Чудесный рог: Народные баллады

Юный Свейдаль

Свейдалем брошенный мяч угодил Деве в грудь ненароком. И сделалась эта дева бледна, Стоя в окне высоком. Юный Свейдаль идет за мячом, Влетевшим в окно светлицы. Но прежде, чем он вошел, печаль Закралась в сердце девицы. «Что толку тебе закидывать мяч В светелку мою ненароком, Если жаждет любви твоей Дева в краю далеком? Ты, юный Свейдаль, очей не сомкнешь, Покой и сон позабудешь, Доколе девы прекрасной своей От мертвого сна не пробудишь». Юный Свейдаль, закутавшись в мех, Вошел и, став посредине Светлицы, где ратный люд пировал, Промолвил своей дружине: «Вы кубки здесь наполняйте, друзья, Обильным вином и медом, Покуда съезжу к матушке я, Что спит под могильным сводом». Юный Свейдаль к родимой взывал Голосом громоподобным, Так, что в стене появилась щель И трещина — в камне надгробном. «Кто неистовым зовом своим Тревожит меня безрассудно? Или с миром в земле сырой Нельзя мне спать беспробудно?» «Матушка, юный Свейдаль, твой сын, Не в силах избыть кручину. Дай совет из подземных глубин Своему горемычному сыну! То, что страдает сердце мое От мук любви безысходной, Дело рук моей сводной сестры И мачехи злоприродной. К деве, живущей в чужом краю, Влечет меня днем и ночью, Хоть суженой прекрасной своей Не видывал я воочью». «Я дам тебе лихого коня. Он проносится рысью И лугом зеленым, и фьордом соленым, И поднебесной высью. Я дам тебе богатырский меч, В драконьей крови закаленный. Как факел, у всадника в темном лесу Блещет клинок оголенный». Юный Свейдаль вскочил в седло, Пришпорил коня богатырь. Насквозь проскакал он дремучий лес, Осилил морскую ширь. В ту пору берегом шел пастух, Гнавший скотину в воду. Юный Свейдаль, коня придержав, Спросил человека с ходу: «Услышь мое слово, добрый пастух! Поведай мне без утайки, Как имя владетеля этих стад Или, быть может, хозяйки?» «Повержена в беспробудный сон Своей неизбывной любовью, Одна прекрасная дева и есть Хозяйка всему поголовью! Юный Свейдаль у ней из ума Нейдет ни днем, ни ночью, Хоть этого рыцаря дева сама Не видывала воочью». «Пастух мой добрый, где ее дом? Меня не вводи в обман! Если стану я здесь королем, Я дам тебе рыцарский сан». «Под липой, на взгорье, стоит ее дом, Чей вход булатом окован. Серым тесаным камнем кругом, Как крепость, он облицован. Он серым тесаным камнем одет. Ни щели там, ни оконца. Восемь лет моя госпожа Не видела ясного солнца. У двери заветной медведь и лев Застыли, разинув зевы. Но если ты — Свейдаль, войдешь без препон В спальню прекрасной девы». Свейдаль подъехал — и сами собой Упали затворы с двери. Покорно припали к его ногам Вход охранявшие звери. Покорно к ногам его лев и медведь Прильнули, толкая друг дружку. Липа склонила до самой земли С листвой золоченой верхушку. До самой земли склонилась она Своей златолиственной сенью. Дева очнулась от мертвого сна, Чудесному рада спасенью. Эта влюбленная дева была Разбужена звоном шпор. Она воскликнула: «Небу хвала! Свободна я с этих пор». Юный Свейдаль, смел и пригож, Входит в спальный покой, И крепко она обнимает его, Дивясь красоте такой. «Рыцарь Свейдаль, возлюбленный мой! От муки спаслись мы оба. Слава господу, с этого дня Вместе быть нам до гроба!»

Раненая дева

Вдоль вала с мечами танцует знать,— В пурпур одетые рыцари! — В танцах являя осанку и стать, К дамам будьте почтительны! Юная Кирстен выходит на вал,— В пурпур одетые рыцари! — Краса этой девы превыше похвал. К дамам будьте почтительны! Меч обнаженный подвесив сбоку,— В пурпур одетые рыцари! — Пляшут, на удивленье оку. К дамам будьте почтительны! Но тяжкий клинок, покачнувшись, блеснул, В пурпур одетые рыцари! — И деву по белой руке полоснул. К дамам будьте почтительны! Поскольку он пальцев поранил пять, Ей золотом больше не шить и не ткать. Поскольку он десять поранил пальцев, Вовек ей не знать ни иголки, ни пяльцев. Дева идет, пересилив боль, К столу, за которым сидит король. — Кирстен, дитя мое, что стряслось? Твой плащ от крови промок насквозь! — В горницу я отлучилась отсель — Брату меньшому постлать постель. Вхожу я — и что же? Мой младший брат Оставил на ложе свой острый булат! Пытаясь его поднять, Я пальцев поранила пять. Пытаясь его повесить, Я пальцев поранила десять. Золотом я не смогу вышивать, Свои рукава не смогу шнуровать. — А кто тебе станет, пока ты жива, Шить золотом и шнуровать рукава? — Золотом будет сестра вышивать, А матушка — мне рукава шнуровать. В шитье золотом с головы до ног, Рыцарь стоял, опершись на клинок. Деву погладил он по лицу И молвил: — Пойдешь ли со мной к венцу? Сестре моей — златом велю вышивать, Служанкам — твои рукава шнуровать. С тобой возвращаясь из-под венца, Я сам поведу твоего жеребца. Король воскликнул: — Опомнись, беспечный! Как можно жениться на деве увечной? — В танце деву не смог уберечь я. Мой меч — причина ее увечья. Повинен я — и никто иной! Она мне станет любимой женой. Она отдала ему верность и честь,— В пурпур одетые рыцари! — На свадьбу народу стеклось — не счесть. К дамам будьте почтительны!

