Чистая проза

Разгоралось лето. Они съездили всей компанией в Ситицентр, Бимку Мила несла на руках. Накупили шлепанец и футболок, перекусили в пиццерии. Дима оказался довольно интересным собеседником, ругал власти, говорил, что все там думают только о сегодняшнем дне, только о том, чтобы здесь и сейчас бабла урвать, мэр города оформил на родственницу строительную фирму и дает ей выгодные участки, все нечестные, всех подкупают, дальше ничего хорошего с этой страной не будет, и не ждите. Дима был по профессии психолог, но уже давным-давно занимается бизнесом. Он сказал Валентину, что тот «ну чистейший гуманитарий, за каким хером родаки послали его учиться в компьютерный колледж, непонятно».

– Тебе б на журфак, или исторический, я не знаю, на филфак прямая дорога. Или хоть медицинский. Херней страдаешь.

Конечно, если бы Валентин был его сыном, он оплатил бы ему контракт, но он не был его сыном, так что все это были пустые разговоры. Валентину, и вправду, нравились языки, его интересовала история, он писал атмосферные, грустно-мудрые комменты к своим и чужим фотографиям в ленте инстаграмма. Среди его друзей некому было это квалифицированно оценить. Дружил он больше с девочками, они хорошие и с ними клево, но постили они свои прически и разную мимимишную ерунду, не умели различать плохой текст от хорошего, а Валентин умел. Это быстро заметила Мила, она всегда внимательно слушала его мнение о своих стихах. Валентин интуитивно угадывал штампы и тавтологию, не молчал, если видел, что стихотворение разъезжается, что потеряна нить или ее не было изначально. Мила привязалась к нему. Они иногда трахались, по-настоящему, но всегда с виски. Без алкоголя Валентин никак не мог себя преодолеть. Это не был лучший секс в ее жизни, но она ничего не могла с собой поделать, хотела его, и все. Валентин воспринимал это как Милину слабость, ведь есть же у людей недостатки, как-то нужно же с ними мириться. Не то, чтобы это была плата за постой, но, да, он был Миле благодарен.

После Милы с остальными подругами Валентину было уже не так интересно общаться, она была круче. С ней было именно круто дружить, сидеть в ресторанах, обсуждать ее стихи, ездить на мерседесе на базы отдыха, где вода чище и людей меньше. Да и не в мерседесе дело, ему в их компании было не скучно. Бывало, с ними ездил Дима. Они жарили шашлыки, выпивали, Дима и Мила нюхали кокаин, Дима пел песни под гитару, даже хорошо пел, если не очень пьян, тихий плеск волны иногда попадал в гитарный такт.

– Коротки наши лета, молодые.

Скажем спасибо и этой судьбе… Знаешь, чьи стихи?

Валентин не знал.

– Окуджава. Эх, совсем пропасть между нами.

Валентину нравилось слушать. Припев они пели все вместе, держа зажженные сигареты в руках, огоньки качались в темноте, и это было тоже круто, хоть и немного по-пенсионерски – но не без драйва, какого-то особенного, приятного – в компании Валентиновых одногруппников такого единения не было.

Нюхать кокс Валентин решительно отказался. Дима часто покупал кокаин, вот Мила нюхала гораздо реже, только в клубе или на отдыхе, она очень следила за тем, чтобы не втянуться.

Валентину совсем не нравилась тема наркотиков, а когда он узнал, что за грамм кокса Дима платит двести баксов, в нем поселилось чувство несправедливости.

– Кругом голодная, нищая страна, а вы складываете из купюр костерки и смотрите, как горит, -тихо говорил он Миле и Диме на кухне вечером.
– На этот тупой кокс вы могли бы детдом содержать.

– А содержим только тебя, Тинка. Хехе. Получается, что ты тоже участвуешь в этой подлости, изнт ит? Ты ж с нами в одной лодке.

Валентин покраснел. Дима насыпал на стол густую дорожку и со смаком вынюхал ее.

