Что предназначено тебе… Книга первая

С женщинами у Стефано тоже не завелось. Свободу в подобных связях он ценил выше всего. Женщина, понравившаяся ему, должна была быть такой, чтобы не мешать, не требовать и не просить ничего. Некоторые блондинки, посещавшие постель Стефано, поговаривали, что он просто не нашёл ещё ту, что сможет привязать его так, что он забудет обо всем. Стефано в ответ предпочитал молчать. Где-то глубоко в себе он и сам мечтал встретить такого человека, который смог бы его привязать. Однако все его желания в отношении как противоположного пола, так и своего, были сиюминутны, незначительны и легки.

Пожалуй, Таскони уже сумел побить абсолютный для Стефано жизненный рекорд, потому что сержант думал о нём целых три дня. Мысли о том, как скажется на его карьере их единственная совместная ночь, делали воспоминания болезненно-острыми, и если в офисе Стефано думал о том, как обезопасить себя, то перед сном снова и снова представлял узкое тугое нутро корсиканца, сжимающееся вокруг него.

В тот день, вернувшись к своему небольшому домику напротив тюрьмы, Стефано обнаружил вещи — несколько рубашек, сменные джинсы, единственный костюм и ещё пару мелочей — лежащими перед домом на огороженном забором участке травы. Чемодан, с которым он приехал на Корсику, лежал тут же, как и прежде закрытый на кодовый замок, а на нём — бумажный листок.

«Жильё больше не сдаётся в наем», — гласил он.

Почти машинально Стефано подошёл к двери. Подёргал ручку и попытался воткнуть ключ в замок — не получилось. Это был уже не его дом.

Когда Доминико Таскони стукнуло десять, дом его находился в непосредственной близости от Рыбного базара. Базар начинал работу еще ночью, рыбаки привозили свой улов, а торговцы и владельцы ресторанов выкупали почти все ещё до рассвета. Запах там стоял незабываемый, но Доминико все равно любил приходить туда — по дороге в мастерскую отца, державшего мастерскую по починке сапог, или же вместе с братьями, просто чтобы посмотреть на местное чудо — аквариум, стоявший на витрине одной из лавок. В аквариум раз в неделю рыбаки запускали редких обитателей морского дна, найденных, пока они разбирая улов.

Однажды Доминико видел в витрине морского конька — забавное создание, похожее на настоящую лошадку головой. В другой раз — электрического угря. Как-то в аквариум пустили омара и каракатицу, и перед глазами Доминико разыгралась драма, которую он так и не забыл никогда — и которая многому научила его. Такие же зрители, как и он сам, рассказывали, что омара держали голодным. Его законной добычей считалась каракатица, мельтешившая в противоположном углу. Омар зарылся в песок на дне аквариума из толстого стекла — и сверкал оттуда чёрными глазками, но не пытался атаковать. Никто не мог бы проследить его взгляда. Стоило, однако, каракатице скользнуть мимо него, омар, словно подброшенный на батуте, резко бросался туда, где она промелькнула только что. Каракатица выпускала облако чернил, стараясь спрятаться за ним. Это помогало не всегда. Омар молниеносно выбрасывал клешни, и все чаще в них оставался кусочек пятнистого тела.

С каждым днём хищник и его жертва вызывали у Доминико всё больший интерес.

Каждый день маленький Доминико спешил к аквариуму и в каком-то забытьи наблюдал кровавое представление, происходившее перед его глазами. Пока однажды для каракатицы не приблизился печальный конец. Доминико стоял, приклеившись носом к витрине, и наблюдал этот трагический финал. От каракатицы остался лишь небольшой, похожий на прозрачную тряпочку, кусок. Чернильница была пуста. Омар поджидал её в своём углу.

Доминико простоял у витрины весь день, наблюдая за ним. «Вот и все, — думал он, — охота подходит к концу». Если на грани сознания и теснилась жалость, то любопытство его было в стократ сильней. «Как же омар ее слопает?» — Доминико внимательно разглядывал хищника, приподнявшего клешни над песком. «Ну когда же наконец? После школы сразу приду сюда».

После уроков Доминико едва протолкался к аквариуму сквозь толпу зевак. Долгожданная картина предстала перед ним. Омар навис над останками каракатицы и, отрывая от её тела куски, отправлял в себя один за другим. «Что ж, — равнодушно подумал Доминико и улыбнулся, — все так, как и должно быть». Он огляделся по сторонам — народ уже разбредался кто куда — и тоже побрёл домой.

