Что предназначено тебе… Книга первая

Дель Маро явно питал слабость к демонстрации собственного успеха. Лиловая его сорочка не слишком гармонировала с пиджаком, зато стоила не меньше тысячи лир. Глядя на него, с трудом можно было поверить, что человек этот родился в Орентино — корсиканском гетто в Альбионе, в двух шагах от Центрального вокзала.

— Хорошо я устроился? — спросил он и широким движением руки обвёл открывающуюся с крыльца панораму, включив в неё итальянский, террасами спускавшийся до самого моря, сад, пол-акра пряно благоухающих роз и небольшую моторную яхту с округлым носом, покачивавшуюся в паре ярдов от берега.

— Я купил эту усадьбу у Томазо Бускетино, помнишь его?

Доминико кивнул. Томазо Бускетино он помнил достаточно хорошо — на похоронах его год назад собралось две сотни человек, и шестеро мужчин несли гроб, усыпанный цветами, к последнему пристанищу на плечах.

— Он был хороший человек, — продолжил Дель Маро, поймав взгляд Доминико.

— Да, это так.

— Устал?

Доминико кивнул.

— Копы не дали мне поспать.

Дель Маро причмокнул губами и покачал головой.

— Что за люди… В городе какой-то бардак. Без обид, Доминико, я разберусь.

— Без обид.

Больше Доминико не смог выговорить ничего. К горлу вдруг подступила тошнота при воспоминании о том, что произошло с ним не так давно.

— Можно мне отдохнуть? — произнёс он после паузы, рассчитывая, что за несколько часов отдыха это пройдёт.

— Конечно. Альберто! — крикнул Дель Маро, и тут же молодой мексиканец показался в дверях. — Проводи гостя. Это наш дорогой друг.

Они молча миновали холл и поднялись на второй этаж. Не собравшись с силами даже для того, чтобы погрузиться в ванну, Доминико сбросил с себя одежду, рухнул на кровать и уснул.

Открыв глаза, Доминико обнаружил, что время уже перевалило далеко за полдень. Всё тело ныло так же, как и с утра — даже сильней.

Кое-как поднявшись на ноги, он подобрался к окну и некоторое время рассматривал открывающийся из него вид на пролив.

Долгое время считалось, что в Сартене, за исключением полицейского участка и скотобоен, не на что смотреть. На протяжении двух без малого сотен лет было принято ругать здесь всё: мусор, шум, жителей, климат — слишком жаркий и сухой. Большой парадности здесь не наблюдалось и теперь: путешественники продолжали ругать висевшую в воздухе пыль и будто бы сделанные из грязи дома.

Однако с холма, на котором располагался дом Дель Маро, вид открывался несколько иной. Далеко-далеко, на другой стороне залива, виднелась серебристая линия реки, а дальше, за чертой города, раскинулись долины и горы Гуадаррамы.

В самой гуще черепичных крыш вздымались над городом белые башни неоготического собора La Madre Terra.

Центральная площадь — носившая имя «La Porta del Sole» — Ворота Солнца — темнела открытым пространством перед ним.

Первое время город действительно опоясывала каменная стена, и сквозь городские ворота можно было наблюдать восход — солнечные лучи шаг за шагом вступали в город, когда солнце заглядывало на площадь через проём. Теперь же и стену, и ворота снесли, и площадь служила по большей части для отправки грузовых и пассажирских платформ. Однако и теперь на востоке её виднелась приземистая красно-кирпичная церквушка, украшенная белыми изящными башенками колоколен — церковь Ун Гранде Сучессо, построенная первыми поселенцами в благодарность Ветрам. Однако различить её в тени каменных стен L’edificio delle Poste было нелегко. Башня последнего вздымалась высоко вверх, а над башней высилось нечто вроде беседки со сферической крышей. Под ней на вертикальном металлическом стержне был укреплен серебристый шар. Когда наступал полдень, шар спускался вниз будто бы сам собой — и сотни приезжих собирались, чтобы поглазеть на это чудо Ветров.

