Чужое небо

…рассвет, печь, девять…

— Что прикажете делать с женщиной, товарищ генерал?

…добросердечный…

— Пусть Зола проведет все тесты. А после заморозьте. Подождем, пока технологический прогресс позволит нам более тонкие способы контроля.

…возвращение на родину, ОДИН, товарный вагон.

— Доброе утро, солдат.

— Солдат?

— Soldat!

Zimnij soldat

— Мы не можем дольше ждать. Будите его.

Мир взорвался миллионами миллионов мельчайших осколков кроваво-красного цвета, перевернулся кувырками и содрогнулся в конвульсиях.

Он хотел сделать вдох, но не смог: первая же попытка отозвалась булькающим звуком откуда-то изнутри. Чьи-то проворные и сильные руки, от которых он не смог бы отбиться, даже если бы помнил, как, тут же, безальтернативно, словно сломанную куклу, перевернули его: со спины на бок, насильно прижав голову к плечу.

— Сплевывай! — приказ вторгся в расколотый, развороченный череп, а тело, хоть и не сразу, но подчинилось. — Сплевывай! Ну же!

Удар по спине между лопаток, определенно, должен был сломать ему позвоночник, если бы тот в принципе имел свойство ломаться, не восстанавливаясь.

Его выворачивало долго и мучительно, чем-то белым и вязким, но, когда перестало, дышать как будто бы и правда стало легче.

Его откинули назад на стол, и по слезящимся глазам мгновенно ударил слепящий свет, на фоне которого в бесконтрольно вращающемся гигантском калейдоскопе двоились, троились и уплывали куда-то за грань бесконечные лица. На белом свету они были непривычно контрастными, слишком темными, но общей обстановки это не меняло, и его тело все еще выламывало: то ли в бесконтрольных судорогах, то ли в бессознательных, заведомо бесполезных попытках защититься.

Перекатив голову влево, чтобы спрятаться от света, сквозь расплывающуюся перед глазами туманную дымку он краем сознания понял, что у него нет левой руки. Снова. Не отдавая своим действиям отчета, даже не помня себя, он рефлекторно дернулся, прогнувшись в спине. Сильные руки вполне ожидаемо припечатали его обратно, насильно надвинули что-то ему на лицо, испортив и без того ужасный обзор.

— Дышите, — где-то сверху снова возникло темное лицо, продиктовав его телу обязательный к исполнению приказ. — Дышите глубже. Вы в безопасности. Все хорошо.

Сделав всего один глубокий, свистящий вдох, наполнивший его легкие спасительным кислородом, он вскинул единственную оставшуюся руку, намереваясь сорвать маску, но этого сделать ему не дали. Более того, незаметным движением ему сунули что-то в ухо. Прежде, чем он это осознал, прежде чем попытался потрясти головой и избавиться от незнакомого предмета, в его раскроенной на множество отдельных кусков голове раздался до боли знакомый голос, мягко напевающий русскими словами мелодию, которая, мешаясь с потоками лекарств, вливаемых в его вены, успокаивала и усыпляла лучше, чем любая химия. Тогда. Всегда.

— Баю-баю-бай.

Ветер, ветер, улетай.

И до самого утра…

Я останусь ждать тебя.

========== Часть 13 ==========

Баки помнил Стива. Баки видел его живым, Баки едва собственноручно его не убил, а после искал о нем информацию в музее, видел его по телевизору в бесчисленных новостях, читал о нем в интернете, книгах, журналах, комиксах для детей – везде, где только мог, везде, где видел ключевые слова. Баки вспомнил Стива прежде, чем вспомнил самого себя. Стив стал его краеугольным камнем, его якорем в океане боли, полном жадных до крови акул, которые заживо его пожирали, раздирая на куски. Стив был настоящим! Стив был живым, к нему можно было прикоснуться, его можно было почувствовать физически, с ним даже, наверное, можно было поговорить.

Но Баки не стал разговаривать, даже приближаться не стал, потому что… потому что какой он к черту Баки?! А Стиву и так здорово досталось, Стив из-за него, того, кто лишь с большой натяжкой выглядел как Баки, едва не утонул в проклятой реке. У Стива друзья пострадали или даже погибли, у Стива на глазах величайшая разведывательная организация буквально развалилась на части, встряхнув всю Америку так, что стране еще долго предстоит отходить. У Стива и без «Баки» забот образовалось по горло и даже чуть выше.

