Цветик
Шрифт:
– Он, наверное, на характер неплохой, вона какой у нас унук растёть, многа чаго в ём не нашего, от отца передалося, не писклявый, не упертый как мы, а ласково-хитренький, как ты скажешь, обаятельный.
– Да, наверное, вот ещё бы бабником не вырос, а так, пусть будет в отца.
Пришел ласково-хитренький, сразу с порога, едва раздевшись, полез обниматься:
– Сокучился!
– Когда успел, ведь недавно ушли?
– Сицяс и успел!
При его любимом деде и бабе Ррите, без писка отпустил маму в командировку, в Пермь, на семинар: - Плакать Миня не будет!
На семинаре было много нового и интересного, Алька с
Борисовна посетовала, что не может пойти - Павлушка каждые три часа требовал маминого молока, и оставлять малышка Леночка не хотела. Двухлетняя Полюшка, с огромным вниманием и желанием покачать и потрогать братика, постоянно лезла к нему, за обоими был нужен глаз да глаз, но Борисовна не жаловалась, а наоборот, сказала Альке:
– Теперь я понимаю, что такое счастье. Для меня - это моя семья, никакая карьера не заменит любви и тепла.
– Аля, может, ты комплексуешь, как-то неправильно, что нет у тебя никого?
– Лена... Борисовна, ну не цепляют меня пока что мужики, не тянет ни к кому.
– А так и должно быть, обжегшись на молоке, дуют и на воду. Значит, время твое не пришло, я всегда верила в поговорку -"Судьба придет - на печке найдет!" - вступила в разговор баба Инна, - на всё надо время, переболеешь ты своей обидой, и все случится.
– Да я, как бы, и не обижаюсь уже давно, просто разные мы оказались люди, на расстоянии это быстрее осознаешь. Надеюсь, что больше и не встретимся никогда, не хотелось бы!
В кафешке посидели неплохо, только вот все испортил взявшийся из ниоткуда, какой-то приятель Игорька, Эдик, сразу ставший оказывать Альке знаки внимания, и как-то навязчиво предлагать себя в друзья. Он нечаянно касался то руки, то приобнимал за плечи, то полез к коленке... Алька молча скидывала его руки, потом не выдержала, достала деньги, положила на стол, и, извинившись и пояснив, что Борисовна волнуется, пошла на выход. Выйдя, огляделась, прикидывая, как быстрее добраться до остановки. А за углом её настиг "кавалер" и прижал к стенке: -Чё, недотрога такая, что-ли? Или цену себе набиваешь?
– Отстань!
– пытаясь вырваться, пропыхтела Алька.
– Ну уж нет, ты меня своими ужимками завела, я тебя пока не оттрахаю, не отпущу!
– "Темнота, ни души вокруг и озабоченный... попала Алька!" - подумала она про себя.
Этот пакостник попытался расстегнуть пальто и полез под юбку...
– Фуу, гад!
– накатила на Альку дикая злость, Васькины уроки опять пригодились - кое-как вытащив из захвата руку, она двумя пальцами ткнула насильнику в глаза, тот взвыл и выпустил её. А Альку уже несло, она лихо зарядила пендель между ног и, плюнув от отвращения, сказала:
– Дебил! Кто же так женщину уговаривает? Нарвешься ещё, совсем без яиц останешься!
– Суука!
– простонал согнутый "кавалер".
– От такого же и слышу!.
Алька дунула назад, к фонарю возле кафе, навстречу выскочил Игорек, увидев растрепанную Альку, остолбенел:
– Аля... что?
– Сволочь ты, Игорёк, первостатейная! Знала бы, что вы тут такие озабоченные, никогда бы даже здороваться с тобой не стала!
Подъехавшее с поздним пассажиром такси
как раз освободилось, и Алька, садясь в него, сказала: -Живи с чистой совестью!– Но, Аля... Я же не знал...
– в растерянности пробормотал Игорь вслед отъезжающему такси.
В такси Альку начало трясти, она еле сдерживалась, чтобы не разреветься.
– Что-то у вас случилось?
– спросил поглядывающий на неё таксист.
– Да, простыла наверное, трясти вот начало, заболеваю, похоже.
Алька не стала расстраивать Борисовну, но Аркадий что-то понял по Алькиному виду, утащил её на кухню, налил стопку коньяку, и пока Борисовна кормила Павлушку, выспросил все. Когда Леночка, уложив Павлушу пришла на кухню, Аркадий травил анекдоты, а Алька смеялась.
Назавтра была пятница, Алька с нетерпением ждала окончания занятий, надо было пробежаться по магазинам, основное уже прикупила, но 'куусненького' для всех своих надо было прикупить побольше. Впереди Седьмое ноября, наверняка в новую квартиру привалят гости.
Получив документ о прослушанном курсе занятий, Алька шустро выскочила на улицу, зажмурившись на выходе от яркого солнца, а открыв глаза, увидела Игоря и вчерашнего насильника...Запнувшись и сразу насторожившись, она попыталась шмыгнуть вбок, чтобы не видеть эти рожи. -Аля, постой пять минут!
– раздался с другой стороны голос Аркадия Ивановича, - просто послушай!
– Не хочу!
– вырвалось у Альки, - не хочу их даже видеть, не то что слушать!
– Все-таки выслушай!
Возле Аркадия стояли два таких крепеньких мужичка, один сказал:
– Ну, герой-насильник, чего молчишь? Вчера вон каким храбрым был.
– Я... я... прошу прощения... я вчера перепил... а девушка мне очень понравилась...
– заблеял Эдик, светивший подбитыми глазами и ободранным лицом.
– Девушка повода не давала лапать её и пытаться изнасиловать, - передернулась от омерзения Алька, - не я, так ещё кто-нибудь так 'понравится'. Мне вот повезло, а...
– Не переживайте, мы тщательно проверим все случаи изнасилования по городу, может, это не единичный его 'способ ухаживания'.
Посеревший Эдик рухнул на колени:
– Я, я... прости меня... я.
Алька махнула рукой:
– Очень надеюсь никогда больше не встретиться с таким...
– Уверен, Альбина, он от Вас сам шарахаться будет!
– Спасибо вам, - поблагодарила их Алька.
– Я побежала?
– Аль?
– ей преградил дорогу Игорь, - Аля! Я, правда, не знал, что этот способен на такое. Я ему вчера сразу рожу начистил...
Алька печально улыбнулась:
– Все нормально, только как в том анекдоте: "Ложки-то нашлись, а осадочек остался". У меня мало времени, скоро на поезд.
– Спасибо ещё раз!
– Алька с благодарностью взглянула на Аркадия и двух мужчин, явно милицейских.
– Аля, поехали, - Аркадий потянул её в сторону служебной машины, и, отъезжая, Алька увидела, что один из милиционеров что-то говорит несостоявшемуся насильнику, а тот стоит как побитый пес.
На машине все получилось быстро, Аркадий не отпустил водителя, велев подождать. У Альки набралось аж три сумки, да ещё Славины насовали гостинчиков для такой большой уже семьи. Леночка и Аркаша проводили на поезд, расцеловали Альку, а в Горнозаводске на станции приплясывал от нетерпения самый золотой сыночек. Разрумянившийся на морозе, с сияющими глазенками, он кричал, казалось, на всю станцию: