Чудесный рог: Народные баллады

Была б ты немного богаче…

Однажды я на берег вышла, По тропке спустилась к реке. Вдруг вижу: челнок подплывает, Три графа сидят в челноке. Вот граф, молодой и прекрасный, В бокал наливает вина: «Красавица, светик мой ясный, Ты выпить со мною должна». Глядит на меня чуть не плача И шепчет, склонясь надо мной: «Была б ты немного богаче, Моей бы ты стала женой». «Не смейтесь над девушкой честной. Зачем мне ваш графский дворец? Бедняк из деревни окрестной Меня поведет под венец». «А коль жениха не дождешься Ни в том и ни в этом году?» «Тогда я монахиней стану, Тогда я в обитель уйду». С тех пор миновало полгода, Зима наступила, и вот Приснилось ему, что голубка Монахиней в келье живет. Стрелой к монастырским воротам Летит он на быстром коне… Открылось окошечко: «Кто там?» «Любовь моя, выйди ко мне!» И девушка в белом наряде Выходит к нему на порог. Отрезаны длинные пряди, И взгляд ее грустен и строг. Он ей не промолвил ни слова, Он ей не сказал ничего. Но сердце от горя такого Разбилось в груди у него.

Свидание с мертвым женихом

Ее он любил когда-то, Да взяли его в солдаты. Ему сказала она: «Зачем так печален взор твой? Живой ты будешь или мертвый, Я стану ждать у окна, Пока отгремит война». За месяцем месяц мчится. Вот всадник в окно стучится Осенней порой ночной. «Ты помнишь иль ты забыла, Как прежде меня любила? Садись на коня со мной!» «Я жду тебя, мой родной!» Он обнял ее за шею И вот уже вместе с нею На черном летит коне. «Не страшно ль тебе, родная?» «О милый, ведь не одна я. Чего же бояться мне В своей ли, в чужой стороне?» Как жалобно ветры плачут. Как мертвые быстро скачут. Проехали шаткий мост. К часовне ведет дорога. Осталось скакать немного: Белеет вдали погост При свете холодных звезд. «Любовь моя и отрада, Навек нам расстаться надо»,— Невесте сказал жених. И лег он в сырую землю: Лишь мертвых земля приемлет В объятья могил своих, Но не берет живых.

Вейнсбергские жены

Мы затянем с вами чинно Эту песнь седых времен. Есть серьезная причина Нам воспеть отвагу жен, Верность женскую прославить В подобающих стихах, Как бы памятник поставить В человеческих сердцах. Сей рассказ из давней были К нам пришел через века: Крепость Вейнсберг окружили Наступавшие войска. Кайзер Конрад разъяренный Гнал на штурм бойцов своих, Но железной обороной Старый герцог встретил их. День и ночь идет осада, День и ночь гремит война. Прочь отброшена пощада, Вельфам гибель суждена. Среди грохота и воя, Средь бушующих огней Милосердие простое Груды золота ценней. Крепость мечется в тревоге От негаданной беды: Перерезаны дороги, Нет ни хлеба, ни воды. Даже старые рубаки Приуныли в эту ночь: «Все подохнем, как собаки, Может бог один помочь». Но когда душа мужчины В подлый страх погружена, Из печали, из кручины Мужа выручит жена. Так и здесь… Твердя молитвы, Через вражеский редут Толпы жен на поле битвы Прямо к Конраду идут. «Кайзер, внемли нашим стонам, Дай от смерти жизнь спасти, Разреши несчастным женам Прочь из крепости уйти!» И ответил победитель, Тронут этою мольбой: «Уходите и берите Все, что можете, с собой!» И взгляните — что за диво! Свет любви тая в очах, Жены вышли торопливо С тяжкой ношей на плечах. Но не серебро, не злато, Не дары своей земли — Мужа, сына или брата На плечах они несли. Конрад, полон удивленья, Молвит: «Вот чего не ждал!» И в припадке умиленья, Как младенец, зарыдал. И противнику в награду За любовь и верность жен Повелел он снять осаду. Так был город пощажен… О великие герои, О бесстрашные бойцы, Люди Спарты, люди Трои, Громких подвигов творцы! Вашей силе и отваге Неспроста дивится свет, Но в какой, скажите, саге Подвиг женщины воспет? Разве гимнов не достойна Та, что, долю не кляня, Мужа вынесет спокойно Из смертельного огня? Слова лишнего не скажет, Все поймет и все простит, Другу рану перевяжет, Лоб горячий остудит. Как божественное чудо, Щедрой данное судьбой, На земле везде и всюду, Навсегда она с тобой! Пусть же славятся отныне До скончания времен В гимне, в песне и в былине Честь, любовь и верность жен!

