Чудеса и Чудовища

– Он всё ещё там, – зачем-то сказал я.

– Я знаю, – откликнулся Филипп.

– И долго он…

– До первых петухов. Попробуй поспать, я подежурю.

Мне чудом удалось сдержать неуместный истеричный хохот. Поспать?! Здесь, когда за порогом вампир, а рядом со мной человек, которому было приказано бросить меня и бежать, если что-то пойдёт не так?

– Мы нашли его логово, – будто прочитав мои мысли, сказал Филипп, – на рассвете спустимся туда и достанем его.

– Но вдруг он уйдёт? Глупо оставаться здесь зная, что солнце рано или поздно взойдёт.

– Он не сможет уйти. Вампир не может отходить от своей могилы слишком далеко.

– Не так уж сладко им живётся, – с притворной жалостью сказал я.

– У них есть главное – бессмертие. Этот старик не сумел распорядиться им как следует. Только представь, малыш – перед тобой весь мир, ты силён, умеешь обращаться в животных, очаровывать людей, взглядом вводя их в гипноз, – Филипп хмыкнул, – и всё, чего тебе следует избегать – церквей да зеркал.

– И чеснока, – невпопад добавил я.

– Мир живёт в темноте. Теперь лавки не закрываются на закате, теперь тебе нальют выпить в любое время, улицы городов больше не превращаются в пустые альковы с наступлением ночи. Этому старику мог принадлежать весь мир.

– Думаешь, он сам решил от всего отказаться и запереться здесь?

– Я уверен. Мы следим за стариком уже двадцать три года.

– Двадцать три?! – Я ушам своим не поверил. – Но зачем?

– Коллекционеру нужен вампир, а схватить особь, которая регулярно питается, почти невозможно, – со знанием дела пояснил Филипп. – Мы ждали, и он, наконец, окончательно утратил вкус к жизни.

– И давно это случилось?

– Лет пятнадцать назад. Старик долго искал место, а потом исчез, просто лёг в гроб и больше не вставал.

– А вы?

– Ждали. Мы были уверены, что спустя пятнадцать лет он превратился в высохшую мумию, но…

Я услышал, как зашелестела ткань его куртки и понял, что Филипп обвёл комнату рукой показывая, как сильно они ошиблись.

Коллекционер одержим вампирами, раз ждал двадцать три года, чтобы поймать одного из них.

Вкусы и интересы состоятельных людей никогда не были мне понятны – за это я получил от учителя прозвище «Простак», когда проходил обучение в Ордене. Я никак не мог уловить суть, не мог постичь причину, по которой богачи готовы расстаться с доброй половиной своего состояния ради проклятой безделушки вроде шара с джинном или неувядающего цветка с могилы девушки, умершей в ночь перед свадьбой.

«Мышление бедняка», – говорил учитель и закатывал глаза.

Он много лет втолковывал мне, что для наших заказчиков их коллекции – ещё один повод похвастаться перед приятелями, они добавляют им статуса, веса в обществе, как конюшня, полная чистокровных лошадей. Только лошадьми, даже самыми прекрасными, уже никого не удивить, а вот мумифицированную голову персидского царя, прослывшего при жизни колдуном, точно никто не видел.

С самого детства я мечтал о деньгах, они казались мне ответом на любой вопрос. Если у тебя есть деньги, ты можешь покупать еду, хорошую одежду, ходить в больницу, оплачивать достойное жильё. Мне казалось, и кажется до сих пор, что этого достаточно. Что так и выглядит безбедная жизнь. Но люди, у которых еда никогда не заканчивалась, мыслят иначе.

Поэтому я налетел на Дебору во время нашей первой встречи – мне показалось, что она всего лишь дочь некогда богатых родителей, пустая, как их банковский счёт. Вдруг подумалось, что, пока я бросал школу, чтобы найти работу, она выбирала платья, что на её тарелке всегда была еда, что она каталась на лошади, пока я, намазанный мазью от чесотки, спал на прохудившемся матрасе. Дебора любила литературу, искусство, разбиралась в живописи и музыке, а я искал возможность заработать на хлеб. Вот она, разница в мышлении – человек, у которого нет денег, просто не имеет возможности чем-то интересоваться, он пытается выжить.

Много ли тех, кто способен оценить Ван Гога на голодный желудок? А если он ел в последний раз несколько дней назад?

Пресытившись деньгами, комфортом, путешествиями и женщинами (а иногда и мужчинами), Коллекционеры начали собирать Чудеса в надежде, что они вернут им вкус к жизни. Не знаю, удаётся ли им.

Впервые узнав, чем занимается Орден, я расхохотался и предложил учителю вывезти богачей в трущобы и оставить там без денег, чтобы они получили незабываемые впечатления. С серьёзным лицом он ответил, что подобный досуг для Коллекционеров организует другое Общество.

Веки отяжелели, обессиливший от нервного напряжения я привалился спиной к кровати и, как мне показалось, просто моргнул, однако открыть глаза уже не сумел.

Мой разум оказался в плену навязчивых образов и тревоги, пот струился по спине, но руки оставались ледяными. Пытаясь вырваться из болезненной дрёмы, я звал Филиппа, силуэт которого нечётко вырисовывался на фоне окна, но он не оборачивался. Позже я понял, что кричал не вслух, а внутри себя, что взывал к нему мысленно, потому что не мог открыть рот.

Существо за порогом ликовало – я ощущал его злобное торжество. Оно было голодно, ужасно голодно, но не уходило в надежде, что рано или поздно мы покинем комнату, обложенную цветами чеснока.

В дрожащей темноте я видел его фигуру – изломанную, закутанную в истлевший саван. Бледное лицо расплывалось и, сколько бы я ни пытался его рассмотреть, мне не удавалось сосредоточиться на нём.

Внезапно Филипп отошёл от окна и склонился надо мной. Я почувствовал, что он одержим злой волей, и попытался вытянуть перед собой руки, но ничего не вышло – тело словно превратилось в камень. Его огромные пальцы тянутся к моему горлу, а я ничего не могу сделать.

– Просыпайся, – донеслось до меня, – давай, нужно идти.

Я вскрикнул и открыл глаза, Филипп отпрянул и удивлённо уставился на меня.

– Вставай, – подозрительно прищурившись, сказал он, – рассвет наступил.

– Уже? – Я уставился на разлившуюся за окном серость. – Оно ушло?

– Несколько минут назад. – Филипп поднял с пола рюкзак и спросил: – Тебе что-то снилось?

– Нет, – соврал я, – ничего.

Глава 10

Ничто в замке не выдавало присутствия ночного гостя – пыль толстым слоем покрывала лестницу, но на ней я увидел только наши следы. У двери комнаты, ставшей для нас укрытием, тоже ничего не изменилось, будто ночь была выдумкой, а кошмар, порождённый ею, – лишь плодом нашей фантазии.

Филипп спускается первым, а я, предоставленный сам себе, остановился, чтобы рассмотреть старые картины, накрытые тканью.

Под истлевшей материей обнаружился портрет мужчины. Ничего особенного, просто привлекательный человек средних лет с седыми висками и носом, напоминающим орлиный клюв. На нём надета старинная одежда, не пиджак, а, скорее, камзол со стоячим воротником. Фон портретист выбрал мрачный – чёрно-серый, напомнивший мне тьму, клубившуюся ночью у двери. Одежда на мужчине тёмно-красная, цвет красок насыщенный, будто художник только вчера заглядывал сюда, чтобы обновить работу.