Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17
Шрифт:
Я остановился и обнял ладонями её лицо. Приник к губам, жадно раскрывшимся навстречу моим, и сказал назидательно:
– Ты добрая и милая. Не надо Инночку обижать! Поняла?
– Угу…
Чтобы вывести разговор в иное измерение, я привлёк девушку к себе, живо интересуясь:
– А у тебя в школе было прозвище? Я просто редко пересекался с «бэшками», помню только, как мальчишки тебя выкликали на последнем звонке… М-м… Ударницей? Нет?
Инна замотала головой, тихо смеясь.
– Хорошисткой! – сказала она смущённо. – С седьмого класса ещё. Помню, обижалась жутко! Чего это,
– Ах вон оно что! – затянул я, смеясь. – Понял теперь! Да-а, таких красивых ножек ни у кого больше нет! Таких стройных…
– Миша! – стыдливо укорила девушка.
– Таких длинных…
– Ну Ми-иша!
– …от ушей, – договорил я. – Кстати, мы пришли.
– Куда? – удивлённо дрогнула Инкина бровь.
– Мы у твоего дома, Хорошистка! – улыбнулся я.
– Как это? – изумлённо захлопали ресницы. – Так мы же ещё мост не переходили!
– Перешли! Оба!
– Разве? Надо же, я даже не заметила…
Ритуал прощания затянулся – нам не хотелось расставаться. Мы болтали разные ласковые глупости, целовались, неуверенно порываясь уйти, и снова начинали шептаться и хихикать.
А я уже целую минуту замечал на балконе квартиры Дворских изящный силуэт Ларисы, старшей сестрички моей девушки.
– Инна-а… – протянула Лора улыбчиво. – Домо-ой… А то мама будет ругаться.
– Да иду, иду, – благодушно проворчала Инна.
Поцеловав меня в самый крайний раз, она скрылась за дверями подъезда, а я неторопливо пошагал на остановку автобуса. Лучше доеду, чтобы мама не волновалась…
Глава 5
В школу я пришёл пораньше, тая неясные надежды. Приблизившись к свежевыкрашенной двери класса, не услыхал обычного гвалта – на часах восемь, у засонь ещё минут пятнадцать в запасе.
Переступив порог, я замер. Зиночка Тимофеева, ранняя пташка, как всегда, пришла первой. Она приветствовала меня белозубой улыбкой, будто поздравляя – за моей партой чинно сидела Хорошистка.
Инна смотрела на меня неуверенно и робко, словно спрашивая: ты не передумал прощать? Я отмер, улыбаясь, – и девушка вспыхнула в ответ искренней радостью.
– Всем привет! – весело сказал я.
– Приве-ет! – пропела Тимоша.
Я быстро пробрался к себе и плюхнулся рядом с Инной.
– При… – смущённо забормотала Хорошистка.
Договорить она не сумела – я закрыл ей рот поцелуем. Ресницы Дворской возмущённо взлетели, распахивая глаза, а Зиночка хихикнула.
– Ты что делаешь, – громко зашептала Инна, задыхаясь, – люди же кругом!
– Тимоша – наш человек! Правда, Зиночка?
– Ага! – подтвердила Тимофеева, прыская в ладонь. – Только помаду сотри.
– Да я чуть-чуть… – зарделась Дворская. – У Лариски заняла. Думала, не будет так мазаться…
Она достала тонкий
батистовый платочек и бережно вытерла мой рот. Не удержавшись, я поцеловал Инну снова – девушка не слишком-то и уворачивалась.– Нет, ну ты посмотри на него! – воскликнула она с деланой строгостью.
Зина рассмеялась, а я дурашливо вытянул губы трубочкой.
– Весь платочек вымазала… – заворчала моя соседка, но из глубины её синих глаз исходило счастливое сияние.
Классика!
Бодрый топот замер у дверей, и ворвался четвёртый. Это был Дюха, но я не сразу узнал наперсника детских игр – свою роскошную чёрную гриву он состриг почти налысо, смахивая то ли на призывника, то ли на малолетнего преступника.
– Сколько дали? – спросил я с деланым сочувствием.
Андрей жизнерадостно осклабился.
– А мне идёт, да?
– Соб-бака такой! – обречённо выразилась Тимоша. – Ты что с собой сделал?
– Так ты ж сама сказала! – комически изумился Жуков.
– Что сказала? – начала сердиться Зина. – Когда?
– Вчера! – убеждённо заговорил Андрей. – Зарос, говоришь, совсем, лохмы как у первобытного!
– Дюш, – кротко молвила Тимоша, – я прекрасно помню, что сказала вчера. «Их надо в порядок привести» – вот мои слова.
– Так я и привёл!
– Ты невыносим! – простонала девушка в изнеможении. – А если я скажу: «Прыгни из окна!»?
– Прыгну! – В голосе Андрея не было даже тени сомнения.
– Попробуй только! – осерчала Зиночка, стремительно краснея. – Прибью!
Инна покусывала губы, пытаясь сдержаться, потом фыркнула, сдаваясь. Мы с Дюхой поддержали её, а последней засмеялась Тимоша.
Феерический момент счастья, сносивший все невзгоды, подхватил меня, увлёк в блаженное кружение. Я смеялся как дитя, отпустив на волю «взрослую» ментальность, играючи выпутываясь из страхов и тревог. Всё хорошо! А будет ещё лучше!
Над серой плоскостью буден, искляксанной пугающей чернотой, расцветали триумфальные арки радуг…
Трубачи лупили глаза и пунцовели, надувая щёки, барабанщики усердно молотили колотушками – сводный оркестр наяривал нечто бравурное, должное настроить праздничные колонны на верный лад. Самодеятельных музыкантов забивали акустические колонки величиной со шкаф – они гнали записи с такой мощью, что грудную клетку сотрясало в резонансе.
Мешаясь, пышнозвучные марши придавали первомайской суматохе ещё больше бестолковости, но и тонус поднимали изрядно.
Площадь заполнилась народом от края до края – нарядная толпа теснилась перед трибунами, оставляя нейтральную полосу, где важно прохаживались милиционеры в парадной форме.
Колонны пока не отличались чётким строем, ряды и шеренги размывались – люди искали и находили друзей, знакомых, родню, снуя в безостановочном броуновском движении. Дети истово махали флажками и таскали за собой целые гроздья воздушных шариков, а взрослые, напуская папиросного дыма и жизнелюбивого смеха, небрежно держали на плечах свёрнутые флаги или упирали древки в асфальт, уворачивая лица от полощущих стягов. Первомай!