– Я ж понимаю твой максималистский запал. Чистая душа. Но услышь, тут так все устроено, такое говно кругом, обман, пять процентов населения наживаются на остальных девяносто пяти, сосут как пауки, тут все преступники, понимаешь, все. И я тоже. Если у тебя есть банк, ты выводишь депозиты на офшоры, пиздишь деньги людей, если строишь дома, ты жилишь везде, где можно, даешь взятки за участки, покупаешь по дешевке сырой газбетон, если есть тебе экономический смысл – замораживаешь стройку, совести нет, тебе насрать на людей, всем на всех насрать. Ты посмотри на продукты, все что сделано здесь – все говно, подделка: масло – не масло, вино – не вино, сыр – не сыр, куда не ткни – все друг друга наябывают. Мы с другом привезли в один приют машину игрушек. Так эти тетки, учителя, уборщицы, посудомойки, весь персонал, большую часть себе поуносили. Кто-то вообще на улице стоял продавал. И не стыдно никому ни хера, ни девяноста пяти, ни пяти. А кокс – хорошее дело. Но ты не нюхай, втянешься еще. Не надо оно тебе.

Уютнее и свободнее всего Валентин чувствовала себя с Соней. Она ничего не хотела от него, он не был ей ничем обязан. Соня показывала ему, как делать кукле Джейн разные прически и подбирать сумочки под цвет туфлей. Еще у Сони имелся набор косметики, они делали друг другу мэйкап и много смеялись перед зеркалом. Один раз Соня заплела Валентину косички, и это была вообще умора. У Валентина в детстве тоже была любимая кукла, он катал ее в игрушечном грузовичке, стирал одежду. Иногда Мила оставляла им деньги и они вдвоем с Соней шли куда-нибудь посидеть, отведать профитролей и пирожных макарон. Соня знала места.

– Тин, вот здесь мороженое вполне достойное, -говорила она опытным голосом, -бери с манго, не пожалеешь.

Соня рассказывала ему о своей школе в сентябре, она у нее будет частная, «с уроками живописи и разные языки». Любимая подружка Света в эту школу ходить не будет, но Соня надеялась все равно с ней дружить. Валентин соглашался, что мол да, конечно, будете дружить, играть после уроков и ходить друг к другу на дни рождения, хотя сам понимал, что обстоятельства и география очень даже разводят.

Со своими подругами Валентин общался иногда, хотя уже и не так часто, как раньше. Валентин понимал, что рано или поздно съедет от Милы с Димой, и вот тогда подруги ему пригодятся, но, с другой стороны, они же все рано или поздно повыскакивают замуж, им станет не до него. Самая близкая подруга, Наташа, которой он рассказал все, и про маму, и про Милу, завела себе недавно парня. Парня звали Стасик, они как-то все вместе сидели в кафе «Штрудель» вчетвером (Валентин был с Соней). Соня заказала штрудель с вишней и шоколадом, штрудель с вишней и грецким орехом, штрудель с маком – всего грамм по сто. Она не могла все это съесть и Валентин предусмотрительно не заказал себе ничего, доедал за ней.

Стасик ему, с одной стороны, понравился, но, с другой стороны, он чувствовал что-то вроде ревности, особенно, когда Наташа заливисто смеялась его быковатым шуткам. Наверное, мама тоже ревновала бы его к Миле. Стасик занимался ремонтом мобильных телефонов, очень неплохо зарабатывал. Потом они виделись еще, уже без Сони, гуляли заполночь по трассе здоровья. Валентин пил сидр, а Наташа со Стасиком – пиво. Стасик спрашивал про про крутую хату, крутой Милин мерс и Димин джип, сказал, что необязательно, что джип был куплен новый, на самом деле не такие уж они и дорогие. Он разбирался в машинах, спрашивал про мощность и количество клапанов, но Валентин не знал.

Узкий месяц светил осторожно, как лучина, Стасик выкупался в полутьме голышом, хотя вода еще не прогрелась – люди сидели на песке, но никто не купался. Он явно бравировал перед Наташей, вытерся майкой и шел дальше в мокрой, «пофиг, высохнет на ходу, тело у меня горячее».

Он был в курсе про Валентина, но гомофобом не был, они даже шутили с Наташей, что, если одеть Валентина в платье и немного подкрасить, то Стасик, наверное, захотел бы вдуть. Они с Наташкой смеялись, а Валентин чувствовал, что краснеет. Потом Наташа ушла в кусты отлить, Валентин и Стасик курили вдвоем, мимо них прошла компания парней, и кто-то из них крикнул им, оглянувшись: эй, петушки, поцелуйтесь. Компания загоготала и остановилась, в ожидании. Валентин не нашелся, что ответить, а Стасик не испугался, сжал кулаки,