Альдебарана, Арктура, он, наверное, будет разбирать их по складам и через минуту не сумеет повторить, потому что не привык к их звуку в литературе и обыденной жизни и совершенно не знает ни звездного неба, ни астрономии.

Современная поэзия и художественное творчество должны сделать такие имена и сюжеты хотя бы настолько же привычными читателям, как и «застенчивых сверчков», и тогда их употребление в поэзии будет тоже вызывать у них хотя бы и неясные, но поэтические образы.

Вечное искание новых путей, форм и сюжетов охватило могучим порывом художественное творчество в конце XIX века. Как при весеннем разливе нахлынувшие воды образуют ручьи и струйки по всем направлениям и чаше всего по таким, которые ведут в глухие заводи, не даюшие никакого исхода к конечному назначению всякой реки — морю, — так и в последнем порыве современного художественного и поэтического творчества много течений (пародированных и в этой моей книге) заглохнут и будут забыты грядущими поколениями. Но все, что этот порыв даст в новом ценного, сохранится навсегда и послужит ступенью для дальнейшего развития поэзии.

Нам тесны стали пять старинных ритмов классической поэзии, эти хореи, ямбы, дактили, амфибрахии и анапесты. Мы начали по временам выходить из них и в новые стопы, как, например, у Игоря Северянина:

О милая, как я печалюсь!

О милая, как я тоскую!

Мне хочется тебя увидеть —

Печальную и голубую,

Мне хочется тебя услышать,

Печальная и голубая,

Мне хочется тебя коснуться,