Чистая проза

Юноша обладал тонкой, почти женской внешностью: шея в обрамлении пышных слегка вьющихся волос казалась еще нежнее, большие грустные глаза смотрели в никуда, линия губ рисовала печальный эскиз, долго теряясь в припухлых уголках рта. Длинные хрупкие пальцы, держащие сигарету, продолжались в капризную кисть, в нервное запястье, среди линий не было ни одной лишней; худое тело, ломкие щиколотки, узкие ступни в легких кедах. Одежда его была, впрочем, вполне мужской, обычной: темная футболка, ветровка с капюшоном и джинсы с прорезями – так ходят тысячи парней – но на нем все это смотрелось слишком элегантно, он казался жителем другой, более красивой, чем наша, планеты.

– Молодой человек, у вас сигареты не будет?

Миле недавно исполнилось тридцать шесть. Она любила гулять с Бимкой заполночь, когда парк безлюден и печален, когда бредешь от фонаря к фонарю, мимо пустых скамеек, мимо безвредных бомжей, неторопливо шарящих в помойках; сядешь покурить, и Бимка завалится у ног; вон ёжик в траве пробежал, а Бимка дурак и не заметил, а сверху ковш большой медведицы. Тихо, но не совсем, все же город – где-то машина едет, по соседней дорожке компания молодежи прошумела. Мила не любила совсем уж кладбищенскую тишину – тогда страшно, какие-то люди вокруг все же нужны – она, вообще, любила людей и не боялась.

Зонт, шурша, задевал за нависшие ветви, дождь был несильный, но все же капал. Скамейка, где сидел мальчик, была укрыта от дождя густой кроной, но мальчик, судя по всему, сидел тут довольно давно и местами промок.

– Извините, девушка, я бы угостил, но у меня последняя.

За девушку Мила была ему страшно благодарна. Хотя, она и так, конечно, знала, что не выглядит на свои годы. Было бы удивительно, если б выглядела – даром, чтоли, все эти спа-салоны, элитная косметика, плюс ездить на работу через полгорода в потной маршрутке ей тоже не было необходимости, а такие вещи, согласитесь, старят.

– Ты здесь уже давно сидишь, да?

– Давно. А как вашу собаку зовут?

– Бим, Бимка. Он не кусается.

– Порода какая?

– Беспородные мы. Дворяне. А пошли сигарет купим. Я, вообще, не курю, но чет захотелось. Вечер такой романтический. Тебе же не надо еще домой идти?

– Домой? Неа.

– Тогда вперед.

На краю парка работал круглосуточный магазин. Мила привязала собаку к велосипедной стойке.

– Бим, место. Сиди, мы сейчас придем. А давай еще вина купим? Бутылочку. Хочу испанское, риоху, тут есть, наверное.

– Вас как зовут? Я Валентин, Валя.

– Мила.

Она протянула Валетину руку, -Валик?

– Пожалуйста, не называйте меня так. Уж лучше Валя.

– Валя это скучно. А можно … Тин? Был такой бог, божок, не помню, у какого народа. Тин. Красиво же.

– Тин? Классно. Меня так никто еще не называл. Хорошо, Тином можно. У вас интересная фантазия.

Они стояли у стойки с вином. Мила со знанием дела выбирала. Взяв очередную бутылку, она внимательно осматривала этикетку.

– Это в Украине разлито. Бордо. Бурда а не бордо. Надо, чтобы наклейка была с переводом. Так. Риохи моей что-то нет. Погоди, сейчас я найду настоящее. О! Вот, нашла. Лангедок. Ну, пусть будет Лангедок. Ты был во Франции?

– Неа. Я только в Кракове был разок, и все. Четыре дня.

– Лангедок это область такая, там река Гаронна, слышал?

– Хм. Может, и слышал. Я только Сену знаю.

– Ну Тулуза. В общем, юг Франции. Там, знаешь, можно ездить по винодельням и вино у них пробовать. Из бутылок. Какое понравится, они эту же бутылку обратно закрывают специальным таким не штопором, а наоборот. И можно купить. Очень приятный край, едешь, едешь, и везде объявления, продаем вино. На каждом километре винодельня, -они шли мимо стеллажей, -мы там кучу этих вин набрали, я Диме говорю, хватит уже, мы ж так сопьемся до Лиссабона, а он такой, все, это последнее, и – опять куда-то заезжаем.

– Дима?

– Дима это муж. Тин, а ты умеешь открывать вино без штопора?

– Да я, вообще, не особо пью. Если честно, и штопором ни разу не открывал.

– Какой ты. Трогательный. Восемнадцать-то есть?

– Есть. С половиной.

Мила внимательно посмотрела на мальчика. Он даже красивее, чем я, подумала она, и откуда такие берутся. Этого Тина ей хотелось поить родниковой водой и, в общем – целовать.

Штопора в магазине не продавалось, Мила попросила охранника открыть вино – у них в подсобке, разумеется, был штопор. Мила не забыла купить пластиковые стаканчики.

Дождь тем временем кончился. Мила вытерла скамейку бумажным носовым платком, случайно найденным в кармане джинс. Закурили.

– Тин, ты ж учишься наверное ещё? Завтра на пары?

– Вообще да. Но завтра я на пары не пойду.

– А чё? Кризис?

– Еще какой.

– Детского возраста?

– Очень остроумно. Кризис не у меня. У мамы.

– В смысле? Давай-ка свой стакан. Да ты пей, не стесняйся. Если надо будет, мы ещё возьмём. Рассказывай.

Мила пописывала стихи и малую прозу, вела блог в фэйсбуке, две тысячи подписчиков. Поиск интересных сюжетов вошёл в привычку, Мила давно заметила, что литература интереснее жизни, она неустанно наблюдала за собой и иногда ей казалось, что она живёт больше для того, чтобы ей было о чем написать. Получалась этакая жизнь за лайки, ну и что, чем это хуже жизни за царя или ещё какого-нибудь кровопийцу. Впрочем, большинство ее подруг жили вообще за инстаграмм, вернее, это он жил за них.

– Вам в самом деле интересны проблемы моей семьи?

– Интересно, раз спрашиваю. Слушай, Тин, давай-ка на ты. Не такая уж я старая.

– Мама выгнала меня из дома три часа назад. Нет, уже четыре.

– Да не гони. Куда? В парк? За что?

– Я не знаю, как ты на это среагируешь. Я уже боюсь это говорить.

– О Господи. Я, вроде, догадываюсь. Ты гей и сказал об этом маме. Да?

– Фига себе. А что, я так прям похож?