Баллада о голодном ребенке

«Матушка, матушка, хлебца дай — Голод замучил, хоть пропадай». «Хлебушек завтра посеем, сынок. Надо еще потерпеть денек». Вот в землю брошено зерно — Твердит ребенок все одно: «Матушка, матушка, хлебца дай — Голод замучил, хоть пропадай». «Завтра начнется жатва, сынок! Надо еще потерпеть денек». Вот стало колосом зерно: Твердит ребенок все одно: «Матушка, матушка, хлебца дай — Голод замучил, хоть пропадай». «Завтра начнем молотить, сынок. Надо еще потерпеть денек». Уже в мешках лежит зерно — Твердит ребенок все одно: «Матушка, матушка, хлебца дай — Голод замучил, хоть пропадай». «Завтра на мельницу съезжу, сынок. Надо еще потерпеть денек». Мукою сделалось зерно — Твердит ребенок все одно: «Матушка, матушка, хлебца дай Голод замучил, хоть пропадай». «В печку тесто поставлю, сынок. Надо еще потерпеть денек». Вот хлеб горою на столе, Да жаль, дитя — в сырой земле.

Надежда

Тяжела, страшна утрата — Все погибло без возврата. Понапрасну слез не лей. Что корить судьбину злую? Позабудь любовь былую, О минувшем не жалей. Но и в черный день бессилья Нам дает надежда крылья, Заставляет жить сердца. Жарко шепчет: «Не сдавайся! Полно хныкать! Оставайся Тверд душою до конца!» Ах, не будь у нас надежды, Мы б давно сомкнули вежды, Может, сами б в гроб легли. Но она, лишь скорбь заметит, Светлой радугой засветит, Вспыхнет звездочкой вдали. Если ранен, если болен, Если жизнью обездолен, Сердце даром не неволь. Только вспомни про нее ты — Сразу снимет все заботы, И твоя утихнет боль. Если стану помирать я, Не спешите плакать, братья! Пусть тогда моя родня Позабудет о погосте Да зовет надежду в гости — И, глядишь, спасет меня!

Путаница

Жил в мужике богатый дом, Пил хлеб, закусывал вином, Стриг ножницы овечкой, Доской рубанок он строгал, В коня повозку запрягал, Топил поленья печкой. Он просыпался к вечерку, Стегал кобылкой вожжи, Из пирога он пек муку, Из пива делал дрожжи. Сажал он в репе огород, Воров поставил у ворот, Чтоб под покровом мрака Не влезла в дом собака. Он в рыбах озеро удил, Ему сынок жену родил, А мышь поймала кошку. Кормил он курами овес, Землею удобрял навоз, Хлебал отваром ложку. Он на ночь хлев пускал в коров, Срывал деревья с груши, В деревню лес возил из дров, На лодке плыл по суше. Подковой молот он ковал, Огнем горнило раздувал И, выпачкавшись в бане, Купался в грязном жбане. Но вот, закончив зимний сев, На шляпу голову надев, Побрел он на пирушку. В кругу заплаканных кутил Он, трубку спрятав, закурил И в пиво налил кружку. Да не пришлось попировать: Подвыпивший бродяга По кулаку зубами — хвать! И помер наш бедняга. Ему могилу принесли, Он встал живой из-под земли, Отпел отца святого И в пляс пустился снова!

