Цифровиком и клавишей, или про энскую журналистику

Потихоньку до меня доходит, что интервьюируемый больше чем на две трети говорит словами автора статьи. Когда взялся расшифровывать диктофонную запись, понял ещё кое-что. Разговорная речь от текста, который можно сдать в печать, далека как Сыктывкар от острова Ямайки. Говорим мы сбивчиво, нелогично и даже смешно. Зато живо. Где-то посередине между чисто книжной речью и чисто разговорной - то, что будет легко читаться.

Но от перегиба в сторону "книжности" мне далеко не сразу удалось уйти. Не в первом тексте и не в первом десятке текстов. Слишком уж я тогда причастия, деепричастия и предложения длиной в абзац любил. Суренина со всеми этими наворотами боролась нещадно. Изо дня в день вдалбливала нам в головы: "Пишите проще!" Я поначалу мысленно морщился: "Фи!" Кому сложно - пусть анекдоты читают и сканворды разгадывают. Но с годами понял всё-таки, что с деепричастиями перебарщивать, и правда, не стоит. Сложно - не всегда умно, просто - ещё не значит, что глупо.

На всю жизнь запомнилось чувство после того, как материал этот про каратистку вышел. Шагал я в тот день по улице, и всё казалось, что каждый-то встречный на меня смотрит и знает: вот, это тот самый, который статью в газету написал. Приятного мало. Но длилось это ровно до следующего номера "НЦ", до следующих публикаций. Дальше - привычка. Штампуешь себе тексты и о лишнем не задумываешься.

Второе своё задание тоже помню.

"Андрей, Игорь, живо собирайтесь!" - командует Суренина. Что стряслось? Пожар? Потоп? Не-а, пансионат для ветеранов открывают. Строили, строили и наконец построили. Какой-то Жучков, который в Энске главный строитель, на открытии торжественно чего-нибудь скажет.

Хватаем Игорь - фотоаппарат, я - диктофон, и вперёд. На своих двоих. Пансионат от редакции недалеко, на автобус можно не тратиться. На автобус - потому что транспортом для корреспондентов "Новая цивилизация" не располагала. И мы с Игорем личным транспортом - тоже.

По дороге Игорь мне сообщает, что Жучков, помимо того, что главный строитель, ещё и главный энский бандит. Я слегка в шоке. Не потому, что о наличии в Энске бандитов не подозревал - всё же не совсем с луны, местный житель. А потому что как же это - надо благородные Жучковские речи про "спасибо нашим ветеранам" в статью лепить, а он - бандит...

На месте, в пансионате, впервые встречаю Свету и Алексея, коллег из "Энского рабочего", в который мне шесть лет спустя предстоит угодить, о чём я ещё и близко не подозреваю. Снимаем куртки, ждём Жучкова. Он стремительно влетает, так же стремительно проскакивает по этажам пансионата, изрекая на ходу то самое "Спасибо нашим ветеранам, вот мы построили для них". Мы со Светой поспеваем следом, тычем Жучкову в спину диктофоны. Бандит, не бандит, а писать-то что-то надо.

Но слишком уж молниеносно Жучков проскочил. В итоге "что-то" выходит у меня длиной в смехотворно жалкий абзац. Сверх этого - ну ни в какую, ни слова. Суренина недовольно морщится. В "Новой цивилизации" шестнадцать полос. Половина под телепрограмму уходит, но и оставшиеся восемь занять не так-то просто, особенно при дефиците пишущей рабсилы. Одним словом, чем длиннее статья, тем лучше. Но как начинающему убогость одного абзаца мне всё-таки простили.

Что было дальше? Третье задание, четвёртое? Тут память уже подводит. Всё в сплошные рабочие будни смешалось.

Болезненно попервоначалу относился к правкам. Ужас какой - из ценного моего текста запятую редактор убрала! А то и не запятую, а прямо целое предложение переделала, ай-яй-яй... Но каждодневный редакционный труд "синдром боязни правки" исцелил быстро. Поменял восприятие. Да делайте вы с текстом что хотите - это же статья, ремесло, обязанность.

Нашлёпал первых ляпов. Куда без них? Возьмёшь да и перепутаешь фамилию какого-нибудь воспитателя детсадовского или победителя шахматных соревнований среди дошкольников. Не знаю, может, где-то кому-то брак с рук сходит, но в провинциальной газете - никогда. "Не то" слово в статье концу света равносильно. Телефонные звонки, крики, обмороки, пыль до потолка. У Сурениной долгое время применительно ко мне приём был: уж извините, - оправдывается перед гневной воспитательницей, - корреспондент молодой, не сориентировался... Я в такие минуты тихо сидел и тихо чувствовал себя умственно отсталым.