Прощанье с женихом

Рыцарь Олуф на севере жил. К невесте он шлет гонца — Сказать, что весла уже сложил И вскорости ждет конца. — Когда получишь ты эту весть, Не вздумай, Кирстен, ни пить, ни есть. Скачи к постели моей во весь дух, Пока не успел прокричать петух. К приемной матери входит в дом Юная Кирстен в плаще голубом: — На смертном одре навестить жениха — Не будет ли в этом стыда иль греха? — Не будет оно ни грешно, ни зазорно, Только ты, Кирстен, скачи проворно, Чтоб навестить своего жениха, Пока не раздастся крик петуха. Коня, резвее других и послушней, Выбрала Кирстен в отцовой конюшне. Живой рукой оседлав скакуна, На нем без дороги пустилась она. Через дубраву четыре мили Пронесся конь и домчался в мыле. У въезда в поместье, одета в меха, Стояла фру Меттелиль, мать жениха. — Что рыцарь Олуф, жених мой прекрасный? — Его терзает недуг опасный! С той самой поры, как он занемог, С детьми его вместе сбилась я с ног! Юная Кирстен входит в дом. К ней руки Олуф простер с трудом: — О Кирстен, должна ты сделать мне честь — На голубую подушку присесть! — Не утомил меня тягостный путь. От скачки я не устала ничуть. Сейчас дорога мне минута любая, А не подушка твоя голубая. Рыцарь Олуф сказал пажу: — Ларец принеси, где я злато держу! Рыцарь Олуф отпер ларец И дал ей пять золотых колец. Из красного злата была отлита На каждом перстне оленей чета. Да три кольца золотых, что были Обвиты гирляндами роз и лилий. Ее одарил он застежкой нагрудной Червонного злата, с отделкой чудной. В руках горела она как жар! Но мать рассердил этот щедрый дар. — Сын мой, — сказала фру Меттелиль гневно,— Судьба малюток твоих плачевна. Зачем расточаешь ты наше добро? Червонное золото — не серебро! — Есть у детей моих замки и башни. Есть лесные угодья и пашни. Но больше не ступит сюда нога Той, что мне, как жизнь, дорога! Рыцарь Олуф последний раз Кирстен в очи взглянул и угас. В слезах невеста ехала вспять, А злато — бог с ним! — позабыла взять.