Старинное предсказание близкой войны, которая, однако, окончится весною

Как подойдет святой Матвей, Листва осыплется с ветвей, В полях задует ветер, лют. Остерегайся, бедный люд! Спустилось солнышко в овраг. В страну идет старинный враг, Ведет бесчисленную рать И всех готовится сожрать! Уже он бросил в первый бой Холодный дождь и ветер злой, И в подпол прячутся скорей Картофель, репа, сельдерей, Дрожит озябшая лоза, В испуге вылупив глаза, Глядят вокруг: сбежать куда бы? — Лягушки, ящерицы, жабы. А тот идет со всех сторон! Отважных птиц он гонит вон. От взбудораженной земли Летят подальше журавли. Враг близко! Рядом! У ворот! Но не теряется народ: В домах, готовясь к бранной встрече, Вставляют стекла, чинят печи, Несут мешки, бочонки катят, Двойные двери конопатят. Держитесь, братцы! Не робейте! Пуховики, перины взбейте! Не спите около окон! Война диктует свой закон: Нельзя судачить на крылечке, Запрещено купаться в речке И — ни открыто, ни тайком — По саду бегать босиком. Должны быть спрятаны в кладовке Все ваши летние обновки, Платки и кофточки из ситца Не могут до поры носиться, Штаны и шляпы под запретом, В которых вы ходили летом. Враг у ворот! Готовьте сани! Уже везут дрова крестьяне, И уголь угольщик везет, Чтоб нас избавить от невзгод… Но вот в село вступает враг. Он развернул свой снежный флаг. Овладевая рубежом, Он режет ветром, как ножом, Леса и реки в плен берет. Но говорит ему народ: «Плевать на то, что ты суров! В хлева упрячем мы коров, Наденем боевые латы Из меха, войлока и ваты. Держись! Ногами будем топать, Тереть носы, руками хлопать. Не убоимся ничего! А ну, посмотрим, кто — кого?» И тут же армия врага На нас обрушила снега. Река — под ледяною кровлей. Как быть отныне с рыбной ловлей? Но мы, злодею на беду, Прорубим проруби во льду. Пусть враг забрал у нас коляски, У нас есть сани да салазки. Но враг войну ведет всерьез. Он шлет на мельницу мороз. Вот вам и черный понедельник! Да не робеет старый мельник. Враг хорошо ему знаком, Его он шпарит кипятком, Лопатой бьет, огнем стращает — И вновь колеса вал вращают. А между тем из всех избушек Дым вылетает, как из пушек. Огонь! — и мы печам в нутро Суем полено, как ядро. Закрыты наглухо все двери. Но, впрочем, есть у нас потери: Кому-то бешеный мороз Отменно изукрасил нос, Другой метелицей контужен, А третий кашляет: простужен. Что делать?.. Но в конце концов Мы за весной пошлем гонцов. Весна придет! Свершится чудо! О, как морозу будет худо, Когда через недолгий срок Подует вешний ветерок, Вернет тепло родным просторам, И станет враг худым и хворым. Тогда сквозь все пробьются дыры Приметы радости и мира: Травинка, стебель, ландыш хрупкий. Мороз согласен на уступки, Но солнце огненным лучом Пронзит злодея, как мечом. Все встрепенется, оживится, Из дальних стран вернутся птицы, Проснутся нивы и луга, Освободившись от врага, Но лишь пойдет на убыль год, Враг снова двинется в поход. И ты, приятель, помня это, Всегда к зиме готовься с лета. Тебе примером — муравей. И пусть придет святой Матвей!

