Чистое золото

— Интересно, но остаться нельзя. Вот в живой уголок я заглянул бы на минутку. Иван Савельевич говорит, что вы тут целый зоосад развели…

— Так я пока поговорю с директором, а вы посмотрите животных, — снисходительно улыбаясь, проговорила методистка.

Улыбка совсем не шла к ее лицу и означала, что она хоть и удивляется странным интересам областного партийного руководителя, но согласна простить ему это чудачество.

— Разыщите Петра Петровича, друзья, — обратилась Сабурова к Тоне и Лизе.

— Он в уголке, наверно, Надежда Георгиевна.

— Не надо тревожить товарища, — вмешался секретарь, — мне девушки покажут. Верно?

— Ну да, покажем! — бойко ответила Лиза.

А Тоня, перехватив укоризненный взгляд Сабуровой, ответила, как подобает вежливой девушке:

— С большим удовольствием, пожалуйста!

— Так идемте. А вы, товарищ Сабурова, помните мои слова: уроком я доволен.

Он, посмеиваясь, прошел с девушками в раздевалку и, накинув на плечи шубу, зашагал к «живому уголку».

Это был отдельный домик на школьном дворе. Здесь жили орел, белки, крысы, кролики. Были в уголке и бурундуки и несколько ужей. В большом аквариуме среди каменных гротов и водных растений плавали тритоны и пышные вуалехвосты. На заставленных цветами подоконниках стояли клетки с птицами. Уголок был любимым детищем Петра Петровича и школьного сторожа Мухамет-Нура, который проводил здесь все свободные минуты.

Мухамет и сейчас с недовольным видом кормил морских свинок, внушая им:

— Просить надо кушать. Будешь молчать — никто не даст!

Перед Петром Петровичем и юными натуралистами стоял с унылым видом маленький толстый четвероклассник. Ребята дружно бранили его. Дежуря в уголке, толстяк забыл накормить свинок и оставил открытой клетку щегла. Крупный, красивый щегол вылетел и сильно избился о стены и окна.

Узнав, в чем дело, Василий Никитич охладил пыл юннатов, сказав, что виноватый, наверно, уже понял свой проступок и впредь будет внимательней. Мальчишка, которого перестали распекать, благодарно взглянул на гостя, а Степа Моргунов пробормотал:

— Пусть бы попробовал не понять!

Секретарь постоял перед каждой клеткой, расспросил ребят, чем они кормят животных и как ухаживают за ними. Он громко засмеялся, когда Степа крикнул:

— Наш орел всех орлов здоровше! Хоть кого спросите!

— Спрошу, непременно спрошу, — сказал гость. — Вот через горы поеду, там у орлов поспрошаю, как они находят. А бурундучки как себя в неволе чувствуют?

— Хорошо! Только толстеют очень, всё больше спят.

— Ну, сейчас зима, так им и положено.

Когда Петр Петрович и юннаты ушли заниматься, Круглов, выйдя из «живого уголка», остановился на снежном дворике:

— Вы, кажется, из десятого класса, девушки? Значит, товарищ Сабурова с вами литературой не занимается?

— Занималась до Нового года, а потом приехала Татьяна Борисовна Новикова, — ответила Лиза.

— Хорош у вас директор… — задумчиво сказал секретарь. — Большая удача школе выпала, что такой человек в ней работает. Я давно про нее слышу… Вы берегите Надежду Георгиевну.

— Надежда Георгиевна у нас самый дорогой человек, — тихо сказала Тоня и, осмелев, спросила: — А наш преподаватель вам понравился?

— Ваш? Поправился, — твердо сказал секретарь. — Отлично о Шолохове рассказала. А вы почему спрашиваете?

Он хитро прищурился, переводя глаза с Тони на Лизу.

— С Надеждой Георгиевной-то не сравнить! — вздохнула Лиза.

— И трудно сравнивать, — отозвался секретарь: — Надежда Георгиевна сорок лет работает, а товарищ Новикова?

— Первый год…

— Ну, вот видите! А хороший педагог из нее обязательно выйдет. Вы что же, дружно живете с ней?

— Не привыкли еще, — смущенно сказала Тоня.

— Привыкайте. Поласковей с ней будьте. Коли она недавно приехала, скучает еще здесь, наверно. С нашими горами не всякому легко сродниться.

После звонка на новую перемену вся школа вышла провожать гостя.

— До свиданья! Приезжайте к нам! — кричали ребята.

— На выпускные экзамены приезжайте! — крикнула Тоня и покраснела, как маленькая.

— Приеду, коли смогу, — ответил Круглов усаживаясь. — Всего хорошего, товарищ Сабурова! Спасибо вам! Будьте здоровы, ребята!

Маленькая машина легко взяла с места и, ныряя, пошла убегать от догонявшего ее снежного роя.

Глава четырнадцатая

— Ну и ночь сегодня! Черным-черно…

Тоня взглянула на небо и снова подивилась черноте ночи. Еще полчаса назад, когда она выходила из клуба, ей показалось, что шагнуть с освещенного крыльца в эту тьму все равно, что броситься с берега в черную стоячую воду. Что-то тревожное чудилось сегодня Тоне в темноте.

Вместо того чтобы идти домой, она свернула в сторону и остановилась на узком обледенелом мостике через крохотную речку Зиминку — приток Серебрянки. До нее доносились голоса расходящихся из клуба людей. С хохотом перекликались девушки, бубнил неторопливый басок и его прерывали смехом, а совсем недалеко раздавалось еще чье-то бормотанье, то тише, то громче. Верно, стояли вблизи от нее двое и не могли наговориться, перед тем как разойтись…

Тоня прислушалась, но ничего не разобрала, и сейчас же мысли о только что происшедшей встрече так заняли ее, что она перестала замечать звуки.

В клубе только что кончился лермонтовский вечер. Много для него потрудились Надежда Георгиевна и она, Тоня. И все-таки не совсем благополучно прошло! Сева Кротков, восьмиклассник, игравший Гаруна, изображал стыд и раскаянье беглеца так усердно, так драматично закрывал лицо руками, что размазал по щекам жирную черную краску. Слишком уж густые брови навела ему Тоня.

Но публика осталась довольна. Злосчастному Гаруну хлопали особенно усердно. Новый директор прииска, Виктор Степанович Бессонов, долго пожимал руки Надежде Георгиевне и благодарил школу.