Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17

Звуки возни не сразу привлекли моё внимание, но вот испуганно вскрикнула девушка, и я на чистом рефлексе кинулся на голос. Терпеть не могу, когда девочек обижают!

В маленьком скверике напротив моего дома трое парней приставали к барышне то ли семнадцати, то ли двадцати семи годков – в чересполосице света и теней я различал лишь модное платье-сафари да стройные ножки.

Молодцы, разгорячённые креплёным вином, лезли к девушке своими грязными лапами, пытаясь задрать подол.

– Да чё ты строишь из себя? – доносилось членораздельное мычание. – Ну покажь, покажь ляжку… А дойки какие! Дай помацать! Чё ты? Ну просто дай! Гы-гы-гы!

Я не кричал, предупреждая о себе. Молча подскочил и врезал по почкам первому в очереди, переходя на сверхскорость, иначе с такими лбами не справиться. Парнишу выгнуло, и в свете фонаря мелькнуло губастое лицо с вытаращенными от боли глазами. Я добавил ребром ладони по горлу и развернулся к следующему, отрастившему длинные волосы, но забывавшему их мыть, из-за чего пегие космы слиплись сосульками. Моя растопыренная ладонь ударила грязнулю в мощную грудину.

– Х-ха! – выдохнул волосатик, улетая в кусты. Бедный шиповник…

Третий супротивник, жутко конопатый тип с рыжей порослью на бритой голове, не счёл себя лишним, а бросился в атаку – и нарвался на мой кулак. Я содрогнулся, ощущая, как костяшки погружаются в мягкое брюшко, нащупывая солнечное сплетение. Рыжий кувыркнулся назад, складываясь пополам.

Оглянувшись на губастого, натужно перхавшего и размазывавшего слёзы по сморщенной физиономии, я вежливо сказал девушке, даже не запыхавшись, чем по-детски загордился:

– Извините, что так жёстко. Давайте я вас лучше провожу.

– Миша…

Я остолбенел, узнавая голос.

– Ин-на? – Даже заикаться стал от волнения. – Т-ты… что здесь делаешь?

Дворская вышла из тени. Рассеянный жёлтый свет обрисовал её фигуру, которую я шутя называл двояковыпуклой.

– А я сюда уже третий день хожу… – слабо пролепетала девушка, несчастно косясь в сторону. – Бродила тут… Сидела на лавочке у подъезда… А вчера даже поднялась на площадку. Постояла и ушла. Мишечка… – Склонив голову, она беззвучно заплакала, только плечи затряслись.

– Ну что ты… – забормотал я, неуклюже обнимая свою потерю. – Инка… Ну перестань…

Дворская с неожиданной силой прижалась ко мне, обвивая шею гладкими руками.

– Миша… Мишенька… – Она плакала и говорила взахлёб, отрывисто и бессвязно. – Прости, прости, пожалуйста… Я такая дура была! Самой стыдно… Простишь?

Инна подняла мокрое лицо, и я принялся целовать её губы, нос, щёки, чувствуя горькую соль – и задыхаясь от нежданной радости.

– Да куда ж я денусь? – прошептал, зарываясь пальцами в золотистые волосы, губами дотягиваясь до лба и чёлки. – Чудушко ты моё…

Девушка, пряча счастливую улыбку, уткнулась мне в грудь.

– …в перьях, – договорила она невнятно, а я почувствовал, как по рубашке расплывается горячая влага.

– Пошли провожу, – сказал я, улыбаясь впервые за все эти окаянные дни. – Или к нам зайдём?

– Ты что? – испугалась Инна. – Зарёванная такая, опухшая!

Я приобнял её за немыслимо тонкую талию и повлёк прочь с «места битвы». Спасибо вам, хулиганы, алкоголики, тунеядцы!

Девушка притихла, лишь иногда вздыхала прерывисто. Она шла, подстраиваясь под мою походку, тиская меня обеими руками, словно боясь выпустить. Идти так было неудобно, но приятно.

– Я тебе всяких гадостей наговорила тогда, в школе… – пробормотала Инна. – Ты не верь, ладно? Я… я очень тебя люблю! Очень! И я не могу, не хочу без тебя… Мне без тебя плохо…

Я молчал, отвечая поцелуями. Чмокал куда придётся – в пряди гладких волос, в маленькое ушко, в висок. Во мне по новой устраивалось потерянное и обретённое счастье, сворачивалось пушистым клубком и грело озябшую душу.

– А сейчас мне хорошо… – шептала девушка. – Ты рядом… Я больше никогда-никогда не стану с тобой ссориться! Честное слово!

– Да ссорься! – великодушно махнул свободной левой. – Ругайся на меня! Я ж таким вредным бываю, ужас просто!

– Нет, ты хороший! – убеждённо парировала Инна.

Я широко улыбнулся – и мне тут же взгрустнулось. Это едкие струйки памяти просочились из будущего, дёгтем капая в нынешний мёд. Я-то знал, что Вечная Любовь – всего лишь красивый мираж, розовое видение, что мнится юным, не вкусившим прелестей совместной жизни. Пошлые неурядицы являются им будто из засады, как вестники раздора, вытравляя романтику, омрачая ореол незамутнённых радостей…

Но это всё приходит потом, да и придёт ли? Разве не в твоих силах уберечь Инну от бытовых уродств и житейского непотребства?

Я длинно вздохнул. Уже не тяжко, а легко, словно выдыхая накопившуюся ёлочь, сухой остаток тоски.

Мы – мы! – брели по пустынному мосту. В подступившей тишине звучали в ушах лёгкие шаги да мерное течение реки, что смутно переливалась внизу, колыша воды.

Инна, как маленький ребёнок, требующий ласки, забежала вперёд и повернулась ко мне, пряча руки за спину и подставляя ждущий ротик. Чуя холодок возвращённой услады, я поцеловал мою Дворскую, пробуя языком разжать нежные, мягонькие губы, но они лишь сомкнулись плотнее.

– Чего ты? – шепнул, оглаживая ладонью гладкую девичью щёчку.

– Боюсь, – смущённо хихикнула Инна.

– Боишься? – Мои брови полезли вверх, изображая недоумение.

– Ну… да. – Девушка водила ладонью по моей рубашке, перебарывая стеснение, и решительно выдохнула: – Залететь боюсь, понимаешь?

Изо всех сил я сдержал в себе рвущийся наружу смех, и он заместился умилением. Во мне даже лёгкая зависть проявилась – к чистоте, к неиспорченности нынешних девчонок, верящих, что от поцелуев бывают дети.

– Не бойся, залёт от слюнки тебе не грозит, – ласково проговорил я, тиская своё сокровище.

– Правда? – доверчиво шепнула Инна.

– Правда.

Девушка храбро полезла целоваться, и мы увлеклись процессом настолько, что с трудом оторвались, унимая бурное дыхание.

– Я так на тебя обиделась тогда… – еле выговорила Инна, отпыхиваясь. – И так ревновала… Да! Я просто бесилась от ревности! Никогда бы не подумала, что я такая…

– Какая? – фыркнул я смешливо.

– Злая! Жестокая!