Чудесный рог: Народные баллады

Агнете и водяной

Агнете ступила на Хейланнский мост, И вынырнул вдруг Водяной во весь рост. — Хо-хо-хо! — И вынырнул вдруг Водяной во весь рост. «Послушай, Агнете, — сказал Водяной,— Желаешь ты стать мне любимой женой?» «Охотно, — сказала Агнете, — но вплавь На дно морское меня переправь!» Он, замкнув ей уста и уши, На дно морское увлек ее с суши. За восемь лет, средь морских зыбей, Она родила семерых сыновей. Сидит, поет, колыбель колышет И колокола энгелландские слышит. «В церковь сходить бы мне, в край родной!» В церковь ее отпустил Водяной. «Но к маленьким детям, рожденным со мной, Должна ты вернуться! — сказал Водяной.— Двор церковный пройди поскорей, Не распуская роскошных кудрей. В церкви мать отыщешь ты взглядом. Не садись на скамью с ней рядом! Имя божье услышав с амвона, Господу не отбивай поклона!» Перстами зажал он ей рот и уши, И очутилась Агнете на суше. Кудри златые, ласкавшие взор, Распустила, ступив на церковный двор. В церкви увидела мать свою И села рядом с ней на скамью. Кудрями златыми касалась подножья Амвона, где имя звучало божье. «Агнете, дочь моя, дай мне ответ: Как ты жила без меня восемь лет?» «Я за восемь лет средь морских зыбей Прижила с Водяным семерых сыновей». «За девичью честь — какова была плата?» «Он дал мне запястье червонного злата. Запястья такого не видели девы На белой руке самой королевы! И туфли на пряжках златых — нет спору, Носить их самой королеве впору! И дал златострунную арфу — пусть Звучит, если в сердце закралась грусть». К церковной ограде от кромки воды Тропой пролегли Водяного следы. Фигурки святых повернулись спиной, Когда показался в дверях Водяной, Чьи волосы блеск золотой излучали, А очи были полны печали. «Агнете, малые дети твои Горюют и слез проливают ручьи!» «Пусть плачут, пусть плачут! О них не тоскую. Вовек не вернусь я в пучину морскую!» «Вспомни, Агнете, хоть на минутку, Старших, и младших, и в люльке малютку!» «Не вспомню ни на одну минутку Ни старших, ни младших, ни в люльке малютку! — Хо-хо-хо! — Ни старших, ни младших, ни в люльке малютку!»

Святой Олуф и тролли

Олуф Святой, отважный король, Сидел на норвежском престоле. В ту пору была Хорнелуммер-гора Полна ненавистных троллей. Как червонное золото, солнце горит над Тронхеймом. Велит он построить и с брега столкнуть Ладью отменной оснастки. «Отсель отправимся мы, чтоб задать Нечистой силе острастки!» Кормщик взобрался на груду добра. «Стоянка с худою славой У Хорнелуммера: эта гора Захвачена троллей оравой. Множество лет живет на земле Старшой их, по прозвищу Аред. Наши ладьи с молодцами в скале Замыкает злодей и скаред. Пышут кострами гляделки его. Ногти, чернее дегтя, Загнуты вроде козлиных рогов, Длиной не менее локтя. Его бородища у самых колен Треплется конской гривой. Тошно глядеть на когти его И видеть хвост шелудивый». На штевень «Зубра»Олуф Святой Вскочил и крикнул: «Сегодня Отплыть мы готовы! Отдайте швартовы, Друзья, во имя господне!» Как ни пыхти, как ни кряхти — «Зубру», с волнами споря, Пришлось короля с дружиной везти К Хорнелуммеру, троллям на горе. Шел дозором чудовищный тролль По синим скалам и кручам. Вдруг появляется Олуф-король, На «Зубре» своем плавучем! «Скажи мне, Рыжая Борода, Как ты со страху не умер? Большая тебя ожидает беда! Попомнишь ты Хорнелуммер! Никто не причаливал к нашей земле! Вот собью с тебя спесь: В скалу одной рукой засажу Ладью, что болтается здесь!» «Ты не кобенься зря, старикан, Аред, пышуший злобой! В утробу горы, накинув аркан, «Зубра» втащить попробуй». Он «Зубра» за штевень схватил и за рог, Но сразу в скале по колена Увяз и не мог вытащить ног Из каменного плена. «Я в камне завяз, но хребта и рук Ничуть не утратил силу. На собственной шкуре испробуешь ты Мою молодецкую жилу!» «Каменной глыбой, нечистый дух, На глазах у крещеного люда Ты простоишь до судного дня, Никому не делая худа!» Отколь ни возьмись, прибежала карга, Вытянув шею отвратно. Она что есть мочи таращила очи, Визжа: «Убирайтесь обратно!» Велела она, чтоб Олуф Святой Немедля ноги унес, А он приказал ей недвижно стоять И каргу превратил в утес. Малые тролли, сидя в норе, Хватают железные крючья: «Коль скоро матушка наша молчит, Нет ли в том злополучья? А если виной не кто иной, Как недруг рыжебородый, Железными прутьями угостим Губителя нашей породы». Славной шуткой дружину свою Позабавил Олуф Святой: Заклятьем он камень с камнем свел И стену свел со стеной. Наглухо гору замкнули они Так, что не стало ходу С этой поры из недр горы Ни троллям, ни их приплоду. Тролль меньшой взаперти бушевал И такие выкрикивал речи: «Нам глыбы тяжеле этой горы Взвалить случалось на плечи!» Братья, хвост подпирая лбом, Подсаживать стали друг друга. Но им скала была невподъем: Хребты раздробила натуга. Прав был Олуф Святой, король, Нечисти не мирволя. К Хорнелуммеру хочешь причалить — изволь! Там нет ни единого тролля. Как червонное золото, солнце горит над Тронхеймом.

