Чума в Бедрограде

Не ругающийся крепко Попельдопель был абсолютно согласен: нихуя ж себе.

Несколько сотен человек, Гуанако говорит — около тысячи, в долбаном Вилонском Хуе. Который Имперская Башня, который легенда о первой победе над Империей.

Ни один нормальный человек в неё не верит, только дети и те, кто свихнулся на истфаке.

Студенты будут сражены наповал!

Потому что невозможная Башня из древних летописей таки существует, а в Башне — скопцы, жрут себе землю и приносят жертвы.

Если они почти не выходят на поверхность, что у них творится с обменом веществ? Что у них вообще может твориться с обменом веществ, если они скопцы, гормональный фон-то и так нарушен, а тут отсутствие солнечного света, состав воздуха, специфический режим питания и леший знает что ещё. Вон какие худые, половины зубов нет, глаза слезятся и кожа обгорела только так, пока в Бедроград ехали. И что, простите, у них с головой происходит, если случайно пойманные (и оскоплённые!) люди массово оттуда не сбегают?

Попельдопель поймал себя на рисовании какой-то очередной схемы неизвестно чего — видимо, обмена веществ. Конечно же, на бумагах Лария.

— Слушай, — бумаги Лария надо бы убрать подальше, а то Попельдопель сейчас разойдётся, — я, конечно, совсем другого профиля специалист, но твои скопцы — это клад какой-то. Специалисты нужного профиля бы вообще рехнулись от восторга. Расскажи хоть, что они жрут на самом деле?

— Что-что. Насекомых, грызунов, корешки всякие несъедобные. Мох выращивают и плесень. Изысканная кухня!

— А… — любопытству Попельдопеля пришлось умерить аппетиты, потому что на кафедру таки вернулся Ларий, сказал, что Гуанако бы сейчас поговорить где-то там в конференц-зале с Ройшем, Ройш желает каких-то подробностей из жизни Порта.

Короче, Попельдопелю пришлось в одиночку оправдываться по поводу изрисованного документа.

Хороший мальчик Ларий улыбнулся, махнул рукой, вытащил предусмотрительно заготовленную папочку с копиями всей этой макулатуры и заварил чаю с мягким пряным запахом, начисто отбивающем все мысли о мхе и плесени в грязных плошках скопцов.

Пока Ларий колдовал над чайником с трогательным орнаментом из жующих козлов (у них на кафедре вообще на них какое-то тихое помешательство, книжку даже издавали — «Всемирная история козлов»), Попельдопель в который раз подумал, что Ларий-то выглядит помладше Максима, хоть они и однокурсники. Весёлый, кстати, был курс: и тебе экстремизм, и контрреволюционное движение, и последствия экспериментов с гормональных фоном у новорождённых детей, и теперь вот — гэбня. А Охрович и Краснокаменный (все из того же выпуска, будь он неладен) — так вообще легко сольются со студентами, если захотят.

Это всё от нервов, кто больше нервничает — тот быстрее стареет.

Что в очередной раз доказывает, что вечные выкрутасы Онегина — сплошная театральная студия. Страдал бы столько, сколько изображает, — видел бы в зеркале свои неполные сорок, а то и что похуже.

А покойники, например…

— Юр Карлович? — тронул его за плечо Ларий.

Что-то Попельдопеля унесло. Наблюдения на предмет соответствия людей их реальному возрасту его всегда уносят — производственная, леший её, травма.

— Я подписал, я всё понял, конспиративную легенду выучил, с медфаком договорюсь, — оттараторил Попельдопель. Хороший мальчик и чайник у него с козлами, но не стоит забывать, что Ларий не просто секретарь кафедры, а так, между прочим, голова гэбни. С головами гэбни лучше не зевать.

— Я не к тому, — Ларий гостеприимно достал печенье, придвинул чашки. — Вы ведь понимаете, что люди, которые будут с нами сотрудничать со стороны медфака, должны быть надёжными?

Мысль о Шухере, глубоко запрятанная среди скопцов и легендарных башен, вернулась.

— Конечно же, мы отдельно поговорим с каждым, кого вы сочтёте нужным подключить к процессу, но не хотелось бы дополнительных сложностей. И, конечно же, выбор между профессионализмом ваших сотрудников и потенциальными сложностями с ними стоит делать в пользу профессионализма, у нас такая ситуация, заразу лечить — не дрова колоть, — ободряюще улыбнувшись, Ларий раскрыл портсигар и протянул его Попельдопелю. — Но вы уж предупреждайте о сложностях отдельно и побыстрее, ладно?

Портсигар облагодетельствовал Попельдопеля терпким вкусом, чуть пощипывающим язык. Хорошие папиросы — весомый аргумент в беседе. На останках изрисованного документа Попельдопель написал «Шухер Андроний Леонидович. Покойники?».

Кивнув, Ларий налил ещё чаю.

— Я слышал, будет расследование, ну, на высшем уровне, — очень захотелось вдруг Попельдопелю перевести тему. — Наша теперешняя деятельность нас не выдаст? Формула лекарства от искусственно созданной болезни, вся эта секретность с изготовлением?

— Расследование должно быть, — Ларий вздохнул в направлении завкафской двери. Сегодня все на нее косятся! — Максим с позапрошлой ночи обивает соответствующие пороги, но Ройш говорит, что, раз сразу на запрос не среагировали, ждать нечего.

А, так значит, вот чего Ройш ходит с мордой даже гаже, чем обычно. Наслаждается производственным пессимизмом! Потому что если запрос не прошел…

— Как так нечего?! — всполошился Попельдопель. — Наш запрос не приняли, выходят, примут их запрос? Бедроградской гэбни, в смысле. В смысле, если они его вообще пошлют, потому что они же собирались слать, когда всё будет плохо, а плохо не будет, мы всё знаем и даже лекарство сделаем в нормальных объёмах…

— Юр Карлович, вы успокойтесь. Мы делаем что можем, но есть немалая вероятность того, что фаланги вообще не среагируют.

— Но как? Эпидемия! — Попельдопелю стало очень, очень не по себе.

— В нашем запросе значится, что заражению собирались подвергнуть один дом, и мы это заражение пресекли. Нет никакой эпидемии, Юр Карлович, — Ларий неопределённо качнул головой и встал зачем-то, книжки по местам порасставлять ему вздумалось. — И чтобы Бедроградская гэбня не посылала никаких своих запросов и никто на них не реагировал, эпидемии и дальше пусть не будет. Будут совместные проекты медфака с истфаком, практика медфаковских старшекурсников и другие совершенно безопасные — по сравнению с эпидемией — вещи.