Цивилизация людоедов. Британские истоки Гитлера и Чубайса
Шрифт:
7.2. Преданные ученики Британии
7.2.1. Англия и Германия: диалектика отношений между творцом и созданием
Одним из наглядных проявлений торжества британских социоинженерных технологий служит вошедшее в плоть и кровь немцев ещё в XIX веке стремление к подражанию англичанам, гармонично переходящее сплошь и рядом в прямое низкопоклонство перед ними (а по мере укрепления США – и перед англосаксами в целом).
«Оценивая себя, немцы два века оглядывались на Англию» [80]. Ещё великий Гете, тайный советник Саксен-Веймар-Эйзенахского герцогства ставил англичан в пример: «Если бы немцам, по образцу англичан, привить меньше любви к философии и больше энергии, меньше интереса к теории и больше – к практике…» [331; s. 473], – и затем с нескрываемой завистью отмечал: «Немцы бьются над разрешением
Общим местом самосознания немецких элит ещё в конце XIX века являлось четкое понимание того, что немцам «придется работать над собой, пока… они не станут думать о себе самих» [348; s. 273] и в любой ситуации преследовать прежде всего свои собственные интересы, – подобно тому, как это делают англичане.
Впрочем, казавшееся в XIX веке совершенно недостижимым в следующем веке было воплощено в жизнь Гитлером – при помощи «патологического комплекса неполноценности национал-социалистов по отношению к англичанам… превратившегося в высокомерие» [221; s.175].
Зачинатель и идеолог немецких колониальных аннексий Карл Петерс [121] горько сетовал: «немец…, путешествующий по чужим краям… вынужден повиноваться; англичанин повелевает». Ведь «по естественным причинам англичане развили в себе качества нации господ, и поэтому (!!) английское владычество над нашей планетой неудержимо расширяется…» [286]. Не когда-нибудь, а в самый разгар Первой мировой войны он же при вполне благожелательном восприятии своих слов в Германии, напрягавшей все силы в чудовищной войне, отмечал: «В том, что касается стиля жизни, Англия… ведет за собой и благородное общество Германии» [287; s. 201].
121
Карл Петерс (1856–1918) – основатель колонии Германская Восточная Африка, в 1891–1893 годах – рейхскомиссар этой колонии.
Объединение Германии и создание Второго рейха благодаря победе над Францией в 1870–71 годах окончательно вытеснило восторг перед французской культурой благоговением перед английской мощью: Франция была повержена, обессилена – и, соответственно, восторгаться в ней в немецком понимании стало нечем.
Во многом это было обусловлено тем, что последовательное возвышение Пруссии (бывшего Тевтонского ордена), объединение ею Германии и сокрушительное поражение Франции (преданной масонами, пронизавшими её власть и служившими при этом старшим британским братьям) представляются в настоящее время английским стратегическим проектом, призванным сначала уравновесить, а потом и разрушить Россию, показавшую в наполеоновские войны способность объединить, помимо Англии, практически весь континент [122] , а в Крымскую войну – выстоять, несмотря на поражение, против всего объединенного Англией Запада.
122
Впрочем, как было показано выше, ключевую роль в формировании английской ненависти к России и к созданию в 1820-е годы стратегического проекта «русофобия» сыграли все же не геополитические соображения, а органическая неспособность российских самодержцев подчиниться лондонскому Сити (в лице прежде всего семьи Ротшильдов, но далеко не только их) в его требовании способствовать максимальному дроблению континентальной Европы по национальному признаку для создания в ней большого числа малых национальных государств, управляемых из-за своей слабости внешним для них – лондонским финансовым капиталом (а также тяжкое оскорбление, нанесенное чувствам британской элиты будущим Александром II, бросившим публично скомпрометированную им королеву Викторию).
«С окончанием Наполеоновских войн Россия стала противником № 1 Великобритании… В 1820-е годы была запущена психоисторическая… программа “русофобия” [123] , которая должна была… подготовить всех западноевропейцев к… борьбе против России, кульминацией которой в XIX веке стала Крымская война – первая общезападная война против России. Её результатом стало уменьшение влияния России в Европе и некоторое укрепление позиций Франции Наполеона III [а главное – свободный доступ английских товаров на российский рынок – М.Д.], но. Россия сохранила статус одной из пяти великих… держав и продолжала противостоять Великобритании в Центральной [тогда ещё не Средней – М.Д.] Азии. Британцы озаботились созданием континентального противовеса России, который в то же время мог бы подсечь и Наполеона III… Таким противовесом должна была стать объединенная вокруг Пруссии Германия» [95].
