Цветик
Шрифт:
– А ведь Алька твоя, как талисман для нас, если б не она, я бы так тебя и не обрёл.
– Угу!
– пробормотала Леночка и уснула. Аркадий же долго прислушивался к мерному дыханию, улыбался и затопляла его изболевшееся сердце волна нежности и обожания.
ГЛАВА 3.
В понедельник Ольхин удивленно смотрел на Малышеву:
– Елена Борисовна, ты что ли в косметическом кабинете два дня зависала? Шикарно выглядишь!
– Спасибо, Евгений Дмитрич, я старалась! Елена, казалось, летала над землей, Аркадий каждый вечер звонил, его боевая мамулька не вытерпела, позвонила:
– Леночка, я женщина старая,
– И тут же, съехав с официального тона, - Леночка, приезжайте поскорее, жажду с Вами познакомиться, Аркаша тоже будет рад.
И собралась Малышева в Пермь. Аркаша сияя, сказал: -Матушка заждалась уже, эта неделя прошла под знаком усиленного любопытства.
Мамулька оказалась пухленькой, уютной такой бабулей, с живыми глазками. Она так искренне обрадовалась Лене, что та растаяла, как-то вмиг завязался общий разговор, бабулю интересовало всё-она с одинаковым любопытством слушала и про студенческие годы, и про дальнейшую жизнь, и про Альку тоже.
– Жаль девочку, но я всегда говорила и скажу так: значит, Господь отвел. Значит, не её это судьба и суженый! Как говорит мой духовник, отец Никон, мы в этот мир приходим для испытаний: кто-то выдерживает с честью, кто-то с трудом, а кто-то и ломается, даст Бог, девочка сумеет выдержать свои испытания. А то, что они предназначены каждому, в этом нет сомнений. Ты, Леночка, подоходчивее ей это обскажи, что суждено, ведь не обойдешь-не объедешь. Так, ребятушки, годы мои не молодые, здоровье тоже не ахти, вы как хотите, а до внуков мне доскрипеть надо, не затягивайте! Хочу уйти успокоенной, зная, что Аркашка не один на этом свете будет, и продолжение нашей фамилии растет. Я человек простой, лукавить не буду, хотите - вместе со мной живите, нет - тоже не осерчаю. Но только прошу, здесь, в нашем городе, сынок, работу Лене присмотрел?
– Мам, ну чего ты торопишь Леночку? Ей надо подумать!
– А что думать-то? Вы друг друга любите, нашлися, вон, значит, судьба! Пойду я на боковую, вы порешайте что и как, а к лету внука или внучку жду!
А Алька поехала домой на нелегкий разговор с матерью. Настраивалась на крики и ругань, но к её великому удивлению, ничего этого не было - мать долго-долго молчала, потом тяжело вздохнула:
– И что тебя угораздило в такого влюбиться? Дочь повторяет судьбу матери говорят, я, вот, одиночка при живом муже, и ты туда же. Ладно, - видя что Алька прячет трясущиеся руки под теплую шаль и никак не согреется, - что уж я, враг своей дочери, что ли? Если получится у тебя с распределением, вырастим внука, работать будешь, моя пенсия, вытянем! Сережку, вон, отец обещал помогать учить, если в институт сможет поступить.
– Да ты чё? Объявился?
– Письмо сыну прислал, вспомнил, что ему семнадцать, ладно, только, вот, давай придумаем, отец твоего ребенка где? Я подумаю, чтобы заткнуть рты всяким Кухтинским.
Кухтинская Броня была поистине ядовитая баба, горе всего посёлка - никто не мог сравнится с ней в ругани и сплетнях, а к Цветковым она просто пылала ненавистью. Дочка двоюродной сестры Зои, Людка, приходящаяся самой что ни на есть родней Рите - Алькиной матери, всегда отличалась блудливым нравом и похождениями. А Стасичек, как называла его мамаша, долгое время имел с Людкой тесно-интимные отношения. Броня истерила, поливала Людку грязью, скандалила, догадалась вымазать калитку дегтем... ничего не помогало, Стасичек не отлипал от Людки, и естественно, Броня возненавидела всех Цветковых.
