Coi Bono? Повесть о трагедии Гуш Катиф
Шрифт:
– Очень! Оладьи кушать будешь?
– Какие оладьи? – не понял Барух.
– Холодные.
Застонав, Барух откинулся на подушку.
Подойдя к постели, Шульман наклонился над Барухом, осторожным пальцем смахнул со лба горячую струйку пота.
– Ладно тебе! – сказал Барух, и тогда Шульман отошёл в угол комнаты и опустился на пол.
– Пришли посмотреть на тебя, – издали сказал он.
– Смотрите! – разрешил Барух.
– Хорошо, что теперь и ты наш… – сказал Виктор.
Барух перевёл взгляд на Виктора, трепетным голосом спросил:
– Философ?
– Вроде бы, – признался Виктор.
Барух облегчённо вздохнул.
– Правитель
– Что? – всё, что до сих пор сохраняло на себе лицо Виктора, в миг перекосилось.
Барух пояснил:
– «Государство будет лишь тогда процветать, когда им будут править философы!»
– Браво! – прокричал из угла Шульман. – Мудрый Платон предвидел неизбежность появления нашего Виктора.
Виктор порывался что-то сказать, но ограничился тем, что, опустив голову, стал молчаливо покусывать губы.
– Как жизнь в ассоциации? – прервал молчание Барух.
– Упираемся! – ответил Виктор, напомнив о дорожной карте президента Буша, и о решении израильского правительства перетащить Гуш-Катиф в глубь страны. Потом коротко добавил: «Не допустим!»
– Ни в коем случае! – отозвался Барух. В его голосе прозвучало возмущённое клокотание.
Одобрительно взглянув на Баруха и похлопав в ладоши, Виктор заметил:
– Что может быть справедливее, чем желание людей удержать свои дома?
Однако Барух неожиданно возразил:
– «Желание удержать» – выражение ошибочное и стилистически, и психологически и тактически… Люди, как правило, жаждут удержать лишь то, что удержать не в состоянии…
– Но мы обязаны это сделать! – твёрдо сказал Виктор.
– Ну, вот, совсем другое звучание! – оценил Барух. – Обязаны!.. Не «желаем удержать», а «обязаны удержать»!.. Совсем другой оборот!..
Виктор с поправкой согласился и выставил большой палец.
Лицо Шульмана осталось безучастным.
– История получается скверная… – вдруг заключил Виктор, и тут оживился бывший историк Борис Рябов.
– История всегда обладала прескверной привычкой надсмехаться над теми, кто её создаёт, – сказал он.
Шульман выразительно посмотрел на Виктора и сказал:
– То есть, если я правильно понимаю, история надсмехается над самими учёными-историками, верно? Почему бы тогда не вообразить себе другой сценарий, иной, так сказать, её ход?
Виктор ответил Шульману презрительным взглядом и с горечью в голосе заметил:
– У моего приятеля искажённое воображение. И у полстраны тоже…
– Правда? – удивился Барух.
– У полстраны очень искажённое воображение, – повторил Виктор. – А у вас, Барух?
– У меня? – Барух заглянул под простыню и с надеждой в голосе проговорил:
– Надеюсь, что после капитального ремонта этой штуковины, я, наконец-то, заживу как…
– Как еврей! – подсказал Шульман.
Барух сделал вид, что реплику Шульмана не расслышал.
– В Рязани, – проговорил он, – бывали сильные морозы, и зимой от упавших с крыш сосулек ежегодно по официальной статистике в среднем погибали по два человека, а, кроме того, приходилось месяцами жить без зарплаты, вне радостных дней, без душевного тепла и внимания… Всё это длилось бы бесконечно, если бы однажды не пришёл в гости добрый человек, Веня Колесов. Он подвёл меня к зеркалу, не сказал: «Посмотри, на кого ты похож!» Я посмотрел. «Что скажешь?» – спросил Веня. Я опустил глаза… Тогда мой приятель снял с этажерки географический атлас и, раскрыв его, ткнул пальцем в государство
Израиль. Я тут же понял… «Бежать из этого мёрзлого мира, – решил я. – Не сбегу – окоченею…» Вам моя тогдашняя мысль не кажется странной?Виктор сказал:
– Каков мир, таковы и мысли…
Вмешался Шульман:
– А в Израиле тепло, и зимой не скользко…
Барух опустил глаза под простыню, загадочным взглядом скользнул по белой шишке, а потом, подняв голову, признался:
– Если бы вы знали, как я жажду ощутить новую жизнь, насладиться, а порой… Порой я ломаю себе голову: «Что, если вдруг и здесь тоже…»
– Ломаешь голову? – возмутился Шульман. – Какая жестокость!..
Барух замер. В этот миг он напоминал человека, заснувшего с открытыми глазами.
Поднявшись со стула и пройдясь по комнате, Виктор напомнил:
– Согласно Аристотелю, мудрец должен искать не наслаждений, а отсутствие страданий.
Наступила тишина.
Барух вновь заглянул под одеяло, а Виктор, выждав, когда Барух закончит осмотр, предложил принести какое-нибудь чтиво.
– Книги? – презрительно засопел Барух. – Это хранилище людских страданий и ошибок?
– На ошибках учатся! – заметил Шульман.
Барух медленно посмотрел по сторонам.
– Если бы… – простонал он.
Шульман сказал:
– Эй, не ломай себе голову…
– Ладно, – отозвался Барух. – Лучше принесите пива…
Шульман обещал.
Барух перевёл взгляд на Виктора и плавным, неторопливым движением руки перекрестил его, прошептав: «Удачи тебе завтра!»
– Э-э-э! – вырвалось из груди Шульмана.
У Виктора ничего не вырвалось. О жесте нового еврея Баруха он подумал: «Когда желают удачи – годится всякое…»
Уходя, Шульман и Виктор оставили дверь приоткрытой.
– Поброжу по городу, – сказал Виктор. Его стало раскачивать с новой силой.
Шульман кивнул. Ему не терпелось вернуться к себе и закрыться в комнате, где туалет и душевая.
– Ладно, старина, – торопливо проговорил он, – поброди.
Виктор шагнул на тротуар и громко выругался.
– Так ведь он проваливается, – возмутился Виктор. – Этот чёртовый тротуар проваливается у меня под ногами.
– Это не страшно, – сказал Шульман, – завтра его отремонтируют. Может, даже сегодня… Вечером увидимся?
– Сегодня я работаю в ночь, – сказал Виктор.
– Тогда до завтра?
Виктор покачал головой:
– До послезавтра…
– Ну, да, разумеется, до послезавтра…Лишь бы Кфар-Даром обошлось без злобы…Ни к чему человечеству злоба…
Виктор криво усмехнулся:
– Кто тебе такое сказал?
– Приятели… – ответил Шульман. – Золя, Ремарк, Сол Беллоу и кто-то ещё…
Кфар-Даром,16-ое августа, 20.09.
В час, когда небо начинало темнеть, полковник выходил на просторную террасу своего домика, жадно вдыхал в себя остывающий воздух, а потом опускался в плетёное кресло, купленное им у бедуинов Иерухама, и подолгу слушал, как молчит пустыня. Наслушавшись вдоволь, он думал о разных вещах или вслух читал любимые стихи. Но особое удовольствие он испытывал, ощущая себя победителем пустыни, и даже упрямая мысль о том, что пустыня, должно быть, тщательно скрывает в себе некую неразгаданную тайну, нисколько его не смущала. Чувством необычайной гордости наполнялся и он, и каждый из поселенцев, когда на экскурсии в Кфар-Даром приезжали школьники, солдаты или новые репатрианты.