Рыцарь Бесмер в стране эльфов

Двух дочек отец и пяти сыновей, Жил рыцарь Бонде с женой своей. Но юный Бесмер, их сын меньшой, Был всех прекрасней в семье большой. Владычица эльфов ночью и днем Пятнадцать зим томилась по нем. Пятнадцать зим, тая свою страсть, Все думала, как бы его украсть! В поздний час, когда спали все, Скользнула она по вечерней росе. «Бесмер, открой мне», — шепнула, стуча В дверь сквозь край своего плаща. «Ночью не звал я к себе гостей; Ни от кого я не жду вестей!» Касаньем легких своих перстов Она откинула прочь засов И ну, присев к молодцу на кровать, Его золотыми кудрями играть. «Бесмер, я клятву с тебя беру — Приехать на каменный мост поутру». В полночь настало вдруг пробужденье, И он рассказал про свое наважденье: «Прекрасная дева ко мне вошла, Обличьем, как ярый воск, светла. Волнистые кудри вошедшей неслышно На шелк сорочки ложились пышно. Как только померкнут сонмы звезд, К ней поспешу я на каменный мост». «Выкинь из головы свой сон. Владычицей эльфов навеян он!» «Слово дал я во сне иль въяве — Я его нарушить не вправе». Едва дождавшись начала дня, Серого Бесмер седлает коня. Выехал он из ворот, а мать Стала плакать и руки ломать. Конь, подкован червонным златом, Споткнулся вдруг на мосту покатом. Споткнулся на золотом гвозде. Ездок очутился в бурлящей воде. Приплыл по теченью он в эльфов приют, И гостья ночная ждала его тут. «Добро пожаловать, Бесмер, в мой дом! Я сладкий мед смешала с вином. Ты, рыцарь Бесмер, красив и строен, Скажи мне, где ты вскормлен и вспоен?» «В Дании вскормлен я и вспоен. Там и наряд мой рыцарский скроен. Туда вернусь я к своей невесте — Жить мне и умереть с ней вместе!» Тайком служанке велит она: «Ты в зубровый рог налей вина! Но два зерна волшебной ржи Ты прежде в зубровый рог положи!» Прислужница, молча ступив на порог, В горницу вносит блистающий рог. Бесмер до дна осушил этот рог И прошлого больше припомнить не мог. «Ты, рыцарь Бесмер, красив и строен, Скажи мне, где ты вскормлен и вспоен?» «В обители эльфов я вскормлен и вспоен. В обители эльфов наряд мой скроен. А ты — невеста моя, и впредь С тобою жить мне и умереть!» Воспрянула эльфов королева: Спал у ней Бесмер под боком слева. О нем горевали все, без изъятья: Отец и матушка, сестры и братья. До гроба, не находя себе места, Плакала и убивалась невеста.