Эти старинные часы представляли собой целую астрономическую обсерваторию — они показывали движение планет, месяцы и времена года, восход и заход солнца, атмосферное давление. Часовые стрелки указывали время на двадцати циферблатах, под каждым из которых значилось название одного из корсиканских городов.

Здесь, в L’edificio delle Poste, когда-то располагалось Министерство внутренних дел, а теперь разместился центральный офис Винченсо Дель Маро. А возле него в мостовую был вмонтирован бронзовый ноль, от которого начинался отсчёт расстояний по всей Корсике.

Наконец, Доминико надоело стоять. Он развернулся и направился в ванную. В доме Дель Маро был локальный водопровод. Включив горячую воду, Доминико нырнул в полукруглый бассейн и, закрыв глаза, некоторое время лежал так, выжидая, когда утихнет боль. Было паршиво — но не настолько, как можно было ожидать. Доминико подумал, что просто исчерпал какой-то лимит. Когда проблемы следуют одна за другой, наступает момент, когда становится всё равно.

Он расслабился и тут же увидел перед собой копа, который испортил ему прилёт. Невысокий. С узкими — для его профессии — плечами и несвойственными южанам голубыми глазами.

Проклятый сукин сын был небрит, но даже эта небритость была ему к лицу. «Жаль, что не видел его целиком», — промелькнула мысль у Таскони в голове, и, не успев удивиться самому себе, он потянулся рукой к паху.

Воображение услужливо подсказало ему, как будет выглядеть сержант, если его раздеть. Расклячить ноги и растянуть так, чтобы он стонал.

Таскони принялся медленно двигать рукой. Вопроса — какого чёрта творится у него в голове — он себе не задавал. Всё было просто и легко — коп заслужил, чтобы Доминико его отодрал. Он должен был ползать перед Доминико, просить пощады сквозь слёзы, расстёгивать штаны и предлагать себя. И Доминико не сомневался, что это ещё ждёт их впереди.

Думать о сержанте было приятнее, чем о цели, которая привела его в Сартен — и потому Доминико предпочёл сосредоточиться на нём.

Он представил, как снимет полицейскую дубинку с ремня обнаглевшего сержанта и тщательно — дюйм за дюймом — запихнёт внутрь него. Необыкновенно живо он услышал, как коп стонет — и прогибается, и просит ещё.

— Сука… — выдохнул он, изливаясь в пенную воду. Грудь его вздымалась высоко-высоко. — Порву тебя… и брошу умирать…

Едва семя покинуло ствол, Доминико стало божественно легко. Он глубоко вдохнул аромат орхидей, которым пахла вода и, потянувшись, стал выбираться из неё.

Одевшись — его чемоданы уже доставили сюда, так что Доминико смог поменять свой костюм на более соответствовавший месту и моменту и тоже одеться в белый цвет, который, правда, как он считал, не очень-то ему шёл, но зато не притягивал солнечных лучей — Доминико вызвал мальчика-мексиканца и при его помощи спустился на первый этаж.

Миновав просторный холл, они ступили в сияющее розовое пространство, едва закреплённое в стенах дома высокими окнами справа и слева. Окна были распахнуты и сверкали белизной на фоне зелени, как будто враставшей в дом. Лёгкий ветерок гулял по комнате, трепал занавеси на окнах, развивавшиеся точно флаги — то вдувал их внутрь, то выдувал наружу, то вдруг вскидывал вверх к потолку, похожему на свадебный пирог, облитый глазурью, а по винно-красному ковру рябью бежала тень — как по морской глади под бризом.

Единственным неподвижным предметом в комнате оставалась тахта — на ней, как на гигантском плоту, маневрирующем среди морских волн, лежали два мальчика не старше двадцати. В отличие от давешнего мексиканца, довольно крепкого на вид, эти были настолько хрупки, что казалось — их вот-вот унесёт воздушной волной.

Один из них растянулся во весь рост на своём конце тахты и лежал, не шевелясь и чуть запрокинув голову, так что и ему, и сидевшему в кресле неподалёку Дель Маро было хорошо видно его белоснежное горло в вырезе накрахмаленной сорочки.