Песнь о ста сорока семи

Из Хальда их прибыло сто сорок семь. У стен Браттингсборга вскоре Они свои шелковые шатры Раскинули на просторе. Где удальцы проскакали, гремела под ними земля. Исунг, датский король, на рать Смотрит с высокой башни: «Припала охота им жизнью играть Как нельзя бесшабашней! По свету поездил ты, Снаренсвенд! Не знаешь ли, Сивурд, пришельцев? Откуда эти златые щиты? Как звать их отважных владельцев?» «На первом щите ослепительный лев Красуется гривой косматой. А сверху — царственный Дидриказнак: Корона червонного злата. Клещами и молотом щит второй Украсил сын кузнеца. Видрик в плен врага не берет, А рубится до конца. На третьем щите блистающий змей. Он в кольца златые свит. Премудрый Местер Хильдебранд Сей знак поместил на щит. ЯрлаХорнбуга отпрыск — юнец, В битвах не закаленный, Носит Хумлунгер четвертый щит, С липой ярко-зеленой. На пятом щите — одичалый волк, Блистающий на пустополье. Знак этот выбрал Железный Ульв. Чуждо ему сердоболье. Как жар, горит на щите шестом Отливающий золотом гриф. Хеллед Хаген с этим щитом Бьется, покуда жив. Виола украсила щит седьмой. Она — веселья источник. Так мыслит Фальквур-музыкант, Бражник и полуночник. На восьмом щите — человек и слон. Сей знак выбрал Тетлев Датский. Недюжинной силой славится он, Мечом владеет он хватски. Бурым орлом девятый щит Украсил воитель юный. Духом тверд господин Роденгорд, Отменно знающий руны. Две белых стрелы на десятом щите Сияют крестообразно: Виттинг Херфредсон выбрал знак С именем сообразно. Блещет одиннадцатый щит, Отмечен пламенем ярым. Его по земле господней мчит Бранд Видфардлинг пожаром. Двенадцатый щит брат Альсинг, монах, Украсил златой булавой. За Альсингом, стоя в стременах, Несутся воители в бой». «Мой Сивурд! Найдется тебе по плечу У Дидрика в стане витязь. За земли свои, за своих королей Один на один поборитесь!» К шатрам подъехал Снаренсвенд: «Кто удаль, силу, проворство Желает выказать в честном бою И рад вступить в ратоборство? Кто лучше всех владеет конем, Чей конь не знает заминки, Пусть выедет в чистое поле на нем, Себя испытать в поединке!» Бросили кости на тавлею. Надо ж им так раскатиться! Выпал Хумлунгеру жребий худой: С богатырем схватиться. Он у Видрика просит коня: «Тебе не грозит наклад! За Скемминга может моя родня Назначить любой заклад». «Не расквитаться твоей родне,— Зря не давай поруки! — Если испортит Скемминга мне Сивурд, храбрец близорукий!» «Есть у меня меньшая сестра — Для женщин других зерцало, Дабы добродетели образец Любая из них созерцала». «Восемь замков дай мне в залог,— Если что с конем приключится,— И твою меньшую сестру, чтоб мог Я с ней тотчас обручиться». «Восемь замков моих за коня Дам я тебе в поруку. Восемь замков бери у меня И младшей сестры моей руку!» Весело прыгнул Хумлунгер в седло, И Скемминг помчал седока. Чудно показалось коню, что ему Шпоры уперлись в бока. Как солнце, сиял Хумлунгеров щит! «Спаси меня милость господня! Не дай горемычному молодцу С коня свалиться сегодня!» Как равный с равным, сшиблись они. У витязей с первой встречи Лопнули щитовые ремни, Щиты отнесло далече. «Ты ладно скроен и крепко сшит. По нутру мне твоя удалость. Ступай, молодец, разыщи свой щит, А я подожду тебя малость». Как только сшиблись воители вновь, Хумлунгеру не мирволя, Ткнул его крепко Сивурд мечом И отбросил далёко в поле. «К земле пригвоздил я тебя, молодец! Твой конь стал моей добычей. Ты кто и откуда? Узнать бы не худо! Таков богатырский обычай!» «Отец мой — биртингсландский ярл — Как Хорнбуг известен в народе. А я Хумлунгером юным зовусь В застолье и в походе». «Хорнбуг мне добрый друг и зять. Ты — милой сестры моей чадо! Скемминга можешь обратно взять: Чужого коня мне не надо! Ремень отрежь от щита моего. К дубу ремнем сыромятным Меня прикрути и скажи: «Одолел Я Сивурда в споре ратном!» Хумлунгер к шатрам, в ожиданье похвал, Пришел и сложил свой меч: «К дубу прикручен старый бахвал За свою хвастливую речь!» «Полно, юный Хумлунгер, врать! Не будь его доброй воли, Не то что ты, а целая рать Не связала бы Сивурда в поле!» В дубраву поехал на сером коне Видрик без дальних слов: «Проведать нынче охота мне, Как Сивурд жив-здоров?» В дубраве Сивурд прикручен был К матерому дубу ремнями. Издали Видрика он углядел И выдернул дуб с корнями. «Видрика связанным ждать — не след! Этот шутить не любит! Мечом своим добрым хватит по ребрам И наискось их перерубит!» Королева из верхних покоев глядит, Как пыль вздымается клубом: «Нам рыцарской славы привез из дубравы Сивурд с вырванным дубом!» Королева из верхних покоев глядит, Дивясь богатырской мощи: «Диковинный цветик нынче сорвал Наш Сивурд, гуляя в роще!» Могучие витязи на лугу Танцуют под музыки звуки. Пускается, с дубом за поясом, в пляс Сивурд, храбрец близорукий. Где удальцы проскакали, гремела под ними земля