Когда полгода назад Людка, на удивление всему поселку, вышла замуж за газовика (тянули газопровод куда-то на Украину, работали мужики со всех концов
необъятной страны) и уехала в Молдавию, Стасичек страдал, а Броня сияла. Стасичек, такая мерзко-смазливая рожа, был липко-подленьким, умел незаметно стравить меж собой ребят местных, всегда успевал вовремя свалить, если становилось ясно, что будет драка. Мамашка отмазала его от армии, 'временно, по причине болезни' - ага, медвежьей - смеялись в посёлке. Мало кто с ним дружил, ребята местные, наоборот, в армию шли с охотой, тех, кто не служил по причине 'болезни', просто презирали. Были в его окружении три таких недалеких, сильно попивающих, "старых дев", которых прозвали так из-за их возраста. Всем было за тридцать, а желающих выйти за них замуж все не находилось.– Ты, пока пузо на нос не лезет, доучишься, а там видно будет.
В общаге сразу же набежали девчонки. Всегда так было: кто что привозил из дома - делили по-братски, тут же почистили и поставили жариться картошку, открыли литровую банку грибов, оценили квашенную капусту и, поставив три чайника, сели обжираться домашними припасами. Напившись чаю с земляничным и малиновым вареньем, начали болтать - больше всего разговоров было про преддипломную практику. Долго рассуждали, где лучше и кому куда желается.
– Аль, чё молчишь, как партизан?
– влезла в Алькины постоянные думы излишне любопытная Витищенко.
– Да, буду проситься здесь остаться, мать что-то неважно себя чувствует, - сжимая в кармане халата фигушку и мысленно прося прощения за вранье у того, кто на небесах, проговорила Алька.
– Домой, вот, почаще поезжу.
– А-а-а, я думала ты поближе к Москве, типа, в Звенигород.
– Туда же круглые отличницы поедут, с четверками там делать нечего, хотя Веруня, вот, говорит, что самый обычный хлебзавод, ничего современного, всё как и везде, только и форсу, что Подмосковье, в Москву можно поехать, недалеко.
– Да ладно, вы с Валюхой у Малышевой, вон, в любимчиках ходите, что она вас не отправит, куда хотите?
– Завидовать грех, - тут же отозвалась резкая Валька, - месяц погоды не сделает, так что не брызгай слюной, Алька останется здесь. А я, может, и не Звенигород выберу, а вон, Тюмень.
– Девки, девки, не ссорьтесь!
– влезла Кома. Была в группе простецкая, немного наивная, попадающая в смешные ситуации, Тома Комарова, с легкой руки Черепашки, переделанная в Кому Томарову.
– Ты, Танька, чё заедаешься? Осталось учиться всего ничего, а потом и неизвестно, когда встретимся. Может, совсем никогда не увидимся больше. Девки, как же я без вас скучать буду! А давайте, давайте, на блюдечке погадаем?
Шустро разобрали стол, помыли разнокалиберную посуду, нарисовали на ватмане цифры и буквы и уселись вокруг... Непонятно под воздействием чего, может даже и исходящих от пальцев биотоков, но блюдечко начало крутиться, останавливаясь на буквах или цифрах. Все увлеченно спрашивали его про мужей - как будут звать, сколько лет и прочее, про детей, про все-всё. Одна только очень серьезная и малоразговорчивая Валя Лосева, комячка, сидела поодаль на кровати и усиленно вязала какую-то салфетку.
Валька спросила как будут звать мужа у Альки, Витищеноко хмыкнула:
– Небось, Мишка?
А блюдце написало: - "Саша".
– Не, так не честно, Алька руку не прикладывала, врет поди?
– неуёмная Танька достала, и Алька дотронулась пальцами до блюдечка, ответ вышел такой:
– "Я уже сказал-САШКА!"
И вдруг, резко забегав, блюдце начало писать матерные слова: - "Сука, б... пусть уйдет!"
Все подумали на Витищенко, которая уже даже размером мужнина достоинства успела поинтересоваться.
– Я?
– спросила Витищенко.
– "Нет, Лосева!"