Чудеса и Чудовища

Вечно уставшая, померкшая женщина с холодными руками. Когда-то красавица, теперь – слабый отзвук самой себя. Потухшие глаза, тусклые волосы, ранние морщины и отпечаток глубокой нужды на лице. Носила она только старые свитера и чьи-то юбки, пахла всегда мылом и отчаянием.

Иногда мать перешивала одежду для знакомых, чтобы получить хоть какие-то деньги, но однажды, в приступе алкогольного безумия, отец разбил её старую машинку. Тогда я впервые увидел, как ломается человек, как последняя надежда исчезает из его взгляда. Мать плакала над обломками швейной машинки так горько, будто потеряла ребёнка.

Мои безрадостные будни стали совершенно невыносимы в тот момент, когда я увидел материнский округлившийся живот. В то же мгновение я понял, что нужно бежать.

Мне тогда было почти четырнадцать лет, я уже начал подрабатывать на рынке, в кармане появились деньги, которые удавалось прятать от отца. И вот, возвращаясь домой, я увидел, как мать развешивает бельё во дворе нашего старого дома. Что-то в её движениях показалось мне странным, а сердце забилось так быстро, будто я вдруг побежал.

Но я, наоборот, замедлил шаг, а затем и вовсе остановился. Уставился на неё, отказываясь верить собственным глазам.

Мать наклонилась, чтобы поднять таз, свободной рукой обхватила живот и подозрения мои подтвердились – в её чреве растёт ещё один ребёнок от этого старого ублюдка, моего отца.

В то время я уже кое-что знал о том, что происходит между мужчинами и женщинами, меня замутило, остатки скудного обеда подступили к горлу. Как он мог!

Я пролетел мимо оторопевшей матери как ураган, ворвался в дом и кинулся к проклятому креслу. Не помня себя от ярости, развернул его, схватил отца за грудки и принялся трясти словно тряпичную куклу.

– Как ты мог сделать с ней это?! – Орал я. – Мы перебиваемся с воды на хрен собачий, а ты решил завести ещё одного ребёнка?!

Конечно, он меня поколотил, да так, что я едва мог переставлять ноги.

Добравшись до постели, которой мне служил прохудившийся матрас, брошенный на пол, я пообещал себе, что покину дом, как только взойдёт солнце.

И я сдержал обещание.

За четырнадцать прожитых лет я успел понять, что нет ничего страшнее нищеты, а появление ребёнка сулило нам не просто бедность, а тотальное обнищание, голод и, скорее всего, смерть.

Я вылез из воды и накинул на плечи мягкий банный халат. Воспоминания о доме портят мне жизнь и будь у меня шанс загадать желание джинну, я бы попросил его избавить меня от них.

Путь мой оказался тернист и полон лишений, но даже в самые тёмные дни я не жалел, что оставил отчий дом. Наоборот, засыпая на острой гальке под мостом, я успокаивал себя мыслью «зато я не дома». Так или иначе, но я был счастлив. Счастлив, что мрачный Сливен остался далеко позади, что я свободен, что избавился от балласта, который мог утащить меня на дно – от своей семьи.

Погружённый в тоскливые мысли я спустился в столовую, сел за стол и невидящими глазами уставился на золотистую корочку жареной рыбы, лежащей на тарелке. Мой повар, Александр, творит настоящие чудеса, но самым лучшим лакомством для меня остаются печёные яблоки, которые я воровал на рынке.

И зачем я вспомнил о детстве? Только аппетит себе испортил.

Хотя, понятное дело зачем – пытаюсь оправдать свою неуёмную жадность голодным детством. Мать говорила, что алчность – это грех. Если так, то в Аду я буду гореть рядом с отцом.

– Кто-нибудь звонил в моё отсутствие? – Спросил я экономку, застывшую в дверях словно изваяние Святой Марии.

– Мистер Браун, сэр, дважды, – ответила она.

– И всё?

Конечно, меня не было всего четыре дня, но тенденция прискорбная. Нужно возвращаться к активной социальной жизни, даже если мне этого совершенно не хочется.

Когда занимаешься тем, чем занимаюсь я, достоверная легенда – это необходимость. Ловец Чудес должен хранить свои тайны и делать вид, что он такой же, как все вокруг.

Возвращаясь в Лондон, я превращаюсь в Арчи Аддамса, скромного букиниста, который часто уезжает на охоту за очередным древним фолиантом. Откуда деньги на содержание дома? Наследство от деда, который при жизни был тем ещё скрягой.

В легенде всё должно быть продумано до мелочей – имена родителей, дядьёв и их жён, их профессии, образование, учёные степени, если таковые имеются. Очень быстро я понял, что лучше притворятся простым человеком – библиотекарем, букинистом, помощником банкира или лорда. Никого не интересует чем ты занимаешься, никто не расспрашивает тебя о работе. Чем меньше лжи ты нагородил, тем меньше шансов запутаться и выдать себя.

Конечно, первым порывом любого юноши, которому предложили выдумать себе новую жизнь, будет карьера музыканта или писателя, что-то утончённое, приводящее в восторг женщин. Юристы, доктора, творцы – все они рано или поздно выдадут себя.

Что будет, если в твоём присутствии у кого-то случится инфаркт? А если добрый друг попросит прочитать договор, который вручил ему арендодатель? А если одна из твоих дам начнёт упрашивать посвятить ей стихи или сыграть на кларнете?

Лгать нужно так, чтобы ты сам верил каждому своему слову.

А ещё нужно создавать иллюзию обычной жизни. Рано или поздно о нелюдимом соседе поползут слухи, поэтому примерять на себя амплуа мрачного затворника я бы не советовал. Ловец Чудес должен быть таким как все, обычным малым, у которого есть друзья, работа и, что совсем хорошо, дама сердца.

Будто в ответ на мои мысли зазвонил телефон.

Экономка, миссис Стюард, подкатила ко мне тележку с аппаратом, я снял трубку, кивком поблагодарил её и сказал:

– Слушаю.

– Арчи, проклятье, где тебя носило? – Возмущённо выкрикнул мой якобы друг, Вильям Браун. – Когда ты вернулся?

– Меньше двух часов назад, – ответил я, изображая крайнюю степень усталости.

– И как твоя охота? Удалось достать очередной никому ненужный том, годный лишь на то, чтобы разводить огонь в камине? – Вильям расхохотался.

– Да, удалось, – покладисто ответил я. – Спасибо, что спросил. Думаю, звонишь ты мне не для того, чтобы убедиться, что я вернулся в добром здравии.

– Ты чертовски прав, – подтвердил он. – Я приглашён на званый ужин к самой Деборе Миллз и будь я проклят, если пойду туда один.