Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)
Шрифт:
Чекунов искал недолго. Вернулся, держа глухарей за лапы. Сообщил:
— Тяжелые, заразы. Оба — на пуд, не меньше.
Смирнов дозарядил обойму, загнал парабеллум в сбрую и спросил:
— Проверял, каков я, да, лейтенант? Ну, и каков? — Смирнов требовательно смотрел на Чекунова, а тот молчал. — Ну, ладно. Кинь в коляску, а я с тобой сзади в обнимку поеду.
— Лунная долина, долина Саномы. Именно о такой мечтал тайный алкоголик Джек Лондон, — констатировал Смирнов, сверху озирая действительно чудесную долину. Отроги древних гор здесь будто замерли в нерешительности,
— Где их пристань? — спросил Смирнов.
— Сразу же за конторой. Да какая пристань — причал: шесть моторок и с десяток весельных.
— Ты их все осмотрел?
— Все до единой.
— Тогда поехали смотреть еще раз.
Роберт Евангелиевич Воронов встретил и не зло, и не добро — как положено встретил. Смирнов и Чекунов слезли с мотоцикла, поручкались. Чекунов, по предварительному наущению Смирнова, вынул из коляски двух глухарей и протянул Воронову:
— Мы и в гости не с пустыми руками!
— Из пистолета? — глядя на Смирнова, спросил Воронов.
— Из парабеллума, — слегка поправил Смирнов.
— На земле, когда они токовали, — уверенно догадался Воронов.
— Влет, Роберт Евангелиевич, — серьезно опроверг Смирнов. — Влет.
— Я-то думал, что Витя у нас все до конца высмотрел, — вдруг совершенно иным, официально бодрым голосом заговорил Воронов, — ан нет. Доверяй, но проверяй. Контроль за подчиненными — наиважнейшее дело.
— По-моему, среди ваших, — тихо вспомнил Смирнов, — несколько иная поговорка ходила: друг, друг, а обыскать надо!
— Среди наших, — демонстративно поправил Воронов.
— Я в вертухаях не служил, — сказал Смирнов.
— Тогда, судя по фене, в приблатненных ходили?
— Ловил приблатненных, было дело. И блатных тоже ловил. И законников, и душегубов. Тех ловил, кто людям жить мешал.
— А я их стерег, чтобы не убежали.
— Вы и других стерегли. В основном других, Роберт Евангелиевич.
— И другие были не ангелы.
— Конечно. Ангелов-то за колючей проволокой не удержать: взмахнули прозрачными крылышками и улетели. А у вас, верно, ни единой утечки, кроме естественной, так сказать, смерти? «Шаг вправо, шаг влево — считается побег!» — жестким рявкающим конвоирским приказом заключил Смирнов.
— Что смотреть будете? — как ни в чем не бывало спросил Воронов.
— А что на глаза попадется, — беспечно ответил Смирнов.
— Тогда я пойду. У вас — экскурсия, а у меня — дела, — решил Роберт Евангелиевич. — Если вам что-либо понадобится, обращайтесь к моему заму.
Глядя в широкую спину Воронова, Чекунов вспомнил:
— А с глухарями что?
— Я повара пришлю, — не оборачиваясь, ответил Воронов. — Он вам их приготовит.
Смирнов беззвучно улыбался, скалился, хищно
обнажая зубы.— Завели его специально, Александр Иванович?
— А то!
— Зачем?
— От злости в беспамятстве может что-нибудь не то сделать, в раздражении мечась, невольно скрываемое показать…
— Ну, и что он вам сейчас показал?
— Зубы, Витек, зубы.
У конторы элита — агроном, зоотехник, ветеринар и инженер-механик — вежливо поздоровались с ними и, извинившись за напоминание об обеденном времени, разошлись по своим роскошным особнякам.
— А у рабочих сейчас тоже обед? — с опозданием спросил Смирнов.
— Обед, обед, — подтвердили сзади. Смирнов обернулся. Ему улыбался плотный средних лет коротко стриженый человек в сапогах, бриджах, в пиджаке на гимнастерку.
— Это вы зам Евангелиевича, старшина? — командирски поинтересовался Смирнов.
— Так точно, товарищ подполковник! Вас к рабочим проводить?
— А где они обедают?
— Летом, как сейчас, за бараками — открытая столовая. Свежий воздух, солнышко, шум тайги — все это аппетита прибавляет. Вас туда проводить?
— Не надо. Мы и сами дорогу найдем — хорошо объяснил.
За двумя длинными столами под навесами стучали ложками человек двадцать пять — тридцать. Смирнов заглянул в миску ближайшему: наваристые щи с хорошим куском мяса. Он прошел вдоль столов, стараясь рассмотреть лица. Не удалось: лица смотрели в миски, а не на него. Вернувшись на исходную, Смирнов задал громогласный вопрос:
— Кто-нибудь из вас знает меня, едоки?
Мгновенный косяк Смирнов словил, как фокусник, и направился к тому, кто этот косяк даванул. Словленный обреченно поднялся:
— Ты уже поел, Помидор? — поинтересовался Смирнов.
— Ага. Больше не хочется, — ответил тот, кого Смирнов назвал Помидором. Нет, не помидор напоминал этот гражданин, скорее сухой стручковый перец. Смирнов с брезгливой жалостью смотрел на него.
— Марафетишься?
— Да нет. Так, траву изредка покуриваю.
— Где дурь берешь?
— Что же вы меня перед народом, Александр Иванович? — почти прорыдал Помидор. — Может, лучше в сторонку отойти?
— Может и лучше, — согласился Смирнов. — Пошли.
Втроем уселись на высоком обрывистом берегу Чони, ножки свесили.
— Видали, какой стал? — с тоской начал Помидор. — Раньше-то: Леха, Леха, синьор Помидор. Первый щипач по Москве! А сейчас что осталось? Одна кожура.
— Не кожура, Леха, — поправил Смирнов. — Шелуха. Где дурь достаешь?
— Есть добрые люди.
— Значит, здесь за один марафет горбатишься. И давно?
— Три года, как срок отмотал.
— И сдохнет в тайге лихой москвич, классный щипач-писака Леха Крутов.
— Сдохну, — согласился в безнадеге Леха.
Не оборачиваясь, Смирнов отчетливо и невыразительно, как машина, произнес:
— Никогда не делай так, старшина. Сегодня все обошлось, а в другой раз, если ты так же незаметно ко мне подбираться будешь, с испугу могу и выстрелить, — Смирнов резко вскочил на ноги, развернулся. — И еще. Тебя мама разве не учила, что подслушивать — нехорошо?
— Я вам сюрприз, а вы такой крик, — удивился — развел руками старшина. — Кстати, меня зовут Иваном Фроловичем. Ваши глухари дух дают — весь хутор сбежался! Может, к столу?