Сила арфы

Кости игральные на тавлею — А струны из чистого злата! — Виллеманд мечет и деву свою Услаждает звуками арфы. Падают кости, и всякий раз Слезы у девы бегут из глаз. «Червонное злато слезам виной Или твое обрученье со мной? Плачешь ты, бедность мою обнаружа, Или иного желала бы мужа?» «О злате червонном печалюсь не больно, И замуж иду за тебя добровольно! Богато твое поместье, И ровня — жених невесте. Блиде-река— моей грусти причина! Лежит на пути моем эта пучина. В день свадьбы в ее ледяные струй Канули сестры родные мои». «Не плачь, дорогая, забудь кручину! Я дам тебе молодцов дружину. Мои молодцы с тобой по мосту Поскачут — справа и слева по сту! А рыцари — ровно двенадцать счетом — Коня твоего поведут с почетом». Красным златом подкованный к сроку, Конь подвозит невесту к потоку. Пройдя полпути, на мосту дощатом Он поскользнулся, подкованный златом. Он поскользнулся на пятом гвозде, И тонет невеста в бурлящей воде. Ловили ее за луку седла, Но тщетна любая попытка была. Вот белой рукой взмахнула: «На сушу Вытащи, милый! Спаси мою душу!» «Спаси тебя бог и крестная сила, А я не могу!» — отвечает милый. Крикнул Виллеманд: «Паж мой юный, Сбегай за арфой моей златострунной!» Виллеманд стал над бурной рекой И струны златые тронул рукой. Такую сноровку имел он в перстах, Что замерли певчие птицы в кустах. И так ударял по струне упругой, Как будто гром гремел над округой. Дубы и березы треснули в чаще. Сбило рога у скотины мычащей. Лопнули скрепы, посыпалась пыль: Треснул на церкви Марии шпиль. Играл он, волю давая гневу,— Неужто троллю отдать свою деву? Играл, чтоб гудела под ним глубина, И поднял нечистого духа со дна. Вынырнул тролль из гиблого места. В зубах у него молодая невеста. При ней — две милых девицы,— Две старших ее сестрицы. «Виллеманд, Виллеманд! Вот тебе дева, Но здешние реки отдай мне без гнева». «Возьму свою деву, но троллю вовек Быть не позволю владыкою рек! В пурпур одета, на сером коне, Невеста моя, ты поедешь ко мне». Так Виллеманд смелый в этом краю — А струны из чистого злата! — Празднует свадьбу и деву свою Услаждает звуками арфы.

Меч-мститель

Педер к замку подъехал, пыля, И у ворот повстречал короля. Вперед! Счастливо вам разминуться! «Друг мой Педер, скажи — отчего Ты медлишь отмстить за отца своего?» «Я был восточней восточных земель, Где скрыта нового дня колыбель. Южней полудня лежал мой путь, Где солнце книзу должно повернуть. Западней запада гнал я коня, Где солнце спит на закате дня. Полночней полуночи был я, где лед Лежит и не тает круглый год. Нигде не встретил я молодца, Чтоб мог указать мне убийцу отца». «А если тебе назовут супостата, Какая доказчику будет плата?» «Я вдоволь дам серебра и злата Тому, кто мне назовет супостата. И больше того: за услугу свою Получит он с доброй оснасткой ладью». Король усмехнулся, кутаясь в мех: «Убийцу я знаю лучше всех! Клянусь тебе именем бога-творца: Я сам убил твоего отца!» Педер себя ударяет в грудь: «Сердце мое, железным будь! Не разорвись на месте, Пока не свершил я мести!» Дома достал он свой верный булат: «Ты у меня единственный брат! Ярый мой Пламень, острый клинок, Будь мне подмогой: я одинок! Я дам тебе крови испить, Ты дай мне горе избыть». «Как я могу за тебя постоять, Если разбита моя рукоять?» Десять фунтов железа и пять Фунтов стали — склепать рукоять — Педер отнес кузнецу, и заплату На меч наложил он за добрую плату. «Теперь помоги мне, верный булат! Ты у меня единственный брат». «Будь отвага твоя непреклонной И грозной, как мой клинок закаленный! Будь, как моя рукоять, крепка И несокрушима твоя рука!» Пили вино удальцы в трапезной. Выхватил Педер меч свой железный. Желая клинок испытать поскорей, Сразил он восемь богатырей. Рубил без пощады направо, налево, Будь женщина перед ним или дева! Убил короля возле башни зубчатой И сыновей его, тешась расплатой. В люльке лежащий молвил младенец: «Худо ты мстишь за отца, отщепенец! Но вырасту я и тебе не спущу: За своего, бог даст, отомщу!» «Не отомстишь ты мне вовек!» — И надвое Педер младенца рассек. «Ярый Пламень, уймись теперь! Во имя всевышнего, пыл свой умерь». «Охота мне жизнь твою пресечь И крови испить, — отвечает меч.— Ты сейчас испустил бы дух, Когда б не назвал мое имя вслух!» В кузницу снова пришел молодец: «Скуй мне вериги, добрый кузнец! Скуй мне вериги, кузнец любезный, И обмотай меня цепью железной!» В страну чужую он брел через силу И вдруг увидал короля могилу. Как только прошел по могиле — вмиг Лопнули цепи, не стало вериг.

