Цивилизация людоедов. Британские истоки Гитлера и Чубайса

Дизраэли убедил английских рабочих не просто отказаться от революционных идей (и даже от тяги к знаниям как таковым – их поразительное с точки зрения иных культур безразличие к образованию прослеживается именно со времени его второго премьерства), но и забыть о классовом антагонизме: «Они не приемлют космополитических принципов, они твердо стоят за национальные основы» [362].

Для него постоянная забота о бедняках являлась необходимым социальным фундаментом строительства империи [362].

Именно империализмом и расовой иерархией Дизраэли стремился преодолеть пропасть между «богатыми и бедными… между привилегированными и народом, между двумя нациями» [175]. Разделенные классовыми противоречиями «две нации» должны были слиться в одну на основе расового единства и грабежа колоний.

Немецкие аналитики буквально грезили Англией, в которой благодаря успешному империализму «социал-демократическая революция… имеет совсем ручной характер» [288]. Гитлер настойчиво обещал преодолеть классовый антагонизм в Германии именно этим путем. Называя себя «неизменно представителем бедноты», он хотел создать «для немецкого плуга» в России – «германской Индии» – не имевшую себе равных расовую империю. Основой её социального единства (по британскому примеру) должно было стать сознание расового превосходства [350а].

Именно при Дизраэли расовая основа английского национального единства и империализма стала очевидной. В результате во многом именно его усилий «расовый инстинкт» связывал британцев значительно сильнее, чем разъединял классовый. Распространение избирательного права на английских рабочих отнюдь не случайно совпало с популяризацией империализма и широким распространением его идеи [237].

В своей программной речи в Хрустальном дворце 24 июня 1872 года Дизраэли подчеркивал, фиксируя, в том числе, и своё собственное, личное достижение: «…Рабочий класс Англии… горд тем… что принадлежит к империи, он полон решимости хранить… свой imperium, величие и империю Англии. Рабочий класс… – английский до мозга костей, он отвергает… принципы космополитизма».

Данная речь была названа «часом рождения империализма как внутриполитического лозунга», поскольку распахивала радужные перспективы для обычного, ничем не примечательного «среднего человека». Наконец, нашел себе обоснованное приложение инстинкт повелевать, органически присущий ограниченному обывателю. (Представляется весьма характерным, что во время англо-бурской войны, по имеющимся воспоминаниям, в Лондоне не находилось ни одного нищего, который называл бы буров иначе, чем «наши мятежные подданные») [257a].

Почти половина рабочего класса Британии последовательно голосовала за консерваторов даже в межвоенный период. Память о Дизраэли и в XX веке осталась «дорога массам», так как его империализм действительно значительно улучшал жизнь рабочих. К тому же последние просто по факту своего рождения получили право на огромные пространства империи, раньше являвшееся исключительной привилегией аристократии. (Министр по делам Британской Индии Леопольд Эмери восхвалял имперскую идею как способ «зажечь воображение рабочего люда». Ведь империализм охватил и партию лейбористов [257].) Эти уступки рабочему классу служили популяризации империализма и упрочению государства. Дизраэли «открыл души англичан для осознания свободной [для них] империи» [362].

Он был предельно прям и понятен: «Что касается нетерпимости – у меня нет… возражений против неё, если это элемент силы. Долой политическую сентиментальность!» [151], которая нацистами называлась «слюнявый гуманизм».

«История английского патриотизма» отмечает: его «любовь… к Англии, его патриотизм проявлялись в том, что он отстаивал интересы своей родины – без оглядки на принципы: политику не должны определять никакие идеалы, кроме идеалов скотов или хозяйственников. Ради процветания Англии он был готов закрыть глаза на тиранию и несправедливость» [362], что было естественным следствием именно приоритета расовых представлений [298].

«Пуританские представления о предопределении, претерпев биологизацию, превратились в расизм в Англии, который послужил образцом для Германии. Расовая гордость должна была сделать империализм популярным в низших слоях, оттеснив классовую солидарность» [80], – и этого добился (причём надолго даже по историческим меркам) именно Дизраэли.

В Германии его модель (расовая солидарность низших слоев во имя социального империализма) была высоко оценена и с восторгом подхвачена националистами. В частности, ещё в 1904 году провозвестник интересов среднего слоя Фридрих Ланге уверенно напоминал «аристократии расы» о «дворянской грамоте…, положенной в колыбель всем…, кто принадлежит к белой расе. По сравнению с этим… расстояния между классами среди самих белых незначительны. Если бы [только]… вся белая раса… приобрела сознание… превосходства… согласно дворянской грамоте своей крови, над… другими расами» [251]!

Вполне следуя именно подходам Дизраэли, Гитлер неустанно напоминал, что он – фюрер исключительно немецкого народа; о благе других народов пусть заботятся их собственные государственные деятели. Он вполне мог сослаться на свидетельство Иммануила Канта о моральных установках образцового англичанина: «Но чужестранец… всегда может умереть на навозной куче, так как он не англичанин, то есть не человек» [26; с. 567].

Европейские фашисты (наиболее открыто и последовательно – Гитлер, Муссолини и Пилсудский) пытались вслед за англичанами реализовать социал-империалистический принцип обеспечения социальной стабильности за счет грабежа иных народов, однако в условиях жесткости мировой конкуренции им не хватило ни ресурсов, ни, самое главное, исторического времени.

У англичан же его было в достатке, – точнее, они сами в яростной борьбе буквально выгрызали его у своих сменяющихся противников, виртуозно стравливая их друг с другом, в том числе ради получения передышки для себя. В результате исторически длительное применение социал-империалистического принципа в сочетании с постоянным беспощадным, тотальным искоренением инакомыслия обеспечило Британской империи уникальные солидарность социальных низов с верхами и искреннее радостное поклонение им.

Расовые по своей природе и самосознанию, эти традиции эффективно устраняли и устраняют и по сей день угрозу обострения классовой борьбы (разумеется, пока эксплуатация колоний или зависящих от Сити формально независимых стран обеспечивает необходимые для этого ресурсы).

Именно сознавая эффективность этого механизма постоянной стабилизации метрополии за счет неустанного грабежа колоний, Сесил Родс в 1895 году провозгласил первостепенную важность извлекаемой из колонизированных территорий прибыли именно для обеспечения «расового единства» [358]: «если вы хотите избежать гражданской войны, вам следует быть империалистом» [80].

В этом отношении Англия качественно опередила остальные великие державы. «За последние 20 лет XIX века Великобритания увеличила свои колонии [без зависимых и контролируемых, но формально самостоятельных территорий!] до 9,3 млн кв. миль с населением 309 млн чел.; Франция – до 3,7 млн кв. миль с населением 54 млн, а вот Германия приобрела лишь 1 млн кв. миль колоний с населением 14,7 миллиона человек. К началу XX века раздел мира завершился. На вопрос адмирала Тирпица, не опоздала ли Германия принять участие в заканчивающемся разделе мира, можно ответить утвердительно» [95].

Однако создавался механизм социальной стабилизации метрополии за счет грабежа колоний задолго до конца XIX века: Сесил Родс всего лишь описал уже достигнутый его выдающимися предшественниками и самоочевидный в его время результат. По меньшей мере, с XVIII века в Англии «народные движения не были революционными, а революционные движения не были народными». В Британии трудящиеся ни разу «не создали угрозы режиму и институтам страны – даже во время великой революции в соседней Франции, ни разу не поддержали реформаторских устремлений» [343].