Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)
Шрифт:
— Иван Фролович, значит, — чтобы запомнить, повторил Смирнов. — Вот что, Иван Фролович, иди-ка ты… туда и подготовь все по высшему разряду. А мы погуляем немного и сразу на готовенькое. Компрене?
— Так точно! — откликнулся Иван Фролович и, развернувшись через левое плечо, направился к конторе.
— Это что — мы на канцелярских столах закусывать будем? — удивился Чекунов.
— За конторой пристройка, — объяснил Леха. — Апартаменты для приема гостей.
— А меня позавчера там не принимали, — обиделся Чекунов.
— Так вы по чину не гость, а служивый, — показал
— Леха, быстро! — полушепотом просвистел Смирнов. — Крыса в тот вечер здесь был? Не мнись, не майся, тебе еще старшину догонять, чтобы вне подозрений. Да? Нет?
— Да, — не шепнул даже, прошелестел Леха и ускорил шаг — догонять Ивана Фроловича.
Смирнов тухло и как бы сквозь смотрел на Чекунова. Тот, ошалев от только что полученной информации, до невозможности растопырил глаза и спросил:
— Что делать будем, Александр Иванович?
— По бережку прогуляемся до пристани.
— Людей надо расспрашивать, людей! — в азарте запротестовал Чекунов.
— Нет здесь людей, — грустно сказал Смирнов. — Здесь добровольные зеки, охрана и четверо небожителей, которые ничего не желают знать. На пристань, Витя, на пристань!
— Далась вам эта пристань!
— Кончали Власова где-то там. Не волочить же труп мимо домов и бараков. А так — кончили и быстренько в лодку.
С высокого берега к мосткам пристани вела добротная деревянная лестница. Чекунов ступил на нее и обернулся, ожидая Смирнова. Но подполковник раздумал спускаться к пристани, к лодкам, к воде. Он стоял у эллипсоидной подпалины среди зеленой и сочной травы. Остатки, так сказать, костра для великанов метров пять в длину и метра три в ширину.
— Витя, — позвал Смирнов, — позавчера этот пал здесь был?
— Был, Александр Иванович.
— А откуда он, ты об этом не подумал?
— Ну, солярку разлили нечаянно и, чтобы вони меньше было, подожгли.
— Что разлили и подожгли, ты, безусловно, прав. Вот только не нечаянно. Здесь Власова кастетом по темечку огрели, здесь и штырем проткнули. Кровищи, наверное, было! Кровь-то она в землю впитывается. Цапнешь горсточку земли с травой и на анализ. А дальше ненужные хлопоты: откуда кровь, чья кровь, когда эта кровь пролита? Да зальем мы все это соляркой, подождем, чтобы в землю вошла, да и подожжем к чертовой бабушке! Потом пусть что угодно ищут! Так, Витюша?
— Скорее всего так, Александр Иванович, — и опять за свое: — Что делать будем?
— Ноги, — ответил Смирнов.
— Чего? — не поняв, удивился Чекунов.
— Делать ноги отсюда как можно быстрее. Второе убийство будет, Витя. Если бы знать кого, можно и успеть.
— Нас же на обед ждут. Неудобно, — от полного раскардаша чувств сморозил глупость Чекунов.
Но не было обеда. И в апартаменты их не позвали. У конторы их встретил добродушный Роберт Евангелиевич и вежливо поинтересовался:
— Ну, теперь все осмотрели?
— Все, — коротко подтвердил Смирнов.
— Да, работка у вас, не позавидуешь. И, наверное, опять торопиться надо?
— Надо, Евангелиевич, надо, — согласился Смирнов.
— Вот мы и подумали, что на обед вы у нас не останетесь, нет у вас времени. Но
повар успел, он у нас умелец. Глухари на углях за час дошли, — Роберт Евангелиевич обнаружил спрятанную за спиной громадную авоську с двумя свертками в вощеной бумаге. — Будет чем в дороге перекусить.— Пошли, Чекунов, — скомандовал Смирнов, и они пошли к мотоциклу. С авоськой в руках за ними следовал Воронов.
Чекунов уселся, ударил по газам. Смирнов устроился за его спиной. Воронов положил авоську в коляску и пожелал:
— Счастливого пути!
— Не отравишь нас, вертухай? — спросил Смирнов. Роберт Евангелиевич ответить не успел: обдав его выхлопным дымом, мотоцикл пулей рванул с места.
Когда не стало видно лунной долины, Смирнов спросил:
— Который час? — на свои смотреть было лень.
— Тринадцать двадцать две.
— Когда в Нахте будем?
— Если жать, то где-нибудь в пятнадцать тридцать.
— Тогда жми, Витя.
Смирнов сидел за спиной Чекунова, и ему было удобно говорить в близкое лейтенантовское ухо. Когда дорога стала ровнее, он сказал:
— Ты подставлен ко мне, Витя?
— Не понял вас, Александр Иванович, — не оборачиваясь, ответил Чекунов. Занят был, на дорогу смотрел.
— А что тут понимать. Поземкину о наших поездках подробные отчеты представляешь?
— Рассказываю, если он спрашивает.
— Все?
— В общих чертах.
— О Коммерции доложил?
— Зачем? Я о нашем следственном эксперименте подробно рассказал и все.
— Главное, Витя, о людях, которых я встречаю, никому ничего не говори. Их ведь за встречи со мной и убить могут. Просто так, на всякий случай. Профилактически.
— И Помидора? — ужаснулся Чекунов.
— А Помидора — в первую очередь. Боюсь, засветил я его.
— Кто может его убить?
— Да это просто делается, Витя. Рабочие-то — бывшие зеки. Слово за слово, ножи в руки, кто кого пырнул — поди разберись.
— Что же это делается! — закричал Чекунов.
— Пока не делается. Пока я просто предполагаю, как может быть.
— Я ничего не понимаю, — горестно признался Чекунов. — Что происходит на самом деле?
— Прокручивают страшную, отвратительную и циничную комбинацию, Витя. На карту, видимо, поставлены миллионы, и они не хотят их проигрывать.
— Кто, Александр Иванович?
— Если бы я точно знал. Окружение уже нащупывается, но главные охотники и их настоящая жертва в тени. Я не знаю здешних, вот беда! — Смирнов от избытка чувств кулаком ударил Чекунова по спине. Мотоцикл вильнул.
— Разобьемся, Александр Иванович! — предупредил Чекунов.
— Не разобьемся, Витя. Главное, чтобы ты меня не предал. Предашь — и меня не станет, и от тебя, опять же на всякий случай, избавятся.
Хвастал лейтенант Чекунов. В Нахту они прикатили ровно в четыре, в шестнадцать ноль-ноль, как говорится. Глухарей по-братски разделили. Смирнов готовился к срочному визиту. Но пока умывался, пока переодевался, параллельно с жадностью откусывая громадные куски от отравленного глухаря, пока наводил последний марафет — форма же! — подсыпало к пяти.