Безжалостная сестра

В Силезии, в Гиршберге, жили Две кровных сестрицы. Одна Была непомерно богата, Другая — безмерно бедна. Голодной сказали соседки: «Чего ты терзаешь детей? Сходи-ка — небось не откажет! — За хлебом к сестрице своей». И женщина с ветхой сумою К богатой сестрице идет, Которая в каменном доме Живет без нужды и забот. «Ну, здравствуй сестра дорогая! Шесть бедных малюток моих Давно уже хлеба не ели. Нет хлеба вторую неделю. Так дай же мне хлеба для них!» «Не дам тебе, милая, хлеба, Хоть очень жалею детей. О них позаботится небо! Но портить не стану я хлеба — На шесть его резать частей». Так женщина с ветхой сумою Ни с чем возвратилась в свой дом, Где спят ее бедные дети, Тяжелым охвачены сном… Но муж бессердечной сестрицы Меж тем замечает, дрожа: Хлеб сделался твердым, как камень, Кровь на пол струится с ножа. «Кому отказала ты в хлебе? Кого прогнала со двора?» «Сестре я своей отказала!» — В слезах отвечает сестра. Берет она хлеба краюху И к бедной сестрице идет, Которая в жалкой лачуге Живет средь нужды и невзгод. «Ах, здравствуй, сестра дорогая! Открой поскорее мне дверь. Несу тебе хлеба краюху. Детей ты накормишь теперь!» «Уйди! Нам не надобно хлеба. Уж больно твой хлебец несвеж. О детях заботится небо. А ты теперь камень поешь!»

Дочь лесного царя

Олуф по дальним весям скакал — Гостей на свадьбу к себе скликал. И вдруг он увидел под сенью ветвей Лесную царевну средь эльфов и фей. «Любезный всадник, слезай с коня! Спляши со мною, потешь меня!» «Нет, не потешу и не спляшу — Домой на свадьбу к себе спешу!» «Спляши со мною, не будь упрям, Тебе златые я шпоры дам, Рубахи, кружева подарю, Их лунным светом посеребрю!» «С тобой плясать мне никак нельзя — На свадьбу едут ко мне друзья». «Спляши со мною, я говорю: Тебя я золотом одарю». «Твои подарки готов бы взять — И все ж я не должен с тобой плясать». «Плясать не хочешь? Тогда изволь: Тебя иссушит, загубит боль». Она его сердца коснулась рукой — Вовек он боли не знал такой. Сесть помогла ему на коня: «Скачи к невесте, да знай меня!» Примчался Олуф в родимый дом. Тоскует матушка под окном. «Сынок мой, нет на тебе лица! Как стал похож ты на мертвеца!» И молвит Олуф: «Сегодня в ночь Царя лесного я встретил дочь». «Сынок мой милый, — горюет мать,— Так что ж невесте твоей сказать?» «А ты скажи ей, что в глушь лесов На травлю зверя погнал я псов». Вот гости званые в дом идут, С собой невесту они ведут. И дева робко спросила их: «О, где мой Олуф? Где мой жених?» «Жених твой Олуф — в глуши лесов. На травлю зверя погнал он псов». Невеста сдернула шелк покрывал — Под ними мертвый Олуф лежал.

Украденная мука

Задумал мужик на пирушку пойти, С подружкой за кружкой часок провести. Вот он окликает подружку: «Не хочешь ли, милая, выпить винца? Пойдем-ка со мной на пирушку!» «Винца бы, конечно, не худо испить, Да жаль, что хозяину нечем платить». «Э, тоже придумала горе! На мельницу к мельнику рожь отвезу, И денежки сыщутся вскоре». Под утро, взвалив на телегу мешок, Поехал на мельницу наш мужичок: «Теперь-то утешу подружку!» До самого вечера мельник молол, А вышло муки — на полушку. Доход — мукомолу, разор — мужику. «Мошенник! Мою ты похитил муку! Вернул половину, не боле!» Но мельник хохочет: «Эх, глупый мужик! Все дело тут — в мелком помоле». И, тяжко вздыхая, с порожним мешком Поплелся бедняга в деревню пешком. Куражится мельник над парнем: «Да, братец, небось как вернешься домой — Задашь работенку пекарням!» И только достиг он родного сельца, Подружка навстречу сбегает с крыльца: «Ну, много ли выручил денег?» И, голову свесив, мужик говорит: «Беда! Облапошил мошенник. У мельника свиньи — не сыщешь жирней. Знать, хлебушком нашим он кормит свиней: В кормушку идет недодача. Подумать, и дела-то нет наглецу До нашего стона и плача. У мельника баба что булка кругла, У мельника дочка что сахар бела — Сгодилась им наша крупчатка! Вконец мужиков обобрал мироед. Куда там! Живется несладко! Завел он кота, на беду мужику. Тот лапой когтистой царап по мешку — Просыпал, глядишь, половину. Эй, мельник! Злодея кота прогони, Не то повернем к тебе спину!»