Хавбор и Сигнелиль

У Сивурда с Хавбором — двух королей Для распри была причина: Прекрасная Сигнелиль! Девы милей Вовек не встречал мужчина. Хавбор, сын королевский, в тоске Проснулся сегодня ночью. Поведал он матери странный сон, Увиденный как бы воочью: «Сигне я обнимал в раю, Среди неземных красот, Но вместе с ней на землю опять Упал с небесных высот». «Если ты в раю побывал — Сигне добьешься вскоре, А если упал с небес — умрешь За деву в неравном споре». «Если написано мне на роду Сигне добиться вскоре, Тем горше будет мне умереть За деву в неравном споре». Хавбор, сын королевский, велел Скроить ему платье девичье И в Данию, кудри свои отрастив, Отправился в женском обличье. Наряд королевича был блестящ. Он смахивал на девицу, Когда, накинув пурпурный плащ, К Сигнильд вошел в светлицу. «Меж дев добронравных и мужних жен Сидишь ты, чужда безделью. Сигне, прислал меня Хавбор сюда, Учиться у вас рукоделью!» «Всему, что умею, тебя обучу. Не будешь ты здесь чужестранкой. Ешь из одной посуды со мной И спи с моею служанкой!» «С детьми королевскими я спала. Как мне спать со служанкой? Ведь я от обиды могу умереть, Лежа с такой грубиянкой!» «Прекрасная дева, чем так терзать Себя из-за этой безделки, В моей постели ты будешь спать И есть из моей тарелки!» Вырезал Хавбор из ткани лань, Достав свой острый ножик. Затем оленя прибавил к ней, С парой ветвистых рожек. Выкраивал он то оленя, то лань, А Сигне рукою ловкой Их нашивала на златоткань, К работе склонясь головкой. В шитье усердствовал женский пол. Один королевич без толку, Свою иголку во рту держа, Ею играл втихомолку. С ехидством сказала служанка ему (Она была злоязычной): «Не видела я среди знатных дев Такой швеи горемычной». С ехидством сказала служанка ему: «Гляжу на твои успехи! Не видела я среди знатных дев Другой такой неумехи. Они не сажают кривых стежков, В рот не суют иголку, И нет у них пары железных рук, В которых мало толку. Они не хватают кубков больших, Не осушают их разом, Не пялятся из-под девичьих бровей Дерзким бесстыжим глазом». «Вот еще дался тебе мой глаз! Помалкивай, злая служанка! Меньше всего охота глазеть Мне на тебя, смутьянка». Поздно вечером Сигне ведет Хавбора в спальный покой. В постели она его твердой груди Коснулась белой рукой. Коснувшись украшенной златом груди, Спросила она: «Подруга, Зачем твоя грудь, подобно моей, Не стала кругла и упруга?» «Девы в нашем краю на тинг Ездят, надев доспехи. Стан мой туго сжимала кольчуга, И грудь не росла от помехи. Никто нас не слышит, Сигнильд! Если твоей любви Достоин какой-нибудь рыцарь, Имя его назови!» «Не то чтобы в целом свете Никто мне был не под стать, Но сердцу мил королевич, Которого Хавбором звать». «Если мил тебе королевич, Которого Хавбором звать, Дорогая, с собой бок о бок Ты его уложила спать!» «Зачем ты, Хавбор, сын короля, Мне наносишь бесчестье? Ты должен был к отцу моему За мной прискакать в поместье. С ястребом на правой руке, Держа поводья в левой, Ты должен был, соблюдая чин, К отцу прискакать за девой». «С ястребом прискакать на коне К отцу твоему я не смею: Сивурд-король посулился мне Петлю накинуть на шею». «Хавбор, сын королевский, молчи! Не погуби наши души. Злая служанка моя небось Лежит, навостривши уши». «Разве может меня устрашить Служанки твоей злословье, Если храню меч и броню Я у себя в изголовье? Пока в изголовье свой добрый меч С броней вороненой прячу — Ста удалых молодцов не боюсь И злой служанки в придачу». Забыв о горе своем, Лежат королевские дети, Как будто они вдвоем Остались на белом свете. Злая служанка подкралась, как вор, И, радуясь их легковерью, Она подслушала весь разговор, Стоя снаружи, за дверью. Пока оставались они сам-друг, Меч с отменной чеканкой И панцирь стальной исчезли вдруг, Украдены злой служанкой. К Сивурду-королю в покой Она врывается с криком, Пряча под фартук меч и броню, Чтоб он поверил уликам. «Проснись, король, мой господин, Обманутый бесчестно: Здесь Хавбор! С дочерью твоей Он спит, обнявшись тесно». «Умолкни, лгунья! За эту речь Завтра же спозаранку Я прикажу тебя заживо сжечь, Такую злую служанку!» «Король, меня за правдивую речь Не предавай огню. Взгляни на добрый Хавбора меч И стали дамасской броню!» Вскочил, как встрепанный, Сивурд-король. Призыв загремел по округе: «Мечи из ножон, мои молодцы! Наденьте стальные кольчуги! Худо тому, кто спустя рукава Снарядится, забыв о кольчуге: Шея у Хавбора такова, Что ее не согнуть без натуги». Копьями в дверь ударяют, Ломая крепкий затвор: «Вставай, королевич Хавбор! Выходи на широкий двор!» Хватился Хавбор стальной брони, Меча с отменной чеканкой. Из-под подушки были они Похищены злой служанкой. «Хотя украден мой добрый меч И с ним стальная кольчуга, Клянусь тебе, Сигнильд, нашим врагам Нынче придется туго!» Храбрый Хавбор людей короля Укладывать стал полукружьем. Покуда в кровати хватало досок, Служили они оружьем. У терема Сигнильд народ полег. Была жестокая схватка. Хавбор ударами рук и ног Сшиб молодцов три десятка. Надели на Хавбора наконец Две пары железных пут. Но их без труда разорвал удалец, Что твой соломенный жгут! А тут — лихоманка ее возьми! — Служанка сказала в голос: «Крепче оков на Хавбора нет, Чем Сигнильд прекрасной волос! Волос ее золотой разорвать Не смогут Хавбора руки: Скорей разорвется сердце его От неизбывной муки!» В надежде, что Хавбор, сын короля, Такого не стерпит злосчастья, У Сигне волос берут золотой И Хавбору вяжут запястья. Не может он разорвать волосок Девы, нежно любимой. Скорей разорвется сердце его От скорби неутолимой. «Сигнильд, как только увидишь меня У замка висящим на древе, Должна ты, любовь и верность храня, Зажечь свою башню в гневе». «Хавбор, если ты будешь убит У отца моего в поместье, Всем виновным возмездье грозит С их невестами вместе». Стали прилаживать петлю на сук. Тогда королевич удалый Сказал: «На месте моем повесьте Сначала плащ мой алый! Повесьте из пурпура сшитый плащ, А я, молодец досужий, Еще полюбуюсь, как будут меня Оплакивать женщины вчуже». Алый плащ меж зеленых чащ Видит Сигнильд на древе, И башню свою, чтобы там сгореть, Она поджигает в гневе. Сухие стропила вспыхнули вмиг И тростника вязанки. В башне Сигнильд сгорели с ней Подруги ее и служанки. Хавбор сказал: «Напоследок взгляну На мир — каков он есть?» От пламенеющей башни очей Не мог королевич отвесть. «С древа снимите мой пурпурный плащ Что толку висеть ему? Тысячу жизней пускай мне сулят — Я и одной не возьму!» Увидя издали черный дым И ярый пламень пожара, Сивурд-король спросил молодцов: «Отколь взялась эта кара?» Горькие слезы в ответ полились Из глаз молодого пажа: «Так доказала свою любовь Сигне — моя госпожа!» «К башне бегите немедля — Сигнильд не дайте сгореть! Хавбора выньте из петли — Не дайте ему умереть! Знать бы мне, сколь их любовь сильна, Был Сивурд-король безутешен,— Я отдал бы датский престол за то, Чтоб Хавбор не был повешен!» Хотя отовсюду сбежался народ, Нельзя было им помочь. В петле погиб королевский сын, В огне — королевская дочь. Жаль было юной четы до слез! А ночь спустя, спозаранку Схватили и в черную землю живьем Зарыли злую служанку.

