Чужое небо
Шрифт:
– Что угодно, Бак.
– Тот ученый… - Баки в нерешительности облизнул растрескавшиеся губы и погонял во рту вязкую от жажды, с привкусом меди, слюну. – Ну… изобретатель твоих патриотических стероидов, на которых ты вымахал выше меня. Как его звали?
Стив явно не ждал подобного вопроса, он выглядел удивленным и даже не пытался этого скрыть, но с ответом нашелся быстро.
– Эрскин. Доктор Авраам Эрскин. А почему ты спросил?
Баки помедлил, старательно оттягивая момент перед следующим вопросом, предвидя еще большее удивление Стива.
– А он ничего тебе про семью…
– Нет, Бак… - Стив озадачено чуть склонил голову вниз. – Нет, он ничего такого мне не говорил. Честно говоря, я даже не задумывался об этом никогда. Почему ты спрашиваешь?
Баки внезапно ощутил острую необходимость закрыть поднятую тему так, чтобы Стив сам не захотел ее продолжить. Предлог нашелся удивительно легко, и правдоподобнее его вообразить было трудно.
– Фамилия все крутится в голове. Мне кажется… мне кажется, я мог убить кого-то с такой же фамилией.
Помрачнев хуже грозовой тучи, Стив заладил знакомое: «Не твоя вина, это был не ты» и больше ни о чем допытываться не стал. Баки был ему за это благодарен, хотя и подозревал отчего-то, что друг ни на секунду не купился на сказку о «внештатной сотруднице», которая, как белая ворона среди темнокожих вакандцев.
Через десять минут после ухода Стива, когда Баки решил, что в состоянии, если не покинуть ненавистные белые стены, то хотя бы придать себе более достойное положение, вернулась доктор Мур, в сопровождении, что абсолютно в ее стиле, Его Высочества короля. Все, что до этого Баки делал долгие десять минут, он проделал за одну секунду, встав по стойке смирно и не вспомнив ни разу, что у него нет руки.
– Уверяю вас, мистер Барнс, это лишнее, - низким голосом с акцентом заговорил Т’Чалла, и в отсутствии маски Пантеры это звучало для Баки несколько непривычно.
– Насчет того, что случилось в Вене. Я обязан объясниться, я…
– За вас это уже сделали, мистер Барнс. Я здесь, чтобы принести извинения от имени себя и всего народа Ваканды, который, также как и я, ошибочно посчитал вас виноватым в смерти своего короля.
Баки отвык от извинений в свой адрес, не уверенный, получал ли их когда-нибудь вообще. Кроме того, трупом меньше, трупом больше – он все равно убийца, а перед такими в извинениях не расшаркиваются, каким бы веским ни был повод.
– Обычаи моей страны также подразумевают под извинениями за подобные ошибки нечто большее, чем простые слова. Отныне я буду иметь своим долгом доказать вашу невиновность всем тем, кто верит в обратное. Как и мой отец, вы стали жертвой, и я останусь в вечном долгу перед вами, - Т’Чалла выдал в ее сторону едва заметный полупоклон, - мисс Эрскин, за то, что вы заставили меня вовремя отвлечься от мести и открыли мне глаза на правду. Мои подданные уже получили соответствующие распоряжения и занимаются сбором необходимых данных. Они спрашивали меня о возможности вас осмотреть, чтобы лучше понять устройство, с которым им предстоит иметь дело.
Два дня спустя, когда почти затянулись все раны, а техники подшлифовали металлический отрубок, чтобы не мешался и не искрил, медики дали добро на криозаморозку.
– Баки, ты не обязан, - они стояли у огромного окна, из которого открывался
впечатляющий самое искушенное воображение вид на джунгли. Во избежание крена влево, для сохранения баланса Баки расставил ноги чуть шире, чем обычно нужно было человеку с двумя руками. – Это не твоя вина. Не была ни разу за семьдесят лет. Ты не должен себя этим наказывать.Но оба они знали его ответ, как знали и то, чем закончится спор.
– Они вытащат это из тебя? – Баки притянул ее к себе одной рукой, и силы ему больше, чем хватило, чтобы не дать ей отступить, хотя она и не пыталась, обняв его в ответ. – Они смогут?
– За сорок с лишним лет прогресс нейрохирургии шагнул далеко вперед.
Баки посмотрел на нее, сведя к переносице брови от раздражающей слух легкомысленности.
– Смогут, - шепнула она, рассеянно пропустив пальцы сквозь волосы у него на затылке. – И они снова отросли.
Баки издал неопределенный звук подтверждения и прижал ее к себе еще крепче, в этот момент особенно сильно жалея об отсутствии второй руки. Спрятав голову у него на плече, она прижалась губами к стыку плоти с металлом.
Оба знали ту часть неутешительной правды, в которой не существовало никакой возможности взломать проклятый код, кроме одной и самой верной – пули в лоб.
Оба промолчали.
– Хорошо подумал?
Теперь это был Стив, и Баки беззвучно взмолился, чтобы тот не завел аналогичную песню.
– Я сам себе не хозяин, - Баки выдал голую, всем известную правду, чтобы на корню отрезать любые посылы к началу спора.
– Пока кто-нибудь не придумает, как вычистить эту дрянь из моей головы, я лучше подзаморожусь. Лучше для всех.
Стив не рассыпался в контраргументах, он либо все понимал лучше самого Баки, либо просто обладал железной выдержкой. Зная Капитана Америка, Баки был в равной степени уверен в обоих своих предположениях.
Но и Капитан Америка, вопреки расхожему мнению, имел свои резервы. Битва с Тони и решение Баки вычерпали их все подчистую, и на встречу с Его Высочеством Стив пришел выжатый, как лимон, неживой-немертвый, твердо стоящий на ногах лишь на упрямстве едином.
– За ним придут, - отчего-то уверенно заявил Стив, рисуя в воображении, как его пальцы сжимаются на чужой глотке.
Когда он был уже на пороге, в зал вошла, учтиво слегка поклонившись Т’Чалле, та самая белокожая доктор из медцентра.
– Ваше Высочество. Капитан Роджерс. Процесс криогенной консервации запущен. Пациент стабилен. У меня через два часа рейс на Берлин, но результаты мониторинга синхронизированы и будут передаваться на мой ПК круглосуточно в режиме реального времени. На случай, если… возникнут изменения.
Стив набрался дерзости ответить прежде Т‘Чаллы.
– Спасибо. Спасибо огромное, мисс Мур. За то, что подлатали меня и позаботились о Ба… о мистере Барнсе.
– Это мой долг, - протягивая руку для рукопожатия, блондинка в строгом белом костюме сдержанно улыбнулась уголками ярко-красных губ. – И честь для меня, капитан Роджерс. Ваше Высочество.
Стекло вертикальной криокамеры было затуманено конденсатом, на нем рисовала узоры белесая изморозь, совсем как на оконном стекле в тридцатиградусный мороз.