Хольгер Датский и славный Дидрик

Восемь братьев Дидрик имел, Богатой Вероной правил, И каждый по дюжине сыновей У трона его поставил. Было по дюжине сыновей У его пятерых сестер. Тринадцатый сын родился у меньшой, Как братья, удал и востер. Когда из Вероны вышла рать Во всей богатырской мощи, Шлемы торчали — не стану врать! — Превыше буковой рощи. «Целый свет мы с мечом прошли, Всюду рубились хватски, Но Данией правит король, говорят, По имени Хольгер Датский. В Ютландии Северной он живет. Ни пред каким супостатом Этот король не склонял головы, Венчанной червонным златом». Булатной палицей Свертинг потряс. Ратный взыграл в нем дух. «Хольгера люди — ничто против нас. Их сотню раздавим, как мух!» «Ты Хольгера войско не ставишь ни в грош, Свертинг, чернявый малый? Я слышал, народ у него хорош: Отважный, лихой, удалый!» Верзила Бермер сказал: «Король Хольгер Датский отвагу Выкажет, если дождется нас И не задаст он тягу!» Двинулись восемь тысяч коней, Что в Данию с грохотом адским Везли из Вероны незваных гостей — Свидеться с Хольгером Датским. Король королю посылает гонца, С противника требуя дани: «Если откажется Хольгер платить, Пусть выйдет на поле брани». Откликнулся Видрик Верландсен, Что слова зря не скажет: «Кто в землю датскую к нам войдет, Тот в землю датскую ляжет!» Два войска на черной равнине сошлись Для богатырской сечи. И скорбным ристалищем стало тогда Место кровавой встречи. Витязи Хольгера бились три дня, Исполнены доблестей бранных. Несметное множество там полегло Воителей чужестранных. Верзила Бермер сказал королю: «До сотни нас недобрать! Как мы Хольгера победим, Когда оскудела рать?» Славный Дидрик утратил спесь И взор обратил к небосклону: «Нечего ждать нам спасенья здесь! Надо бежать в Верону». Дидрик пустился, не чуя ног, Через холмы и овраги. Свертинг-бахвал за ним поспевал, Забыв о былой отваге. Юный витязь, Железный Ульв, Стоял на крутом косогоре: «Сулился Дидрик датчан одолеть Себе самому на горе!» Была восьмитысячной эта рать. И надо ж случиться урону: Вспять воротилось лишь тридцать пять Из Дании в Верону. Кровь, по разрытой равнине бурля, Стекала с холмов и бугров. Дымилась испариной красной земля, И солнечный шар был багров.

Свадьба королевы Дагмар

От королевы богемской наказ Был фрекен Дагмар, невесте: «С приездом в Данию, дочь моя, Тебе прибавится чести. С приездом в Данию, дочь моя, Тебя полюбит премного Крестьянство, если не станешь ты С пахарей брать налога. У датского короля, бога ради, Проси свой первый дар: Пусть выйдет на волю твой милый дядя, Епископ Вальдемар». Проворно шелк разостлали Поверх родной земли И фрекен Дагмар на берег Не мешкая повели. На золоченой рее взвился Шелковый парус чудно. В Данию по соленым волнам Два месяца плыло судно. Якорь зарылся в белый песок. Фрекен Дагмар снесли с корабля. У ней впервые за долгий срок Была под ногами земля. Опираясь на белую руку Датского короля, Впервые на датскую землю Ступила она с корабля. И, путь устлав ей шелком, С почетом повели Фрекен Дагмар в замок, Видневшийся вдали. Там королю-супругу Молвила чуть свет Дагмар, выполняя Матери завет: «Король, всевышнего ради, Прошу я первый дар: Пусть выйдет на волю мой дядя, Епископ Вальдемар! И дар второй, от сердца Прошу я, видит бог: С узников снять оковы, С пахарей снять налог». «Молчи, молчи! Аттингборга ключи, Королева, ты просишь в дар, Чтоб тебя вдовой сделал дядя твой, Епископ Вальдемар!» Корону златую слагает она: «Здесь нечего делать мне, Коль скоро слово мое ни во что Не ставится в датской стране!» «Позвать мне рыцаря Странге! Пусть он и юный Кнуд Темницу в Аттингборге Пленнику отомкнут!» Был шагу ступить не в силах Епископ, выйдя на свет. «Вечностью в этой башне Показались мне восемь лет!» Вынув гребень златой из ларца, Она ему кудри густые Чесала и слезы лила без конца На их завитки золотые. «Слез, королева Дагмар, не лей! Можешь ты сдать спокойно: Если только я буду жив, Отмстить сумею достойно!» «Молчи, епископ Вальдемар! Слушать не стану я дольше. Если ты вновь попадешь в Аттингборг, Я тебе не заступница больше!»

Королева Бенгерд

Бенгерд, ложе с супругом деля, Требует утренний дар с короля. Худо придется Бенгерд! «С каждой девы мне, по закону, Взимать угодно златую крону». «Другое проси, — отвечает король,— А дев неимущих платить не неволь! Под страхом смерти с девушки бедной Не взыщешь ты и полушки медной!» «Женщинам низкого званья, король, Пурпур носящим, ты не мирволь!» «По мне, будь они любого сословья, Сумела купить — и носи на здоровье!» «Запрет издай для мужицких сынов — Держать под седлом дорогих скакунов». «Был бы конь молодцу по карману, А я препятствий чинить не стану!» «Чтоб дань с корабельщиков брать, окружи Цепями морские свои рубежи». «А ты подумала, где я добуду Бездну железа на эту причуду?» «Из Рибе сгони кузнецов, и для крепи Скуют они железные цепи. Что нужно крестьянину — бог свидетель: Дверь из лозы и калитка без петель. Упряжка быков да корова одна… Какого еще ему рожна? С мужицких жен пусть идет мне плата: За каждого сына — эре злата. Эре — за сына, за дочку — треть С крестьянок буду взимать я впредь». Король в первосонье, как бы воочью, Покойную Дагмар увидел ночью: «В поход не езди один потому, Что Бенгерд нельзя оставлять в дому! Коль скоро в поход уедешь один, Умрет в колыбели твой маленький сын». Король будит Бенгерд во тьме ночной: «Живей одевайся! Ты едешь со мной!» В походе первой стрелы острие Вонзилось без промаха в сердце ее. Бенгерд вовек не увидит солнца. Никто не отнимет у девы червонца. Землей засыпали прах королевы. Есть у крестьянина скот и посевы. Бенгерд покоится в темном склепе. Наш край не закован в железные цепи. Худо пришлось этой Бенгерд!