Теперь Доминико Таскони сидел в неприметном автомобиле, который был арендован не на него, за тёмным от бликов заходящего солнца стеклом — и смотрел, как Стефано Бинзотти собирает разбросанные по газону вещи в раскрытый чемодан.

Вытянув из нагрудного кармана сигаретку, Доминико пустил дымок.

— Скоро… — пробормотал Таскони. Стефано Бинзотти с каждым днём вызывал у него всё больший интерес. — Всё так, как и должно быть.

7

По воскресеньям с утра, когда в церквях близлежащих посёлков ещё звенели колокола, в доме Дель Маро всё начиналось по новому кругу. Все те, кто причислял себя к свету — высшему и ступенькой пониже, снова съезжались на виллу и заполняли её весёлой толпой. «Он мафиози, — шептали дамы, потягивая его сангрию и нюхая розы в его саду. — Вчера его люди застрелили троих на Палмер Авеню». Впрочем, вслух никто не говорил ничего.

Спустя ещё неделю Доминико Таскони, не выдержав, решил перебраться в отель.

Как правило, итальянцы строили небольшие гостиницы, разнообразные по оснащению и декору, совершенно непохожие на крупные сети отелей в больших городах.

Здесь у него снова появилось время, и Доминико то и дело ловил себя на том, что смотрит на фото сына и погружается в воспоминания о прошлом, вернуть которого уже не мог.

В голову лезли картины из прежней жизни, когда Пьетро едва исполнилось десять лет. Уже тогда уже он вёл себя как настоящий вожак. В младшей школе, а затем и в классах гимназии сокурсники и учителя неизменно говорили, что Пьетро обладает весьма здравым умом и его мнению можно доверять. Характер у юного корсиканца был деятельный, сам он не боялся ничего и легко увлекал своими идеями других. Сфера политики или банковских расчетов, которые прочил поначалу ему отец, абсолютно не привлекала юного корсиканца — зато Пьетро любил стрелять.

С тех самых пор, как Доминико подарил ему первую лупару, Пьетро только и делал, что, спустившись на планету, палил по колибри — и постоянно просился на охоту вместе с отцом.

Доминико не был большим любителем сафари — скорее, оно успокаивало его. И если уж он уезжал в джунгли на несколько дней, то всегда один. Но Пьетро умел получать то, что хотел. С тех пор, как мальчику исполнилось четырнадцать, Доминико всё чаще приходилось брать его с собой.

Пьетро был хорошо сложён, хотя и так же худощав, как его отец. А вот чертами больше походил на мать, чем на отца — и Доминико всегда вспоминал Миранду, глядя на него. Может быть, это и стало причиной того, что Доминико ни в чём не мог сыну отказать. Пьетро, как и Миранда, привык получать от жизни всё. Манеры его, впрочем, были порывисты и экспрессивны, как у отца.

Своими постоянными вопросами Пьетро вечно ставил на уши весь дом. Он никогда не болел, демонстрировал прекрасный аппетит и вовсю распоряжался кузенами, приказывая им: «Пойди туда!», «Сделай то!». Команды его не были грубыми, но в них присутствовали достоинство и убежденость в собственной правоте. Джани и Сантино повиновались ему без пререканий — как и все, кого Пьетро затягивал в свою игру. Кузены с малых лет привыкли смотреть на двоюродного брата, как на главаря. А ещё Пьетро без конца думал о чем-то. Размышлял без устали. Всё на свете занимало его ум, но он не мог отыскать ответа на самый главный вопрос: «Зачем мы живём»?

Доминико был убежден, что из Пьетро получится отличный дон. До тех самых пор, пока визит Аргайла в Манахату не пустил его жизнь под откос.

Вступить в «семью» никогда не было легко, хотя, в отличие от шотландских кланов, корсиканские далеко не всегда были в прямом смысла «семьёй».

Стать одним из «людей чести» мог только тот, кто доказал свою способность убивать с холодной головой.

В то же время, вступая в семью, претенденты клялись, что будут защищать вдов и сирот, не тронут женщин и детей. Не красть, не желать жены брата и беспрекословно выполнять распоряжения вышестоящих — так предписывала омерта. Неумолимый закон.