Цыганская невеста

Мойсес поднял указательный палец, он хотел ответить, но не находил нужных слов. В дверь позвонили. Он не среагировал, в отличие от Сони. Она посмотрела на часы, было слишком поздно. Она пошла открывать дверь.

— Полиция. Ваш муж дома?

Ордуньо и Ческа показали свои жетоны и вошли в дом, чуть не оттолкнув Соню, которая смотрела на них так, будто ждала этого момента весь день. Ведь об аресте ее еще утром предупредила инспектор Бланко.

Полицейские вошли в гостиную.

— Где ваш муж? — спросил Ордуньо.

Соня не поняла. Ее муж был в гостиной, пьяный, беспомощный, ничего не соображающий. Что может быть проще, чем соблюсти положенные формальности и надеть на него наручники? И тем не менее двое полицейских просят помочь его найти. Соня вошла в гостиную и увидела, что двери, выходящие в сад, распахнуты. Раздувавшиеся на ветру занавеси напоминали животы беременных кухарок. Из сада донесся звук мотора. Ордуньо и Ческа выбежали на улицу, сели в патрульную машину и завернули за угол. Они успели увидеть, как фургон поворачивает направо. Ордуньо был за рулем, Ческа взяла рацию и сообщила, что подозреваемый движется на автомобиле в южном направлении.

Глава 40

С Пласа-Майор выходит мужчина, ведя за руку мальчика. Снимок сделан со спины. Элена Бланко внимательно разглядывала изображение. Увеличила его, нашла предыдущие и последующие снимки. Теперь она пыталась разглядеть выражение лица ребенка в тот единственный момент, когда он повернул голову. Но угол поворота слишком мал, чтобы уловить страх или беспокойство на его лице. Тогда она сосредоточилась на двух крепко сцепленных руках. Большая рука мужчины крепко держала маленькую ручку мальчика. Ей показалось — чрезмерно крепко. Отец-защитник? Дает сыну понять, что бояться нечего? Может, и так.

И все же Элене почудилось тут что-то подозрительное. Несколько секунд она изучала кадр. В какой-то момент ей показалось, что ребенок вырывает руку, но в следующий она этого уже не видела. Наверное, надо снять фотокамеру и поставить видеокамеру. Или она сошла с ума? У нее закружилась голова.

По ночам ей не спалось. Стоило закрыть глаза, как начиналось шествие людей, пересекающих площадь. Невероятное разнообразие человеческих лиц, смеющихся, потных, старых, беззубых, нескончаемая карусель, и все они пели, танцевали и смеялись. Когда она уже почти засыпала, кто-нибудь из прохожих будил ее пощечиной. Они были дружелюбны, они были ужасны, они отгоняли сон.

Иногда уснуть помогала граппа; но сегодня она, наоборот, дала Элене возможность погрузиться в работу еще на несколько часов. Перед ней на столе лежало дело об убийстве, произошедшем семь лет назад. Лара Макайя, двадцать три года, черные глаза, темные волосы. Красивая молодая женщина. Труп обнаружили в заброшенном доме, недалеко от Ранчо-дель-Кордовес — района трущоб, жестоких преступлений и оживленной торговли наркотиками. Именно с наркодельцов полиция и начала тогда расследование.

На теле не было ни огнестрельных, ни ножевых ранений; только удар по голове, который не был смертельным. В черепе обнаружили несколько круглых отверстий, и он был заполнен червями. Лару убили прожорливые черви, которых кто-то запустил ей в голову. Убийство вызвало шок. Пресса не унималась четыре недели, к концу которых арестовали Мигеля Вистаса. Она ничего этого не помнила, семь лет назад ей было не до того.

В том году в июле Лара собиралась выйти замуж за Хуана Лопеса Кабельо, своего учителя фламенко, человека на пятнадцать лет ее старше. Показания, тут же взятые у него, ничего не дали. В ночь преступления он гастролировал по Южной Испании со своим танцевальным коллективом.