Оге и Эльсе

Три девы сидели в светлице: Две — пряли златую нить, А третья не уставала О мертвом слезы лить. К прекрасной Эльсе с дороги — Тому немного дней — Заехал рыцарь Оге И обручился с ней. Он златом с ней обручился, Едва ступив на порог, И в первое новолунье В землю сырую лег. Эльсе ломала руки. Невесты жалобный стон И горьких рыданий звуки В могиле услышал он. Поднялся рыцарь Оге. На плечи взвалил с трудом Свой гроб и с бременем тяжким К невесте отправился в дом. Он стукнул в двери гробом, А не рукоятью меча, Которой стучался прежде, Обернув ее в мех плаща. «Открой мне, прекрасная Эльсе!» «Открою, во имя Христа, Если имя назвать Христово Вправе твои уста!» «Встань, благородная Эльсе! Впусти своего жениха. По-прежнему имя Христово Назвать я могу без греха». Эльсе встала с постели И дверь отперла мертвецу. Слезы у девы бежали По белому лицу. Она ему кудри чесала, Гребень взяв золотой: Расчешет прядь — и омоет Ее горючей слезой! «Рыцарь Оге, мой милый! Поведай, возлюбленный мой, Как лежишь ты на дне могилы, Объятый кромешной тьмой?» «Под землей, в гробу моем тесном, Где сырость и вечная мгла,— Мне как в раю небесном, Если ты весела!» «Мой милый, с тобою вместе, На дне могилы, во мгле, Нельзя ли твоей невесте Лежать в сырой земле?» «С тобою крестная сила! Спаси тебя крест святой! Как пекло, зияет могила Зловещей своей чернотой. Когда твой плач к изголовью Доносится ночью и днем, Мой гроб запекшейся кровью Наполнен и тяжко в нем. Над моим изголовьем зелье Коренится, в грунт углубясь. На ногах, в моем подземелье, Повисают змеи, склубясь. Но если песня сорвется Ненароком с любимых уст, Внутри моей могилы Зацветает розовый куст. Крикнул петух черный. Затворы с вечности врат Упали, и в мир тлетворный Вернуться спешит наш брат. Крикнул петух белый, Ранней зари певец. В свой дом затравенелый Вернуться должен мертвец. Крикнул петух рыжий. Это — усопшим знак, Что месяц клонится ниже И мешкать нельзя никак!» Взвалил он гроб на плечи И сквозь дремучий бор Побрел с ним через силу В церковный двор. Эльсе, в тоске и тревоге, В этом лесу глухом Шла за рыцарем Оге, Мертвым своим женихом. И выцвели, как только Вступил он в церковный двор, Его златые кудри, Всегда ласкавшие взор. «Взгляни, дорогая, на небо, На звездный его венец! Душа твоя взвеселится, Лишь ночи наступит конец». На небо взглянула Эльсе, На звездный его венец, И не увидела дева, Как в землю ушел мертвец. Горюя, домой вернулась Эльсе в предутренней мгле И в первое новолунье Лежала в сырой земле.

