Чума в Бедрограде

— Хочешь найти — отвечай на вопросы. Может, мы чего попутали, и всё чистенько. Может, ты найдёшь способ нас убедить её искать даже против Университета — риски тоже покупаются. Чего они нам не рассказывают?

Шухер прикрыл глаза, прислушался к сердцу — нет, по-прежнему не сумел понять, стучит или нет.

Охрович и Краснокаменный легко могут переломать ему руки, но это почему-то совсем не пугало. Не пугал Максим Аркадьевич, который может раскричаться, добиться увольнения, устроить показную порку.

Пугал улыбчивый Ларий Валерьевич со своими бесконечными подписками о.

— В Университ-тете д-делают лекарство от ч-чумы. Много. Из ст-тудентов. В-ваня… в эт-том участвует.

— От чу-мы? — по слогам повторил за ним Бандана. — Хера себе. То-то все там такие и бегают, очумелые, — и радостно загоготал над собственной шуткой.

— Что у вас там какая-то движуха медицинская, любая крыса знает, — оборвал его Борода. — Чем твоя дочка особенная такая, чтоб её лично закапывали?

Чем?

Ванечкой заинтересовалась Бедроградская гэбня, потому что у неё там что-то с этим Ройшем. Ей дали звание младшего служащего, попросили сотрудничать, «раскрыли карты», дальше какие-то провокации…

С мокрым, вязким ужасом в горле Шухер понял, что не знает. Какие провокации, за что — какой там? двенадцатый? — уровень доступа, что было в раскрывшихся картах — не знает, не знает, не знает! И мог спросить, она бы рассказала, обязательно бы рассказала, мог выслушать, но — слишком занят был тем, что запрещал.

— Ты не нервничай, дядя, — мягко пропел Бандана, нагибаясь к Шухеру ещё ближе, — ты подумай, подумай, нам любое поможет. Чем Бровь могла отличаться от других студентов?

…Чем?

— Она з-знала, — прошептал Шухер, — знала, ч-что из ст-тудентов делают лекарство. Ост-тальным соврали…

Оба детины отшатнулись от Шухера как от заразного, загудели.

— Звенеть, значит, начала, — цыкнул зубом Борода, — тухлое дело.

— К-какое звенеть, к-к-кому! — испугался Шухер. Снова стало как-то глупо, но очень важно — объяснить им, что Ванечка не такая, что она не стала бы подставляться, что она не может, вот просто никак не может быть в опасности.

Бандана посмотрел на него с жалостью.

— Ты вообще чем за девкой следил, — продолжил Борода, сплюнул на пол, — головой подумал, во что ей дал ввязаться?

— Ша, — снова прикрикнул Бандана, — сам-то головой подумал? У них там в Университете люди приличные, по крайней мере, с виду, чего б ему девку им не доверить? И вообще, не козявка какая, двадцать лет уже. Хотя ты, дядя, конечно, неправ, — обратился он уже к Шухеру, старательно смягчая тон, — если у вас там чё-то с чумой мутят, мог бы и поостеречься.

Но он ведь остерегал — только стерёг, выходит, недостаточно.

— Слышь сюда, — доверительно продолжил Бандана, — вот чё скажу. Я ваших университетских видел — они сами руки марать не любят. На мокруху не пойдут. Мне уже знаешь сколько лет? Я за эти лета погулять успел, по мордасам половить успел, у меня жопа тренированная, чует, куда ветер дует. И говорит мне она, что нанимать головорезов — нас, то есть — дельце грязненькое. Мы люди опытные, знаем, когда сливаться. Ежели б университетские головой подумали — вешали бы свои беды на лоха какого, да на тебя вот хоть — без обид, дядя, только ты кукуешь и ничего не ведаешь, верно? Дык и вот. А выглядит вся эта колобродь так, будто кто-то левый налажал, а они теперь в спешке за него покрывают. — Он задумчиво постучал пальцем по щеке, решительно подвинул к себе тарелку с яичницей и отправил в рот остатки. — Ты мне вон чё скажи: могла твоя дочка сама угулять куда?

— К п-подруге… — пролепетал Шухер, слишком ясно понимая, как смешно это звучит.

Борода гоготнул:

— Ага, девка угуляла, а они теперь портовым мокруху шьют! — Он зыркнул на Бандану с определённым злорадством. — Мало твоя жопа получала.

— А я откуда знаю, — огрызнулся Бандана, — какую она дружбу с университетскими водит.

— Не мог-гла она, — осмелился перебить его Шухер, — ск-казала б-бы мне, если бы ушла над-долго. П-п-позвонила бы к-как-нибудь, нап-писала, нашла способ…

— Да знаю я, дядя, — досадливо махнул рукой Бандана, — не хочу просто девку твою хоронить. Молодая ещё, молодым много применений можно найти получше могилки. Если сама не угуляла — значит, угулял её кто-то. Про движуху вашу, говоришь, знала многовато. Кто движухой-то занимается, тоже Максимка?

— Максим Арк-кадьевич, Ларий В-в-валерьевич, Охрович и К-краснокаменный — они в-всё б-больше по админист-тративной части…

— Не у руля, — прогудел Борода и как-то по-особому значительно посмотрел на Бандану — как будто это было важно. — А рулит кто?

Кто «рулит» медицинскими процедурами? Хороший вопрос. Все возможные медфаковские занятия перенесли в третий корпус, подальше от лазарета, так что первый почти вымер; там только и остались — лежачие студенты, пара преподавателей с кафедры вирусологии, аспиранты, этот самый Борстен, Поппер и Шухер.

Ловко Поппер всё-таки всех прижучил («прижучил»! Часа не успел Шухер проговорить с этими… гостями — а уже думает как они). Впрочем, Поппер в своём излюбленном зелёном костюме и правда напоминал майского жука. Совершенно безопасного, но Шухер их всё равно не любил: летят, гудят, тяжело врезаются, и — даже синяка не остаётся, можно просто стряхнуть, только потом снова — летят, гудят…

Так и Поппер. Он, заведующий привилегированной кафедрой на медицинском факультете, даже и не скрывал особо, что, как только речь зашла о чуме, одним махом выслал всех неугодных по командировкам, оставил при себе самых пламенных и самых послушных — аспирантов в основном. Самому Шухеру прямо сказал, что и его выслал бы, если бы не Ваня, за которой он, Шухер, мол, так жаждет следить.

Да лучше бы и выслал, может, оно бы как-то иначе обернулось.

— Юр К-к-карлович П-поппер, — медленно (сложное имя) проговорил Шухер. — Т-т-только он не ст-тал бы ничего д-дурного д-делать.

— А чё так? Шибко приличный? — презрительно фыркнул Борода.

— П-приличный, — кивнул Шухер, — В-ванечку с от-т-трядского в-возраста знает. И ещё… к-к-как бы это… его не в-волнует, к-кто и что говорит. Он совсем п-по медицинской ч-части.

— Лады, — согласился Бандана, — по медицинской — так по медицинской. Кому ещё могла доча твоя не угодить? Кто у вас там больше всех ошивается?

— Ларий В-валерьевич, — быстро ответил Шухер. — И ещё…

И ещё — Гуанако, например.

Про Гуанако строго-настрого запретили говорить. Очень хотелось; Гуанако не злой человек, нет, но уж больно… небрежный. Сам не боится смерти — и остальных не побоится под каток положить, не заметит просто. Меряет других по себе, думает, что все такие же, что всем всё легко. И потом, сколько лет и в каких кругах он провёл?