Под подозрение попал ее бывший парень и сокурсник по институту на улице Аманиэль, где Лара училась музыке и танцу. Наконец допросили Мигеля Вистаса, который в день убийства снимал Лару в свадебном наряде у себя в студии. Его показания Элена прочитала с интересом. Мигель признал, что она была у него, и уверял, что заметил в ней какую-то необъяснимую грусть, но не придал этому значения. Он видел такое не раз — как человек грустит перед свадьбой — и считал это нормальным. Кроме того, участие в семейном бизнесе не позволяло ему вмешиваться ни в личные проблемы, ни во взаимоотношения членов семьи. Он был простым фотографом и должен был вести себя осмотрительно.

Полиция нашла свадебное платье Лары в студии Мигеля. Он объяснил, что она сняла его после фотосессии, переоделась и ушла. Бросила платье на полу, как большой белый плевок. Мигель понимал, он тут как прислуга и должен подобрать платье и сохранить его. Прокурору такое поведение невесты показалось очень странным, ведь обычно для девушки свадебный наряд — это нечто особенное, по крайней мере до свадьбы.

Когда нашли труп Лары, он был прикрыт только свадебной фатой. Куда делась одежда? Почему ее раздели? Никаких следов сексуального насилия не обнаружили. Легко было представить, как Мигель сходит с ума от любви, фотографируя молодую цыганку в свадебном платье. Не выдержав, убивает ее, снимает платье, а девушку уносит в заброшенный дом, чтобы провести там ужасный ритуал с червями.

Присяжные сочли алиби Мигеля в ночь преступления неубедительным. Он сидел дома и смотрел телевизор — хуже и быть не может. Кроме того, между пальцами убитой нашли волосы Мигеля. Он объяснил, что на фотосессии подошел к ней, чтобы поправить складки платья. Она шутила над ним, ерошила ему волосы, трепала по голове. А волосы у него сильно лезли. Однако прокурор крупными мазками нарисовал сцену нападения: обезумевший от красоты модели Мигель и жертва, которая, защищаясь изо всех сил, вцепилась в волосы нападающего.

Элена искала в деле протокол допроса Мойсеса, но не нашла. Отец Лары даже не упоминался. Как такое возможно? Ей было известно, что у Мойсеса брали ДНК-тест, значит, проверяли какие-то частицы, найденные на теле или на месте преступления. Возможно, те же волосы, обнаруженные между пальцами Лары. Но почему они заподозрили отца? Элена знала: когда расследуется убийство, родственников проверяют всегда, значит, протокол допроса Макайи должен был сохраниться в архиве.

Отсутствие протокола раздражало. Улики по делу Сусаны вынудили Элену арестовать Мойсеса, но что-то подсказывало ей, что они зря цепляются к этой семье, которая и без того настрадалась. Не верилось, что отец мог с таким извращенным упоением убить обеих дочерей. Она забрала дело Лары домой, потому что хотела найти доказательства, оправдывающие Мойсеса. Она перебирала документы, рассматривала фотографии, изучала материалы допросов, но так ничего и не нашла; но такое упущение — настоящая находка. Ничто не указывало на Мойсеса как на виновного, и все же его заподозрили. Расизм? Кто-то посчитал его монстром, способным на все, только потому, что он цыган?

Она подумала, что стоило распутать этот клубок до конца, прежде чем получать ордер на его арест, который может навсегда уничтожить то, что осталось от семьи Макайя.

Звонок прервал ее раздумья. Это была Ческа — подозреваемый скрылся. Они преследовали его несколько кварталов, но он ушел. Теперь предстояло получить ордер на обыск.

Глава 41

Капи продавал сундук паре туристов, когда в его антикварный магазин на Эль-Растро вошла полиция. Элена сохраняла спокойствие, в отличие от Сарате: тот держал в руке официальный документ и был настроен по-боевому.

— Полиция, у нас ордер на обыск этого заведения.

— Минуту, я сейчас, — недовольно сказал Капи.

Он хотел закончить с продажей, но Сарате не позволил:

— Закройте магазин сейчас же, или поедете в участок.

Туристы тут же убрались подобру-поздорову. Возможно, настроение Капи испортила сорвавшаяся сделка — ведь она была уже на мази, — а возможно, его нелюбовь к полиции имела долгую историю. Он ощетинился, глаза загорелись недобрым огнем, а смуглое лицо словно стало еще темнее.