Под громогласный крах того, что во всех источниках массовой информации именовалось ЩИТом, Баки сбежал, если не сказать уполз, словно побитое животное, в неосознанной, инстинктивной попытке спрятаться от жестокости хозяев, хотя был уверен, что те найдут его. Всегда находили.

Баки узнал Капитана Америка – Стивена Роджерса.

Баки медленно, с выворачивающими наизнанку воплями боли, улетающими во мрак ночей, доставал осколки воспоминаний из своего превращенного в кашу мозга. Баки с невыразимым трепетом склеивал воедино каждый мельчайший осколочек. Баки лелеял хрупкую память трясущимися от недосыпов и медикаментозных ломок руками. Баки забывал, как дышать, когда просыпался в очередной раз в холодном поту, и голова его раскалывалась от одной лишь мысли: «Я помню? Я помню!? Я все еще помню, что было вчера?»

Баки помнил Стива. И еще очень много чего он вспомнил: лица, имена, даты, места.

Баки вспомнил и давно принял все воспоминания на веру, как реальные, как однажды имевшие место быть: в мировой истории, которую нередко он сам и определял, и в его собственной кровожадной истории. Баки умел находить информацию, умел читать… языках на двадцати, если не больше, так что барьеров в получении подтверждений тому или иному событию почти никогда не возникало.

Лишь одному он все никак не мог найти объяснение. Воспоминание казалось… казалось реальным, таким же, как и все остальные, только пришедшим к нему намного позже. Оно было четким, цветным и последовательным, и… объемным, как один огромный пазл, разбитый на множество более мелких частей. В нем, так же, как и в воспоминаниях о Стиве, были точные даты, были четкие лица и географически до сих пор существующие места, вот только имен Баки не помнил и не находил подтверждения этим своим воспоминаниям, сколько бы ни искал и как упрямо ни продирался бы сквозь лабиринты перекроенной памяти.

В интернете можно было захлебнуться сошедшей лавиной правительственных файлов любого уровня секретности. В них можно было при желании и должном упорстве отыскать столько компромата, что Баки, у которого желания и упорства хватило бы с лихвой на весь земной шар, потратил на их кропотливое изучение не один, не два и даже не три месяца. Баки вывернул и перевернул вверх дном гигантскую информационную свалку.

Он нашел Черную Вдову. Ту самую, рыжую, как сам Ад, ту самую, что, запрыгнув ему на плечи с гарротой, задела что-то у него внутри, ту самую, у которой псевдонимов, любой из которых тянул на настоящий, было больше, чем жителей в Нью-Йорке. Он нашел Наталию Ульяновну Романову – русскую КГБистку, шпионку мирового уровня, родившуюся в Волгограде в 1984-ом году. Лишь спустя сорок лет от момента, откуда начинались воспоминания Баки.

Ее могли называть Вдовой, и русской она была, и шпионкой, и даже треклятой КГБисткой, специфически тренированной убивать прежде всего своим собственным телом, а только потом оружием. Она была похожа на воспоминание Баки. Русская разведка все-таки взрастила новую… Черную Вдову, достойную настолько, что сломанный мозг Баки, сильно конфликтующий по вполне понятным причинам с интуицией, долго сводил концы с концами, чтобы в итоге окончательно убедиться, что это… не она.

Романова могла бы нацепить на себя тысячи лиц, могла бы седлать и душить его сколько угодно, но ей никогда не стать похожей на то самое аномальное воспоминание, которое Баки в итоге, после всех тщетных стараний найти хоть какое-нибудь доказательство, выбраковал, как ненастоящее, как галлюцинацию, к которым ему было не привыкать. В конце концов, в его мозгу столько всего оказалось сломано и испорчено, что это даже не удивительно и даже… почти не обидно. Это ничего. Баки привык фильтровать воспоминания, даже те, которые казались настоящими, привык вырывать их из себя с мучительной болью, также, как вырывал он бесчисленные трекеры, которыми нашпиговала его щедрая ГИДРа.