Горе Хиллелиль

Хиллелиль шила, потупя взор. Ошибками так и пестрел узор. Нить золотую в иголку Вдевала там, где быть шелку. Где надо золотом шить — Брала шелковую нить. Сперва королева прислужницу шлет: «Скажи, что Хиллелиль худо шьет!» Затем, надев капюшон меховой, Идет к ней по лестнице винтовой. «Хиллелиль, я не могу постичь, С чего ты нашила такую дичь? Шьешь ты золотом вкривь и вкось. Узор у тебя получился — хоть брось! Всякий, взглянув на твое шитье, Скажет: «Ей постыло житье!» «Сядь поближе ко мне, королева! Выслушай повесть мою без гнева. Отец у меня королевством владел. На мать он златую корону надел. Достойные рыцари — дважды по шесть — День и ночь стерегли мою честь. Тут соблазнил меня рыцарь один. То был короля Британии сын. Как поддалась я соблазну — бог весть, Но герцог Хильдебранд взял мою честь. Везли наше злато два коня. На третьем он увозил меня. Туда примчали нас к вечеру кони, Где скрыться чаяли мы от погони. Но братьев моих златокудрых семь Встревожили стуком ночную темь. Сказал он: «Ради нашей любви Меня по имени ты не зови! Меня по имени ты не зови, Если даже увидишь лежащим в крови. Не называй мое имя вслух, Покуда не испущу я дух!» Еле успев меня остеречь, Он выскочил вон, обнажив свой меч. Первый раз он рубнул сплеча — Семь братьев легли от его меча. Рубнул он снова, что было сил,— Родного отца моего подкосил. Зятьев одиннадцать подле тестя Мечом своим уложил на месте! Я крикнула: «Хильдебранд, погоди! Брата меньшого ты пощади! Матушке пусть привезет он весть,— Пусть ей поведает все, как есть!» В этот миг, мечами изранен, Хильдебранд упал, бездыханен. За белые руки схватил меня брат, Подпругой седельной скрутил их трикрат. Кудрями златыми к луке седла Меня привязал он для пущего зла. Братнин конь переплыл поток. Был он, как никогда, глубок! Кровь моя по дороге к замку Окрасила каждый бугор и ямку. Матушка у ворот поместья Скорбного дождалась известья. Брат бы замучил меня, но мать Его умолила меня продать. У церкви Марии, под звон колокольный, Меня объявили рабой подневольной. Как только ударили в колокол медный, Сердце разбилось у матери бедной». Едва конец наступил рассказу, Замертво Хиллелиль рухнула сразу. Когда подхватила ее королева, Была на руках у ней мертвая дева.

