Чистая проза

Мила вернулась часам к трем, посвежевшая и умиротворенная.

В таких длинных и новых мерседесах Валентин еще не ездил. Кожу на сиденьях и дверях приятно было трогать. В ресторане Дача на Французском бульваре он тоже еще никогда не был. Зато Сонька чувствовала себя там, как дома, знала наизусть все тамошние вкусности и, если б не мама, набрала бы полный стол десертов. А вечером они ели в ресторане Рыба, там бегали официанты, и столы были уставлены до отказа, людей было много, все хорошо одеты, и все ели, ели, ели. Заказывать Валентин мог все, что угодно, Мила в конце взглянула мельком на чек и заплатила карточкой. Валентин прикинул, что они проели примерно треть маминой зарплаты, и ему стало немного неприятно. Они с мамой жили не то, чтобы бедно, но довольно скромно. Ему казалось, что он делает что-то не очень хорошее, обедая здесь так дорого, что лучше было бы взять деньгами и отдать их маме, чтобы она взяла недельку за свой счет, немного отдохнула от своей бухгалтерии. Он уже не злился на маму так сильно, как накануне и, почему-то, чувствовал виноватым себя. Еще ему было неудобно перед Милой, перед этим Димой, совершенно чужими, казалось бы, людьми, которым он теперь как будто бы должен. Он ведь не просил кормить себя так дорого. Впрочем, все эти мысли заплывали ему в голову небольшими серыми тучками, а в остальном небе светило солнце, Мила что-то рассказывала о своем косметическом салоне (оказывается, это был ее собственный), улыбалась, спрашивала, откуда у Валентина такие длиннющие ресницы, почти как у коровки – от папы или от мамы – он отвечал, что все девочки об этом его спрашивают, вот подстригу и вопрос отпадет; он рассказывал Миле про свой компьютерный колледж, что ему там совсем неинтересно доучиваться, но надо уже получить диплом.

Когда Соня уснула, Мила принесла из кладовки бутылку вина.

– Смотри, это Руби, видишь, этикетки нет, прямо краской нарисовано. Мы в Порту покупали. Тебе понравится, оно сладкое и очень ароматное. Но учти, это крепленое вино, закусывай, а то быстро опьянеешь.

– Мила, а ты что, каждый день пьешь?

– Ну не каждый, а вечером бутылочку сухого часто выпиваю. Это для Европы совершенно нормально. Вот Дима виски любит. У него там пару ящиков стоит. Хочешь, украду для тебя? Ты наверное не пробовал хороший виски. Мужской напиток! Хочешь? Да он не заметит.

В холодильнике нашлась початая бутылка односолодового шотландского виски. У них началась дегустация.

Опьянели они оба. Курили в вытяжку, Мила трогала волосы Валентина, водила пальцами по его щекам.

– Надо же. Такая кожа прям гладкая. Ни прыщичка. Ты уже трахался?

– Нет. Я асексуал.

– В смысле?

– Так. Нет влечения. Мне это не нужно.

– Тогда откуда ты знаешь, что ты гей?

– Знаю. Если бы я не был асексуален, я был бы геем.

– Погоди. Ну, это же бред. У тебя, вообще, ну, стоит иногда? По утрам, например.

– Да все у меня стоит. И по утрам и по вечерам. Гормоны есть. Но я не хочу. Не знаю, как это объяснить.

– А, скажи, ты, мастурбируешь?

– Блин да. И вот тогда я думаю о мужчинах. В эти моменты. Но в реале я не хочу этим заниматься.

– Ниче се знакомство, я таких людей еще не встречала. Сексофоб.

– Ну вот, теперь встречала.

– Тин, а сними-ка футболку. Давай-давай. У тебя, наверное, гинекомастия.

– Что?

– Ну, грудь такая, немного женская.

– В смысле? Нормальная у меня грудь. И член и все.

– И волосы?

– И волосы.