Песнь о Марстиге

Марстигпроснулся рядом с женой В полночь в своем поместье. «Любимая, был мне диковинный сон. Какое таит он предвестье? Мне снилось, будто мой добрый корабль В челнок превратился малый, Высохли весла, исчезли гребцы И кормщик пропал удалый. Мне снилось, будто я на мосту Сброшен был скакуном И конь одичалый умчался вдаль За диким лесным табуном». «Забудь свой сон, в душе не таи, Супруг мой, напрасной тревоги! Это к добру: землепашцы твои Тебе привезут налоги». Входит к Марстигу маленький паж, Приносит ему известье: «Посланец Эрика, короля, Примчался к тебе в поместье». Юный Марстиг покинул постель, Оделся и вышел во двор, Где ждал его королевский гонец, Прискакавший во весь опор. «Марстиг, тебя призывает король. Скажу тебе, не обинуясь, Ты должен отправиться сразу со мной, Приказу его повинуясь». Марстиг ответил: «Коль скоро ночным Приездом твоим я разбужен, Признайся по совести, маленький паж, Зачем королю я нужен?» «Какая стать мне Марстигу лгать? Король послал меня с вестью. Он тебя отправляет в поход, Нести его знамя с честью». Марстиг закутался в плащ меховой. «Сон мой, как видно, в руку! Пойти сказать фру Ингеборг Про близкую разлуку!» «Если конь, меня сбросив, бежал За диким лесным табуном, Сон предвещает мне гибель в бою Вместе с моим скакуном». «Умолкни, мой благородный супруг! Внимая молитве усердной, Святым крестом осенит, как щитом, Тебя Христос милосердный». Марстиг покинул поместье свое, Надев боевой доспех. В замке ждал его датский король, Кутаясь в куний мех. «Всегда, мой Марстиг, — молвил король, Ты был у меня в чести. Нынче в походе знамя свое Тебе доверяю нести!» «В походе, рискуя своей головой, Я буду знамя нести. Но честь прекрасной супруги моей Ты должен беречь и блюсти!» На эти слова, усмехнувшись в мех, Король ответствовал датский: «Я буду ее, как родную сестру, Беречь и лелеять братски! Не дам в обиду ее никому. Ущерб ей грозит не боле, Чем если бы ты находился в дому, А не на бранном поле!» Когда отправился Марстиг в поход, Воинский долг соблюдая, Печалилась горько фру Ингеборг, Его жена молодая. Велит немедля седлать коней Эрик, король вероломный: «В гости мы съездим к одной госпоже, Прекрасной с виду и скромной». Въезжает в поместье датский король, Накинув плащ меховой, Он входит в покой фру Ингеборг По лестнице винтовой. «Если желаешь ты стать моей, Сшей мне из шелка сорочку! Червонным золотом, Ингеборг, Укрась ее оторочку». «С узорчатой оторочкой, король, Сорочки не жди расшивной,— Сказала фру Ингеборг, — я не хочу Стать мужу неверной женой!» «Послушай, прекрасная Ингеборг, Если полюбишь меня, Я буду тебя любить и чтить До последнего дня!» «Датский король, с оторочкой златой Тебе не сошью я сорочку! Марстиг на палец надел мне кольцо, На шею — златую цепочку. Марстиг на палец надел мне кольцо, На шею — златую цепочку. Долгие ночи здесь коротать Буду я в одиночку. Когда снаряжался Марстиг в поход, Ты лгал ему, Эрик Датский, Что будешь меня, как родную сестру, Беречь и лелеять братски!» На ярый блеск восковых свечей Глядела она с тоской И горько рыдала, когда с королем Вели ее в спальный покой. На раннем закате, на поздней заре Король зачастил к ней в поместье. Ложе насильственно с ним делить Ей мука была и бесчестье. Юный Марстиг вернулся домой, Закончив трудную сечу. Из замка прекрасная Ингеборг Не вышла мужу навстречу. Марстиг поднялся в женский покой. Смотрит он — что за диво? С места фру Ингеборг не встает Встретить мужа учтиво. «Зачем прекрасная Ингеборг Не поднялась мне навстречу? — Задумался Марстиг. — На этот вопрос Едва ли себе я отвечу!» «Была я рыцарской честной женой, Но мукой терзаюсь адской, Затем, что стала, себе на позор, Второй королевой датской. Видеть сны в объятьях твоих Не буду я, Марстиг, покуда Своей рукой не убьешь короля, Мне причинившего худо! Не буду я спать и видеть сны В кольце твоих белых рук, Покуда не будет убит король, Причинивший мне столько мук!» В брони и кольчуги своих