Юный Энгель

Юный Энгель отвагой блистал И красотой лица. Уехав из дома, он деву одну Силой увез, без венца. Неужели заря никогда не разгонит мрак? Мальфред — имя ее — с похвалой Звучало у всех на устах. С Энгелем первую ночь провела Она в придорожных кустах. Однажды в полночь проснулся он И молвил: «Такой напасти Не взять мне в толк: свирепый волк Держал мое сердце в пасти! Я пробудился, но серый волк Рвал наяву на части Зубами по-прежнему сердце мое И не выпускал из пасти». «Ты без спросу меня увез Из-под родительской власти. Немудрено, если серый волк Рвал твое сердце на части!» Вбегает в горницу юный паж, Смышлен и остер на язык. Он слово со словом умеет связать, На людях не станет в тупик. «Юный Энгель, мой господин, Беги! С четырех концов Гёде Ловманд на город наш Ведет своих молодцов!» «Хоть Гёде их с четырех сторон Ведет на город наш, Ни тридцать его молодцов, ни он Меня не страшат, мой паж!» «Напрасно ты ценишь их ни во что! Здесь будет грозная схватка. Скачут за Ловмандом ратников сто, А вовсе не три десятка». Энгель обнял деву свою И стал целовать без конца. «Мальфред, любовь моя, добрый совет Дай мне во имя творца!» «От церкви Марии добудь ключи. Нам больше некуда деться. Со всеми, кто ел твой хлеб и харчи, Должны мы там отсидеться. От церкви Марии добудь ключи. Займем ее без помехи Со всеми, кому давал ты мечи, Коней своих и доспехи». Церковь Марии заняв, дней пять Сидели они в осаде. Гёде Ловманд не мог ее взять И был в сильнейшей досаде. Но матери Мальфред была немила, И, дочке явив нелюбовь, Она предложила, чтоб церковь дотла Сожгли и отстроили вновь: «Возьмите золота и серебра, Наполним доверху чашу, А после, когда придет пора, Мы церковь отстроим нашу!» Вспыхнула церковь Марии внутри От пола до подволоки. У Мальфред под капюшоном плаща Как мел побелели щеки. Лютый жар был в церковном дворе От стен, полыхавших снаружи. Внутри, где свинец топился, как воск, Запертым было хуже! Юный Энгель сказал молодцам: «Придется коней заколоть, Чтоб конской кровью могли охладить Мы обожженную плоть». Маленький паж, любя лошадей, Такого не ждал совета: «Ты лучше Мальфред свою убей! Она заслужила это». Юный Энгель обнял ее В разгуле огня и дыма: «Ты жизни достойна, любовь моя! Останешься ты невредима». На круглый щит посадили ее, В пылающих клочьях плаща. Каждый подставил копья острие, И подняли щит сообща. Его внесли в пламеневший притвор, Метнули в оконный проем, И Мальфред сошла на церковный двор В плаще обгорелом своем. Ей кудри златые огонь опалил. Ей пот пропитал соленый Платье, в котором из церкви она Удалилась на луг зеленый. Она пришла на зеленый луг И молвила: «Вместе с горящей Церковью Девы Марии сгорит Один молодец настоящий!» Родился у Мальфред по осени сын, И втайне держались родины: О том, что дитя явилось на свет, Не знал человек ни единый. Младенец вечером был рожден. Ночью он был крещен. Юным Энгелем в честь отца Мальчик был наречен. Семь зим его растила мать. Затем, в глаза ему глядя, Сказала: «Отца твоего убил Брат мой Гёде — твой дядя!» Сыну сравнялось девять зим, И снова сказала мать: «Мой брат убил отца твоего! Ты должен это знать». Юный Энгель, сын удальца, Скликает свою родню: «Хочу отомстить я за смерть отца, Взяв меч и надев броню». Гёде Ловманд в поместье своем Сидит за столом дубовым. Вошедший в горницу маленький паж Не лезет в карман за словом: «Гёде Ловманд, мой господин, Беги! — восклицает он.— Юный Энгель нас окружил Со всех четырех сторон. Юный Энгель, копьем до небес Потрясая, — добавил паж,— Своих молодцов с четырех концов Ведет на город наш». «Отколь этот юный Энгель взялся, Копьем потрясающий с ходу? На тинге я слыхом о нем не слыхал, Не знал его имени сроду!» По белому личику треплет пажа Гёде Ловманд, любя: «Дай мне, мальчик, добрый совет, Если он есть у тебя!» «В этом деле нет ничего Надежней каменной башни. В башне из камня, мой господин, Найдешь ты приют всегдашний. Укрывшись между мраморных стен, Свинцовые двери запри. Было бы впрямь чудно, если б нас Враг захватил внутри!» Юный Энгель их окружил Со всех четырех концов И сам, до небес потрясая копьем, Повел своих удальцов. В окошко башни на эту спесь Гёде глядел и дивился: «Ты чего хорохоришься здесь? Откуда такой явился?» Юный Энгель, в пурпурный плащ Кутаясь, молвил дяде: «Я — милый племянник твой, сестрин сын, Тебя держащий в осаде!» Гёде сказал ему: «Нет причин Гордиться таким невзгодьем. Если ты наложницы сын, Считай себя шлюхи отродьем!» Энгель сказал: «Я наложницы сын! Меж тем у ее отродья Красивый замок есть не один, И леса, и другие угодья. Вдоволь золота и серебра, И витязей храбрых дружина, И кони, и много другого добра Есть у наложницы сына! Но если я наложницы сын — В этом твоя вина!» Юный Энгель башню зажег, И вмиг загорелась она. Как вкопанный, юный Энгель стоял И дожидался, покуда От каменной башни останется там Серого пепла груда. Руками белыми он плескал, На пламень пожарный глядя. Седой золой стал Гёде злой, Его коварный дядя. К матери Энгель вернулся, когда Закончилась эта потеха. Фру Мальфред ждала его у ворот, В плаще из куньего меха. «Любезная матушка, ты у ворот Стоишь в плаще из куницы. Я отомстил за убийство отца До наступленья денницы». Мальфред стала руки ломать, Услышав эти слова. Она заплакала: «Было одно Горе, теперь их два!» Юный Энгель вздохнул в ответ, Коня повернув обратно: «Ни в чем у женщин ясности нет! Чего хотят — непонятно». Останки Гёде взяла земля, А юный Энгель не тужит. Он при дворе своего короля За червонное золото служит. Неужели заря никогда не разгонит мрак?

