Цифровиком и клавишей, или про энскую журналистику
Шрифт:
А характер она являла действительно сложный. Одна чрезмерная проницательность чего стоит. Да ещё "эзотерические" увлечения - и без этого не обошлось. На почве эзотерики нередко возникали споры между Сурениной и Игорем, на словах - материалистом, никаких таинственностей не признававшим. Вот она, редакционная специфика: на какой ещё работе услышишь философские диспуты о боге между коллегами? В "Цивилизации" я слышал. И не только о боге.
Игорь - опять же, на словах - упорно отрицал всяческие "экстрасенсорные" и "энергетические" методы лечения, которые Суренина... нет, не пропагандировала - которыми она владела. Ни больше ни меньше. Но когда Игорю случалось заболеть, его жена Лариса просила Суренину "поработать". И та на просьбы откликалась - "лечила энергиями" на расстоянии.
У Игоря я многому научился. Может, сам он и удивился бы, и посмеялся, если бы такое заявление услышал. Но что есть, то есть. Вот хотя бы эта его манера внешне чуть насмешливо держаться... Как бы хреново и противно на душе не было - когда ты на журналистском "посту", настоящего своего отношения к действительности права показывать не имеешь. Точка. Ну, не знаю, научился ли на самом деле или нет - учусь, так правильнее.
Человек по природе творческий, в годы моего с ним знакомства Игорь вроде как сознательно на своём творчестве крест поставил. Моложе был - видно, пытался прорваться в какие-то литературные круги, но не удалось. Решил - всё, хватит. Во всяком случае, из отдельных его фраз такое положение дел вырисовывалось. Ограничивался редкими газетными фельетонами, потом и те иссякли.
О многом мы с Игорем разговаривали. Бывало, тоже про веру, про церковь. Мне с моим молодым тогда ещё идеализмом от внешней Игоревой материалистичности порой даже больно становилось. Но нет-нет да и проскальзывали у материалиста Прохорова "странности". Подумает, например, вслух: почему священники городские одну машину за другой меняют? И ясно, что не от зависти это сказано, а потому что - они же священники, они всё ради других должны... Чиновничьи машины Игоря не задевали, воспринимались логично. А был бы он и в самом деле такой материалист, каким казаться хотел - не задевали бы и священничьи. Наоборот, очень бы этих священников с машинами по-материалистически понимал: есть возможность - почему бы и две, и три не купить?
"Бабочка с одним крылом". Так он однажды в откровенном разговоре сказал о себе. Может, пожалел после о своей откровенности. А я на всю жизнь запомнил. Сколько бы потом циничных и страшноватых даже фраз про бандитов, ментов, про Советскую армию не кидал Прохоров - всё равно на первом месте эта "бабочка с одним крылом" оставалась.
Редакционный дизайнер Славик по возрасту мне был ближе, чем Игорь, но во всех остальных отношениях - дальше. Читал Пелевина, не любил рок, литературных опытов не практиковал. Одно Славиково рассуждение, правда, застряло в памяти как близкое. Пока в школе учишься, цель - школу закончить, в институте - так же. Потом - работу найти. Ну, нашёл. А дальше что? Только купить чего-нибудь. Машину, квартиру, например. Как-то так об этом Славик говорил, что, казалось, его ограничиваться покупочными целями не совсем устраивает. Или я желаемое за действительное принимал? Сам-то более бесплотные - или бесплодные - цели предпочитал всегда. А Славик машину в конце концов всё же купил.
Депрессивный меланхолик Антон, бородач средних лет и крупных габаритов, занимался правкой газетной программы. Я застал финал его сотрудничества с "Цивилизацией". Сложностью характера Антон не уступал Сурениной. В один прекрасный момент уживаться в одном коллективе этим двум личностям стало невозможно, и редактор Антона "поспросила". Мне он запомнился тем, что неравнодушен был к восточной философии. Это я по обрывкам диалогов понял, которые Антон вёл с той же Сурениной или с Игорем. Мне, бывало, тоже хотелось какой-нибудь такой разговор завести, но всё не решался. Может, Антон и всерьёз-то не воспримет - чего ему с мальчишкой, с сопляком обсуждать? Да и больно уж мрачный он... А я и сам - не душа компании. Но один раз случилось всё-таки. И в этом разговоре я слово "ваджраяна" произнёс. Антон как будто даже зауважал меня немножко.