молодцов — Народ могучий и бравый — Марстиг одел и поехал на тинг, Грозя королю расправой. Старейших на тинге приветствовал он И стал, опершись на меч: «Король насильно мою жену Заставил в постель с ним лечь! Когда рисковал я жизнью в бою, Вдали от супруги милой, Дома сидел ты, датский король, И взял жену мою силой!» Датский король, закутавшись в мех, На тинге сказал многолюдном: «Добиться согласья супруги твоей Было делом нетрудным». Король с усмешкой, кутаясь в мех, На тинге стоял многолюдном: «Она в одночасье дала мне согласье, И было оно обоюдным!» Марстиг, лживому слову не рад, Сказал: «В народе давно Известно, что глум — бесчестью брат. Они всегда заодно! Силой взял ты мою жену, Эрик, датский король! Теперь заплатишь кровью своей За нашу муку и боль». Марстиг, шляпы коснувшись рукой, Молвил мужам совета: «Бросил вызов я королю. Да будет вам памятно это!» «Марстиг, если откажешься ты От своих неразумных слов, Замок с башней, лесами и пашней Тебе подарить я готов». «На что мне башни, леса и пашни,— Марстиг сказал королю.— Лучше бы ты не содеял зла Той, кого я люблю!» «Марстиг, не столь велика твоя прыть! Гляжу на тебя без боязни. Коли не хочешь мне другом быть, Обойдусь без твоей приязни». «Король, не столь велика моя прыть, Однако и я не трус. Что кровью обиду решил я смыть — Себе намотай на ус! Между оленем и ланью порой Втесаться случается псу. Может свалить большого коня Малый пенек в лесу». Фру Ингеборг велела прийти Ранильду — сестрину сыну,— Который не слишком усердно служил Королю, своему господину. С племянником — сестриным сыном — вдвоем Стали они совещаться, Как заставить им короля С жизнью своей распрощаться. Назавтра, служа за столом королю, Ранильд, паж немудрящий, Стал дивиться, сколько сейчас Оленей и ланей в чаще. «Я место приметил! Поедем, король, И сам убедишься ты, право, Каких благородных животных полна Зеленая эта дубрава!» Датский король собирался на тинг — Заняться делами державы. В город Виборг лежал его путь, Мимо зеленой дубравы. «В городе Виборге мне, молодцы, Ночлег приготовьте на славу! Если Ранильд, мой паж, не соврал, Я с ним поскачу в дубраву». Эрик вперед послал молодцов, А сам повернул на опушку. Ему и не снилось, что паж норовит Его заманить в ловушку. В погоне за дичью замешкались так, Что день померк уходящий. Стал постепенно сгущаться мрак, И ночь их застала в чаще. Датский король побороть не мог Возросшей тоски и тревоги. Воскликнул он: «Помоги мне бог! Во тьме я сбился с дороги». Король огляделся — в густых кустах Домик стоит недалече. Хворост пылает в его очаге, Горят восковые свечи. Он обнял деву, открывшую дверь, Охвачен душевной смутой, И стала она казаться ему Желанней с каждой минутой. Он обнял деву, открывшую дверь. Глаза ее дивно блестели. Король сказал ей: «Сегодня со мной Уснешь ты в одной постели!» В ответ услышал он сладостный смех, Глаза излучали сиянье. «Эрик Датский, сперва расскажи О своем последнем деянье!» «Коль скоро дано тебе это знать, Ты можешь провидеть и дальше! Долго ли жить мне осталось, ответь, Прекрасная дева, без фальши!» Пленителен был ее сладостный смех, Темна и загадочна речь: «Спроси про это железный крючок, На котором подвешен твой меч». Исчезла, растаяла женская стать, И свечи, и хворост горящий. В объятьях пытаясь ее удержать, Очнулся он в сумрачной чаще. Сказал ему Ранильд: «Мой господин, Замешкались мы допоздна. Нам из лесу выбраться нужно скорей, Доколе светит луна. За рощей зеленой лежит городок, В лунном сиянье спящий. Король мой, туда утомленный ездок Легко доскачет из чащи. Мы поедем с тобой не спеша, Покуда луна еще светит, И ни одна живая душа Нас в пути не приметит». Эрик Датский поверил пажу. Хлестнув коня по крупу, За Ранильдом юным, в сиянье лунном, Король поскакал к Финдерупу. Свечи и плошки погасли в домах. Не знал человек ни один, Что Ранильд привел короля впотьмах В чей-то пустой овин. Нашедшему здесь приют королю В ум не могло и впасть, Какая до наступленья