Рыцарь Карл в гробу

Рыцарю Карлу неймется. Он спрашивает мать: «Как мне юную Кирстин из монастыря умчать?» А розы и лилии благоухали. «Больным скажись и в гроб ложись, обряжен, как мертвец. Пусть никто не усомнится, что тебе пришел конец». Послушался рыцарь Карл. В постель улегся он. Был вечером болен, к утру с колоколен звучал погребальный звон. Пажи коней седлают, чтоб в монастырь поспеть. Покойного рыцаря Карла везут в монастырь — отпеть. Въезжает гроб, качаясь, на монастырский двор. Встречать его с почетом выходит сам приор. «Преставился рыцарь Карл молодой!» Пажи, пурпур надев, сегодня ночью над мертвым бдеть просят прекрасных дев. Услышала крошка Кирстин и спрашивает мать: «Могу я рыцарю Карлу последний долг отдать?» «Должна ты пурпур надеть и на кудри златой венец. Да в церкви, у гроба, глядеть надо в оба! Ведь рыцарь Карл — хитрец». Три двери дева прошла насквозь. Огни восковых свечей у ней расплывались в печальных очах и слезы лились из очей. Вот села она к изголовью, раскрыв молитвослов. «Ты был моей любовью, когда был жив-здоров!» Стала она в изножье, льняной подняла покров. «Ты жизни мне был дороже, когда был жив-здоров!» Он ей шепнул чуть слышно: «Ты слез не лей обо мне! О маленькая Кирстин, я здесь по твоей вине! За стрельчатой оградой ждут кони в час ночной. Поскачешь ли, крошка Кирстин, из монастыря со мной?» Он выпрыгнул из гроба, откинув прочь покров. Он маленькую Кирстин схватил — и был таков. Монашки читали каноны и видели, как он воскрес: «Должно быть, ангел божий за девой слетел с небес!» Монашки читали каноны, и каждую мучил вопрос: «Почему этот ангел божий до сих пор меня не унес?» А розы и лилии благоухали.

Дорогой плащ

Дева прекрасная в рощу одна Отправилась в день погожий, И встретился рыцарь Магнус ей. Он был молодец пригожий. «Добрый день тебе на зеленом лугу. Добрый день, молодец пригожий! На траве расстели нам обоим плащ! Из него мы сделаем ложе». «Для тебя свой новый бархатный плащ, Зеленый, слегка ворсистый, Чтоб от мокрой травы разлезлись швы, Я не брошу на луг росистый! Я не брошу на землю свой бархатный плащ Он достался мне не в подарок. Я в Стокгольме его купил. Он мне стоил пятнадцать марок». «Рыцарь Магнус, живет моя мать Вблизи, за лесной опушкой. Подожди, покуда я сбегаю к ней За голубой подушкой. Живет моя мать — рукой подать! Подожди меня, Магнус, в лесу. У нее голубых подушек — пять. Я одну из них принесу». Накинув на кудри ему капюшон, Велела — а голос был вкрадчив! — Часок подождать и ушла навсегда, Тем самым его околпачив. Из тонкого шелка был ее плащ, Смеялась она задушевно И, платья подол по траве волоча, Ушла что твоя королевна! Весь день простоял, и другой простоял На лугу молодец пригожий, А девы прекрасной нет как нет, Чтоб ему уготовить ложе. В зеленом убранстве красуется лес, А девы нет и в помине. Магнус, она б не вернулась к тебе, Хоть бы стоял ты поныне! Еще с неделю высматривал он Ее то справа, то слева. Торчал как пень, и в троицын день В церковь поехала дева. При входе узнал он ее без труда: «Зачем по собственной воле Ты мне посулила вернуться туда — И не вернулась боле?» «Спасибо бархатному плащу Скажи за такой подарок,— Тому, что ты в Стокгольме купил, Истратив пятнадцать марок. Пусть ведают люди: ко мне вовек Не подойдешь ты близко! Зеленому бархатному плащу За это кланяйся низко! Честь я тебе оказала в лесу, Полном предутренней влаги. Рыцарь Магнус, принять эту честь У тебя недостало отваги. Рыцарем будь я, что деву в лесу Встретил, — клянусь тебе свято! — Свой плащ безоглядно швырнула б в росу, Будь он даже из чистого злата!»