Со знаменитым Хлебниковым я в свой черёд тоже познакомился. Он всплывал порой в редакции и писал внештатно текст-другой, прежде чем снова исчезнуть. Вроде бы, ездил вступать в областной союз журналистов, и ещё пьесы сочинял - но, кажется, на всех
этих фронтах успеха не добился. Обзавёлся, правда, женой и ребёнком.Девушка Маша, моя ровесница, ещё один внештатник. Предпринятая в прошлом затея оформить её официально, по словам Сурениной, провалилась. Маша не выдерживала полного рабочего дня, опаздывала, не могла сидеть до вечера - в общем, отличалась неприятным для редактора своеволием, которое Суренина именовала "недисциплинированностью". Особенно близки Маше были темы культуры, и со временем она вплотную к источникам культурной жизни перебралась. Отправилась покорять сперва Питер, потом Москву. И как-то там зацепилась, прижилась, но не в литературной сфере, как мечтала.
Единственной помимо меня постоянной пишущей журналисткой была Катя. А заодно была моей полной противоположностью. Говорила, правда, что когда в газете работать начала, стеснялась всех. Но если и так - ко времени моего пришествия в редакцию Катя уже изменилась совершенно. Казалось, нет для неё ничего проще, чем к любому человеку подход найти, разговор завязать.
Если я "выплывал" за счёт умения стряпать тексты, Катя - наоборот, благодаря общительности. А над статьями её Суренина вздыхала: "Катьку править замучаешься". Однажды, окончательно "замучившись" во время очередной правки, разоткровенничалась со мной:
– А Катерина-то сначала рассказы писала, приносила мне. Это, я скажу, было нечто: "Пара любовников лежала в постели..."
Ну, может, с рассказами оно и было не ахти, но уверенности Катиной я по-хорошему завидовал - вот бы и мне капельку.
Про депутатов и газетные четверги
Четверг в "НЦ" был газетным днём. То есть таким, в который свёрстанную газету в типографию печатать везут. В "Энском рабочем" газетных дней на неделе целых три. Но они для корреспондентов не очень заметны. Для дизайнера, корректора иногда случается "аврал", рабочий день длиннее обычного. А журналисты в своё обычное время по домам расходятся.
Другое дело - "Цивилизация". Там не хватало не только пишущей рабсилы, а рабсилы вообще. В последние года полтора или два Суренина совмещала обязанности редактора и дизайнера-верстальщика, да ещё и объявления умудрялась принимать. Но не зря есть профессиональная присказка: если в редакции останутся уборщица и водитель, газета всё равно будет выходить. Выходила. Даже притом, что водитель у нас был не штатный, а только и возил, что плёнки с газетными полосами в типографию и готовую газету - в Роспечать и куда-то там ещё. На почту, наверное. В дела распространения нашего интеллектуального продукта я никогда особо не вникал.
По четвергам рабочий день в "НЦ" затягивался до одиннадцати вечера, а то и до двенадцатого часа. Материалы в номер часто нужно было сдавать с четверговых же мероприятий, причём не только дневных, но и вечерних. Для "Энского рабочего" такой напряг - нонсенс. Обычно статьи ещё про запас остаются. В "Цивилизацию", в каждый очередной номер, шло всё, что есть, до последней строчки, до последней буквы.
Как назло, именно по четвергам любил заседать тогдашний, четвёртый созыв энской думы. И как любил!.. С обеда и часов до шести. Кажется, хлебом депутатов не корми - дай позаседать хорошенько. А единственный из двадцати вопросов повестки, о котором будет, что написать - по закону подлости в самом конце. Сиди до последнего. И сидел, а что делать?
В зале духотища, в сон тянет, носом так и клюёшь. Удивляешься, как это из депутатов не заснёт никто? Может, для них такая атмосфера - самое то, в другой не живут? Выйдут на свежий воздух и погибнут, бедолаги...
Бесконечные дебаты вокруг каждого пункта повестки разводят всегда одни и те же два-три человека. Остальные сидят себе тихо-спокойно. Кто ручку туда-сюда крутит, кто в телефоне ковыряется. Как проголосовать надо - руку поднял, опустил, и опять в телефон.
Слушаешь обсуждения, пытаешься главные мысли выделить для статьи. А мыслей-то и нет. Ни главных, ни второстепенных, никаких. И всё, сознание отказывается словесный поток воспринимать. Диктофон работает? Ага. Ну и отлично.