Чудовище

– Офигеть, – сказал он.

Мама неправа. Я вовсе не выдумала, будто у нас с Кассом особые отношения. Он влюбился в меня с первого взгляда. И любит меня до сих пор. Она и сама это поймет, когда мы появимся, держась за руки, и спасем ее.

И я принялась травить байки про наше общее детство. По моим рассказам выходило так, что мы росли, как дети из книжки – жили на деревьях, строили каверзы взрослым, то и дело сбегали из дома.

– Она меня слушалась беспрекословно, – добавил Касс. – Бесстрашная.

Девчонки напустились на Касса за то, что он бессовестно мной вертел, он рассмеялся, а я заметила, мол, и слава богу, что он хоть как-то меня сдерживал.

– Это не так-то просто, – добавила я.

Все засмеялись. Джейдон даже хлопнул ладонью по столу. Собственный смех эхом отражался у меня в ушах: прекрасные звуки!

О Джоне мы гадостей не говорили. Мы вообще никогда не обсуждали его при всех. Это был наш общий тайный шрам, типа семейной татуировки или клейма: не так-то просто выставить его на всеобщее обозрение. Мы видели, как те, кого мы любим, плачут из-за Джона. Мы видели, как он тянул из них жилы. Мы видели, как они мучаются: им никогда не удавалось угадать, как все сложится на самом деле. Завтра мы вместе вернемся в Лондон и уничтожим Джона. Но сегодня – вечер любви.

Касс рассказал друзьям, что я прекрасная актриса. Показал на телефоне фотки школьного спектакля, в котором я играла в тринадцать лет (я и не знала, что они у него есть!). Я призналась, что хотела бы учиться в театральной школе, все обрадовались и посоветовали мне после выпускных экзаменов поступать здесь, в Манчестере.

И я вдруг поняла, что раньше неправильно представляла себе счастье. Я-то думала, что буду счастливой, если стану кем-то другим – типа Айрис или Керис. А оказалось, что я счастлива быть самой собой. И ни с кем не хотела бы поменяться местами.

Время шло, взгляд Касса становился нежнее. Я заметила, что он то и дело поглядывает на меня. Интересно, он думал о том же, о чем и я?

Последний поезд ушел.

У него есть отдельная комната и кровать.

И рядом нет взрослых, а значит, некому нам указывать, что можно и что нельзя.

В полночь мне исполнится шестнадцать.

Я представляла, что это будет нечто вроде нашего медового месяца – его глаза светятся любовью, его руки знают, что делать, его тело направляет мое, он шепчет: «Я люблю тебя, Лекси». Мы вдвоем в раю ночь напролет.

Около одиннадцати он поймал мой взгляд и спросил одними губами: «Ну что, уходим?»

Я кивнула.

Мы попрощались с ребятами. Они пожелали мне удачи по возвращении домой, и я ответила: «Кому нужна удача, если есть план». Они рассмеялись и сказали, что лишь бы план оказался хороший.

На улице по-прежнему шел дождь. Фонари отражались в мокром асфальте, перед нами тянулись янтарные и желтые полосы.

Я взяла Касса под руку, и он улыбнулся.

– Готова?

31

Комнату Касса я раньше видела только по скайпу, а теперь вот и вживую – малиновые шторы, коричневый ковер, полки, уставленные книгами. Он занимался за этим столом, читал в этом кресле, из ночи в ночь спал на этой кровати. Я замерла на пороге комнаты, точно на пороге зрелости, потом зашла, и Касс закрыл за мной дверь.

– Ну как-то так, – сказал он.

– Здорово.

– Да ладно тебе, тут тесно, как в камере. – Он рассмеялся.

– Зато у тебя двуспальная кровать.

Он бросил на меня долгий взгляд.

– Что есть, то есть.

У меня бешено колотилось сердце. Касс собрал с пола одежду, швырнул в угол. Переложил книги с кресла на стол, включил настольную лампу, выключил люстру. Комнату залило розовое сияние.

– Иди посмотри, какой отсюда вид, – сказал Касс.

Я положила сумку на кровать и подошла за ним к окну. В свете фонарей серебрились струи дождя. Я увидела деревья, внутренний двор, за ним дорогу. По другую сторону улицы – парк, мимо которого мы возвращались из бара.

– Никаких зданий, – сказал Касс. – Одни деревья. Правда, здорово?

– Вроде бы архитекторам должны нравиться здания?

– Подловила. – Касс кивнул.

В голосе его сквозила грусть. Я повернулась к нему.

– Так перейди на другой факультет.

– Зачем это?

– Тебе больше не обязательно делать, как сказал отец. Я же все придумала, помнишь?

Он притворился, будто любуется видом из окна, и даже не посмотрел на меня.

– Не будем сейчас об этом, ладно?

Глаза мои привыкли к темноте, и я четко видела его лицо – пробивающуюся щетину, прекрасный изгиб нижней губы, каждую ресничку.

Однажды Касс сказал, что раз уж каждый человек должен найти себе пару, он выбрал бы меня. А еще как-то раз сказал, что никогда не женится, потому что по сравнению со мной все женщины – не то. Когда я спросила, что это значит, ответил, что я – его настоящая.

Я шагнула ближе, пихнула его локтем.

– Касс, это же я.

– Знаю.

Но так на меня и не взглянул. Я снова толкнула его локтем.

– Я приехала специально к тебе. Переоделась в поезде. Накрасилась в туалете, уложила волосы, несмотря на тряску.

– Перестань, – попросил он.

– Что перестать?

– Сама знаешь, что.

Но я же теперь красавица из Манчестера. Я пришла в бар, нашла его, и он смотрел на меня, точно мотылек на пламя свечи.

– Помнишь, как мы с тобой познакомились? – спросила я. – Ты тогда еще сказал мне, что наш сад – опасное место, потому что, если будет пожар, мы не сможем из него выбраться и сгорим. Помнишь?

– Не-а.

– А потом я показала тебе, как забираюсь на дерево и спрыгиваю на кладбище, и ты сказал, что я сумею за себя постоять.

– К чему ты сейчас это говоришь?

– Потому что я действительно могу за себя постоять. Как и ты. А вместе мы спасем остальных. Мы же крутые, черт побери.

– Ну, ты-то уж точно крутая, – рассмеялся Касс, – раз добралась сюда без телефона и денег.

– Деньги у меня как раз были. Просто не мои.

– Иди сюда. – И Касс раскрыл мне объятия.

Я, не раздумывая, подошла к нему. Мы стояли у окна в пальто, и от нас пахло улицей.

Это же я, Касс. Ты обнимаешь меня.