– А ну покажи.

– Не хочу.

– А ты видел вообще женскую грудь? В смысле голую. Близко. Не на скульптуре.

– Мамину. В детстве.

– Ну-ка, расстегни мне блузку. Вперед. Такой опыт тебе тоже пригодится. Давай, выпьем сначала еще, а потом будешь тренироваться.

Сладкий Руби кончился, виски еще оставался. Мила взяла пальцы Валентина в свои и стала медленно расстегивать его пальцами пуговицы у себя на блузке. Она расстегнула почти все, потом положила его руки себе на плечи и стянула блузку вниз. Вывалились круглые груди.

– Потрогай их. Возьми в руку.

Валентин взял правую грудь обеими ладонями.

– Плотная. У тебя красивая грудь.

– Силикон. Познавай жизнь, студент. Другую потрогай. Теперь пальцем по соску проведи. Видишь, он как бы встал.

– Ого. Да. Круто. Это тоже силикон?

– Вот же дурачок. А лизнуть можешь? Сосок.

Валентин вытянул изо рта кончик языка и потрогал им соски. Сначала один, потом другой. Мила тихонько застонала.

– Приятно?

– Тинка, не то слово. Хочу тебя тоже потрогать. Снимай с себя все.

– Но у меня… не получится… ты женщина. Я ж говорил. Прости.

– Встанет. Подымем. И не такие подымали. Скидай одежду. Вперед.

Мила, в одних джинсах, помогала Валентину раздеваться. Он стоял перед ней, стесняясь, в одних носках и трусах, придерживая трусы несмелыми тонкими руками с длинными пальцами. Мила потрогала его рукой через трусы и стала целовать в губы.

– О! От поцелуев он у тебя там шевелится! Это же круто!

Мила залезла рукой внутрь трусов. Вытащила мягкий член наружу, опустилась на колени и взяла его в губы, одновременно расстегивая себе джинсы, сунула в себя пальцы. Валентин стоял, закрыв глаза, и ждал, когда же это кончится. Это был первый в его жизни раз. Бимка сопел на своей собачьей лежанке, открыл на мгновение глаза, ничего для себя интересного не увидел и закрыл их обратно.

– Ну что, мужик, понравилось?

– Ну-у, так. Вообще, неплохо. Спасибо. У меня завтра зачет по информатике. Надо бы пойти. А ты часто Диме изменяешь?

– Тинчик. Жизнь сложная штука. Мы с ним давно уже не трахаемся. Он тоже не святой, дел у него там, я уверена, на пару часов, а остальное время они с друзьями отдыхать будут. Пейнтбол, девочки. У нас тайн друг от друга нет.

– Как?? А зачем же вы с ним вместе живете?

– Долго объяснять. Мы дружим. Он хороший человек. Нас так устраивает. И он отец Соньки, это тоже важно. Вот тебе ключ, завтра на зачеты свои утром пойдешь – не шуми, закрой нас, не забудь. Живи у нас пока, не думай не о чем, все ок. Ты нам не мешаешь. Я уверена, скоро мама позвонит, позовет тебя обратно.

– А про меня, ну, в смысле, про то, что сегодня было, ты тоже ему расскажешь?

– Я подумаю.

Валентин сдал зачет. Он остался жить в этой странной семье, возился с Соней, ел, пил, читал их книги, ходил в колледж, сдавал свои тесты и постоянно ловил себя на том, что ждет звонка от мамы. Но она держалась, не звонила. Валентин не решался звонить сам. Вечерами, засыпая, перед его глазами стояло мамино искаженное лицо, сыпались ругательства; мамины руки, ласковые, пахнущие кухней, хлебом, тянулись к его горлу, душили. Бывало, он плакал из-за этих видений и долго не мог уснуть. Дома оставалась одежда, футболки, кроссовки; слава богу, хоть ноут и зарядки он тогда успел кинуть в рюкзак.