123
При наших понятных чувствах в отношении этой программы, эффективно реализуемой и по сей день, стоит учитывать, что основные её методы были отработаны на прошлом основном противнике Англии – на Франции, особенно с использованием в качестве морального повода и психологического шока зверств подготовленной англичанами для сокрушения своего более сильного тогда противника Великой Французской революции (см. предисловие).
Однако национальный подъем в результате объединения Германии (равно как и воля немецкой аристократии к соперничеству с Англией, а самое главное – происхождение немецких капиталов, ставших основным двигателем объединения Германии, не из контролируемых Англией мировой торговли или тогда ещё слабо развитых финансовых спекуляций, а из ограбления России в ходе либеральных реформ Александра II и кромешного воровства на инициированном при нём строительстве российских железных дорог) был таков, что оно второй (после Англии) раз в истории привело к национальной консолидации масонства – тогдашней формы существования непубличной наднациональной власти, соответствующей потребности шагнувшего далеко за национальные границы и ставшего над государствами капитала.
В Германии, как было показано выше, подъем капитализма был в решающей степени обусловлен усилиями государства, что привело к консолидации национального капитала именно вокруг него, – однако не с его приватизацией и превращением в своё орудие, как в Англии, а с его использованием как самостоятельной, отделенной от бизнеса и во многом властвующей над ним (в том числе и благодаря глубокому проникновению немецкий аристократии в немецкий крупный капитал в процессе его формирования) его несущей структуры [95].
В результате в Германии второй раз в истории и впервые на национальном уровне (первыми это сделали англичане – на уровне наднациональном, всемирном) сложилась наиболее эффективная, двухконтурная система власти, объединяющая официальную институционализированную бюрократию и непубличные структуры, сильные своей гибкостью, адаптивностью и способностью к созданию и реализации стратегических проектов, ориентированных на будущее.
При этом в 1870-е годы Англия завязла в многочисленных и отнимающих её силы кризисах на Балканах, Ближнем Востоке и в Центральной Азии, в общем связанных с ослаблением Османской империи и укреплением Российской. В условиях Большой игры с Россией ресурсов для подавления Германии попросту не оставалось, – и та уверенно крепла, создавая смертельную для британцев угрозу союза с Россией. Германская и русская проблемы стали для Англии в повестку дня в период максимального расцвета Британской империи и её самоосознания – в 1880-е годы, причём решить их можно было только одновременно, стравив Германию с Россией.
Решение этой задачи облегчили экономические противоречия России, обеспечивавшей благодаря применению в 1891–1904 годах разработанного под руководством Д. И. Менделеева (и на основе созданного им межотраслевого баланса) разумного протекционизма стремительный всеобъемлющий прогресс, с Германией, со времен Александра II привыкшей рассматривать российские рынки как свою законную добычу, а саму Россию – как источник спекулятивных сверхприбылей.
Эти противоречия «заставили Россию пойти на политическое и экономическое сближение с Францией, чей финансовый капитал пошел в Россию… Франция была тесно связана с Англией. Отсюда вхождение России в “экономико-политический концерн Антанту” (А. Богданов) и жесткая экономическая зависимость от противников Германии. К 1914 г. иностранному капиталу (главным образом французскому, бельгийскому и английскому) принадлежало в России почти 100 % нефтяной промышленности, 90 % добычи полезных ископаемых, 50 % химической промышленности, 40 % металлургической и около 30 % текстильной. В начале XX в. Россия имела самую крупную внешнюю задолженность» [96].
Одновременные утрата масонством как инструментом непубличного наднационального управления своего значения (в силу формирования его национального элемента в Германии и конфликта с ним) и уверенное возвышение США направило энергию английских элит на формирование принципиально новой системы непубличного наднационального управления на основе союза с американскими элитами, – тем более что основу финансовой системы США создавали дочерние структуры лондонского Сити (и в первую очередь Ротшильдов) прежде всего Морганы.