Тангейзер

Вам о Тангейзере рассказ Послушать бы не худо, О том, как с ним произошло Невиданное чудо. Семь лет в пещере он провел Возлюбленным Венеры И вот задумал под конец Уйти из той пещеры. «Тангейзер, славный рыцарь мой, Где ваш обет священный? Ужель отплатите вы мне Столь черною изменой?» «Я вам обетов не давал, Благодаренье богу. Кто мне посмеет помешать Отправиться в дорогу?» «Тангейзер, славный рыцарь мой, Таких, как в этом гроте, Обворожительных страстей Нигде вы не найдете». «О нет! Тщетой греховных ласк Меня прельщать не надо. Я не хочу гореть в огне, Изведать муки ада!» «Да что вам смерть, кромешный ад И преисподней пламя, Коль я вам губы обожгу Пунцовыми устами?» «Зачем мне пламень ваших уст, Коль ждет меня геенна? Молю вас: дайте мне уйти Из сладостного плена!» «Вы не уйдете никуда. Я не снесу потери. До самой смерти ваша жизнь Принадлежит Венере». «Ах, жизнь загублена моя В проклятом этом гроте. Молю вас: дайте мне уйти От вашей жадной плоти!» «Тангейзер, вы в своем уме ль? Оставьте эти речи! Взгляните, брачная постель Зовет к любовной встрече». «О, я страшусь такой любви — В ней пагуба таится. Венера — чудо красоты,— Вы просто дьяволица!» «Тангейзер, славный рыцарь мой Не смейтесь надо мною. Вы мне заплатите еще Ужасною ценою». «Что делать? Мой мутится ум! Я весь охвачен дрожью. От этой женщины меня Спаси, о матерь божья!» «Тангейзер, славный рыцарь мой Я не держу вас боле,— Иные радости узнать Желаю вам на воле!..» И вот, с Венерою простясь, К святым воротам Рима Идет он, плача и молясь, В лохмотьях пилигрима. И, просветленный, шепчет он: «Пред папой я предстану, Покаюсь во грехе своем Четвертому Урбану…» «Святой отец! Внемли моей Молитве покаянной. Я много лет опутан был Блудницей окаянной. Теперь во прахе пред тобой Стою, склонив колени: Дай отпущение грехам, Даруй мне избавленье!» Урбан, на посох опершись, Сказал: «Исчадье ада! Скорей сей посох расцветет, Чем низойдет пощада!» «О горе мне! — Тангейзер рек.— Куда бежать отсюда? Отныне до конца времен Я небом проклят буду!» Он прочь из города идет, Молясь и причитая: «Навек с тобой я разлучен, Мария пресвятая!» И возвращается назад, Исполнен твердой веры, Что сам господь его ведет В объятия Венеры. «Венера, юная жена! Я вам назначен богом». «Привет вам, славный рыцарь мой Конец моим тревогам». Меж тем на третий день расцвел Внезапно посох папы. Вот это диво! — не попал Тангейзер к черту в лапы. Венера — юная жена — Тангейзеру желанна. Так бог жестоко посрамил Четвертого Урбана!