Теперь звонки с претензиями принимаю по большей части сам, без посредничества редактора. По-разному принимаю. Бывает, ахать начнёшь: ах, виноват, ах, боже ты мой, да как так получилось, да исправим... Глядишь, и поутихла шокированная воспитательница. А другой раз, если какой чиновник возмущается, что в его речи "модернизацию и реконструкцию" на "ремонт" заменили - в нападение переходишь. Которое - лучшая защита. Журналист обязан текст удобочитаемым сделать, вот.

Научился обходиться без диктофона. И даже без блокнота с ручкой. Дело так было: на очередном задании подсунул диктофон выступающему и сижу себе, ничего не записываю, уверенный, что техника за меня работает. А она, техника, зараза, на паузе. Забыл на запись переключить. Понимаю, что в редакцию приду без ничего. Паника. Потом: спокойно, я же слушал. Надо вспомнить. И вспомнил. Может, не так много, как с расшифровкой, но написал текст. Выкрутился.

Память - она как диктофон работать способна. Долго потом на разные концерты-праздники, с которых длинных речей передавать не нужно, без никаких устройств для записывания ходил. В блокнот писать - и то лень. Да и неудобно, если где-нибудь посреди городской площади стоишь. А так, что потом припомню - то и пишу в статье. Акын печатного слова.

Дальше, правда, разленился и везде стал диктофон таскать. Каждый раз мозги напрягать, запоминать - мозгов не хватит. А с диктофоном вообще внимание отключить можно. В смысле, переключить. Сидишь, например, на совещании - они там себе бубнят, а ты электронную книжку читаешь. Время с пользой проходит. Придёшь в редакцию, слушаешь запись - про что они там?.. Опять помойки со всех сторон? Горожане, свиньи, себе же гадят? Или - трубы все ни к чёрту, того гляди полопаются? На починку дайте нам из области сто тыщ миллионов? Ну да, всё та же история. Наизусть знакомая. Тут хоть и не слушай, а бери один и тот же материал и в нём слова местами переставляй.

Не реже, чем писать статьи, в "Цивилизации" поначалу поручали мне делать расшифровку чужих диктофонных записей. По мнению Сурениной, в этом я проявил завидный талант. Другие над сорокаминутным интервью полдня корпят, а я часа в два укладываюсь.

Опустеет к вечеру редакция - только и останемся я да Суренина. Остальные работники, что творческие, Игорь и второй корреспондент Катя, что технические - дизайнер, корректор, бухгалтер с кассиром - по мере выполнения своих обязанностей уже разбрелись по домам. На полный восьмичасовой рабочий день Суренина их не задерживает. Потому что за зарплату, которую платят в стопроцентно частной и ни от каких спонсоров не зависящей "Цивилизации", задерживать неудобно. Старожилов неудобно. А меня можно. Молодому - не сотруднику даже, а кандидату в сотрудники надо опыта набираться. Вот и сидел, набирался до пяти часов.

Столы у меня и у Сурениной - в одном углу необъятного редакционного помещения. Свет экономии ради - только на этой, "нашей" половине, а на другой потушен. Полумрак.

Слушаешь очередной звуковой файл, запись думского заседания или разглагольствования директора аккумуляторного завода - мол, наше производство всё из себя такое экологически чистое... Стучишь усердно по клавишам. А отвлечёшься на минуту, оглянешься по сторонам - пустота, темнота по углам, рядом, через пару метров - начальство. Блин, да какого ... я здесь делаю? Какой из меня, на фиг, журналист?!

Трудности общения

"Какой из меня, на фиг, журналист?!" - это в первые месяцы было особенно актуально. Настолько, что каждый день газету хотелось бросить, и больше не видеть в глаза. И не в том дело, что не оформляют официально и о зарплате туманно молчат. А в том, что для журналиста уметь общаться с людьми чуть ли не важнее, чем уметь писать. А для меня это - мучение сущее.

Сидишь напротив какой-нибудь начальницы ЗАГСа, задаёшь вопросы и не знаешь, куда глаза деть. То есть, знаешь уже - ей, тётке этой, в лицо смотреть надо. Прямо и заинтересованно. А трудно, не получается, насильно себя заставляешь. Кажется, что угодно бы делал, сто страниц текста выдал бы на-гора, только бы не торчать эти семь минут, или десять, или пятнадцать тет-а-тет со всеми этими начальниками, специалистами, директорами и замдиректорами, врачами, учителями, психологами, бегунами и боксёрами, прокурорами и следователями, чиновниками и депутатами, заслуженными работниками, победителями конкурсов и прочими, прочими, легион имя им.

Ещё такое было: открывают тренировочную комнату для инвалидов. Не помню, как она официально называется, но суть такая, что разные ходунки там, держалки, кухонные приспособления, и больные люди с помощью всего этого учатся передвигаться, домашние дела делать. Начальникам городской соцзащиты, естественно, надо лишний раз засветиться. Зовут газету. Зовут разных других начальников. И своих подопечных. Все набиваются в эту комнату, не слишком просторную. Начальники произносят речи. Инвалиды благодарят. Газета должна освещать.