дня Ему уготована часть. «Ранильд, покрепче дверь затвори, Если служишь мне честно. Слово Марстига до зари Помнить было б уместно!» «Марстиг, мой родич, несдержан в речах. Он хоть кого озадачит! Угроза, что выкрикнул он вгорячах, Поверь, ничего не значит! Чибис, малый свой дом сторожа, Кружит не над кочкой единой. Он машет крылами, гнездом дорожа, Над всей большой луговиной». За дверью никто, затаивши дух, Не прятался ночью темной: Там попросту выложил знак из двух Соломинок паж вероломный. Как только приезжие спать улеглись. Тотчас на крестьянский двор Посланцы прекрасной фру Ингеборг Примчались во весь опор. В дверь овина ударили вдруг Тяжелые копья и пики. «Эрик, датский король, отвори!» — Послышались грозные крики. Ранильд откликнулся: «Кто вам налгал, Будто король — в овине?» Он сеном забрасывать стал короля. «Здесь Эрика нет и в помине!» Соломой и сеном его закидал, А когда ворвались в гуменник, В сторону, где был спрятан король, Кивнул головой изменник! Ранильд мечом ударял спрохвала По бревнам и доскам овина. Так защищал отъявленный плут Жизнь своего господина. «Кто в город Виборг поскачет — Проводить королевский труп? Кто в Скандерборг — поведать Королеве про Финдеруп?» В город Виборг не едет Никто — проводить мертвеца. Худую весть королеве Поведать — шлют молодца. Незачем было за словом в карман Пажу разбитному лезть. Он, не вводя королеву в обман, Ей передал скорбную весть: «Пурпур надев, ты сидишь за столом, Королева, с придворными вкупе, А Эрик, наш молодой король, Ночью убит в Финдерупе». «Покуда, гонец, не придет мне конец, За скорбное это известье Будешь пиво, мед и харчи круглый год Получать у меня в поместье!» «Под правую руку покойному меч Воткнули, и вышел он слева. Теперь как зеницу ока беречь Ты сына должна, королева! Под левым плечом пронзили мечом, Из тела торчал он справа. Печали и гнева теперь полна Датская наша держава». Храбрый Марстиг мешкать не стал У королевского трупа: Убил короля и в Скандерборг Помчался из Финдерупа. Вдаль королева с башни глядит: «Чему мы обязаны честью? Гость нежданный, король самозваный К нашему скачет поместью». «Меня самозванцем, глумясь, не зови: Есть король настоящий — Ове, наместник, твой прелестник, В твоих объятьях спящий! Слезы не прольешь ты на гроб короля. Не быть горемычной вдовой Тебе, покуда на свете для блуда Остался Ове живой!» Воскликнул герцог Кристоффер, Одетый в пурпур юнец: «Худой привез ты мне выкуп За то, что убит мой отец! Коль скоро надену корону,— Силясь гнев превозмочь, Сказал он, — тебя, по закону, Заставлю убраться прочь!» «Когда я взойду на свою ладью И велю швартовы отдать, Многие вдовы в датском краю Будут горько рыдать. Если в изгнании буду я жить, То Дании — вот тебе слово! — Придется в будни меня кормить И в день рождества Христова». Марстиг, покинув Скандерборг, Хлестнул коня по крупу И, поспешая к фру Ингеборг, Погнал его к Меллерупу. Когда на высоком своем коне Он подъезжал к поместью, Прекрасная Ингеборг у ворот Мужа встретила с честью. Крепко обнял Марстиг жену. От сердца у ней отлегло, Когда он сказал; «Я убил короля, Тебе причинившего зло! Желаешь ты быть горемычной женой, За мужем идущей в изгнанье, Или желаешь наложницей стать, Носящей постыдное званье?» «Я не желаю наложницей стать, Носящей постыдное званье. Быть предпочту я честной женой, За мужем идущей в изгнанье». Облюбовал себе остров Хьельм Марстиг, чтоб там поселиться. У многих — по совести нужно сказать! — Бледнели от этого лица. На острове Хьельме он крепость воздвиг. Никто ему не был страшен. Замок сиял над стеной крепостной И зубцами дозорных башен. Марстиг не ставил ни в грош стреломет, Не опасался пушек. Из камня была твердыни стена, И башни — до самых верхушек. Крестьянин сеял в поле зерно, Говоря: «Спаси нас бог!» — И в сторону острова Хьельма глядел, У которого вырос рог. Всю мощь обрушил на остров Хьельм Король в своей гордыне. Себе в досаду повел он осаду, Так и не взяв твердыни.

Дочери Марстига

Марстиг двух дочерей имел. Им достался худой удел: Пошли они по миру вместе. Старшая, горечь познав большую, За руку молча взяла меньшую. Пришли они в край, где виднелись поля И замок Мальфреда, короля. Мальфред окликнул их издалёка: «Кто вы, стоящие здесь одиноко?» «Мы — дочери Марстига, добрый король. Явить нам свое милосердье изволь!» Король прогоняет их на ночь глядя: «Марстигом был повешен мой дядя!» Старшая, горечь познав большую, За руку молча взяла меньшую. Пришли они в край, где виднелись поля И замок Сигфреда, короля. Сигфред окликнул их издалёка: «Кто вы, стоящие здесь одиноко?» «Мы — дочери Марстига, добрый король. Явить нам свое милосердье изволь!» «Прочь убирайтесь от этих врат! Марстигом был повешен мой брат». Старшая, горечь познав большую, За руку молча ведет меньшую. Вдруг открылась очам земля, И замок Давида — ее короля. Король Давид спросил издалёка: «Кто вы, стоящие здесь одиноко?» «Мы — дочери Марстига, добрый король. Явить нам свое милосердье изволь!» «Скажите, чему вас учила мать? Пиво варить или брагу гнать?» «Ни пиво варить, ни брагу гнать, А красное золото прясть и ткать, Точь-в-точь как твоя королева и девы, Живущие при дворе королевы! От нашего золотого тканья Возвеселится душа твоя». Старшая пряжу снует сестрица, Меньшая — полотнища ткать мастерица. На первом полотнище, справа и слева, Христос и Мария, святая дева. Сверток второй развернули в ткацкой — На нем портрет королевы датской. Блистают на третьей полосе Ангелы божьи во всей красе. Проворными пальцами по златоткани Разбросаны всюду олени и лани. Старшая и меньшая сестрица Выткали там свои бледные лица. Меж тем, златоткань срезая со стана, Слезы меньшая лила непрестанно: «Некому, наша мать, Нам кусочек лакомый дать! Где ты, наша сестра, Что была к нам так добра!» Старшая вовсе спала с лица, Почернела и дождалась конца. Меньшая жила в заботах и горе. Король дал сына в мужья ей вскоре. Они, гонимы превратной судьбой, Пустились по миру вместе.

Танец в Рибе

В Рибе танцуют у врат городских Рыцари в башмаках щегольских. А замок взят королем Эриком юным. Танцующих рыцарей длинный хвост Весело в Рибе вступает на мост. Первым пускается в танец чудный Ульв из Рибе, король правосудный. Вслед за Ульвом танцует ражий Витязь, начальник замковой стражи. За ним, с молодцами-зятьями тремя, Господин Сальтенсей, каблуками гремя. Танцуя, плывут величаво Лимбеки, Чей род прославился силой навеки. Знатные рыцари, с Берге Грена Взяв пример, танцуют отменно. Хенник Канде танцует с фру Анной — Со своей женой богоданной. За ним бесстрашный Ивер Ранк Танцует с женой своей, Бенгерд Бланк. Не знаем, как звать супругу Вальравна, Что в паре с мужем танцует исправно. Танцует Ивер Хельт, С королем переплывший Бельт. А Длинный Ране глядел вокруг. Он пошел танцевать не вдруг. «Когда б не кудрей расчесанных глянец Я сам поскорей пустился бы в танец!» Длинный Ране помедлил и вдруг С разбега вскочил в танцевальный круг Заводит он песню, и мало-помалу Танцоры в нем признают запевалу. Много рыцарей знатных и дев Увлек за собой его напев. Тут встает госпожа Спендельско И в туфельках с пряжками пляшет легко Шелк волос, блестящих на диво, В сетку из шелка убрав горделиво. И прочим решает она предпочесть Ране, отдав ему верность и честь. В замок все втанцевали с мечами, Скрыв их под пурпурными плащами. Такого не видывал я доныне, Чтоб рыцари брали, танцуя, твердыни. Чтоб рыцарский танец венками из роз Их покорял без борьбы и угроз. А замок взят королем Эриком юным.

Эсберн Снаре

У переправы, при Медельфаре,— А лес так зелен вокруг! — Ивер пил мед с Эсберном Снаре. Друг другом вовек не надышатся лето и луг. «Ивер, дружище, стань мне родня! Сестрицу Кирстин отдай за меня». «На что тебе Кирстин? У ней для шнуровки своих рукавов не хватает сноровки! Ни шить, ни кроить не научишь ее. В город она отсылает шитье». Эсберн отправился тихомолком — А лес так зелен вокруг! — в Рибе за пурпурной тканью и шелком. Друг другом вовек не надышатся лето и луг. С покупками он прискакал во всю прыть и просит Кирстин скроить да сшить. Брала девица шелк и суконце — А лес так зелен вокруг! — и шить садилась при ярком солнце. Друг другом вовек не надышатся лето и луг! На дощатом полу в изобилии вырезала розы и лилии. Двух рыцарей с мечами нашила она за плечами. Ладьей на волне штормовой украсила шов боковой. По проймам руки воздев, танцуют пятнадцать дев, а на груди у древа целуются рыцарь и дева. «Ну вот наконец и дошила одежду.— А лес так зелен вокруг! — Доставить в сохранности дай бог надежду». Друг другом вовек не надышатся лето и луг! Поверили слову пажа-мальчугана: — А лес так зелен вокруг! — «Обнову берусь довезти без изъяна». Друг другом вовек не надышатся лето и луг! «За каждый стежок по сукну и шелку пальчики девы, что держат иголку, пальчики девы спаси, Христос! — Эсберн Снаре произнес.— Получит она за шитье в уплату город Рибе с округой богатой и, в подарок за мастерство, если угодно, — меня самого!» «О рыцарь, щедра твоя награда! — А лес так зелен вокруг! — Тебя самого девице и надо». Друг другом вовек не надышатся лето и луг!