Цыганские сказания

Потом цыгане перестали приходить, и кроны стали взвешивать.

Оказалось ровно на полфунта больше.

Цыгане тут же отпраздновали свадьбу, и это была самая большая свадьба в Нише и самая большая свадьба в Сербии, а больше была только свадьба у известного цыганского артиста в Зенице.

Тридцать лет во всей Сербии у цыган не было золотых крон — только у двух цыганских семей в Нише.

Глава XII. «Голод сильнее любого царя». Цыганская народная пословица

Dzukel so phirela kokal terela.

Я много раз прокручивала в уме, каким будет ужин по возвращении Ловаша, но ни к чему подобному жизнь меня не готовила. Сиротка Рац кидает на постель совершенно маскарадного вида платье из тех, которые последний раз были в моде веке в семнадцатом. Глубокое декольте, пышные рукава, удлинённый лиф... когда-то в похожее меня нарядил Твардовский.

— Подожди, там ещё бельё, воротник и корсет, — сообщает Катарина, убегая. Я смотрю на платье в ужасе. Куда же я буду есть, если ещё и корсет?!

Естественно, без помощи подопечной влезть во всё это, застегнув, затянув и прицепив всё, что надо, там, где надо, мне не удаётся. Из-за разницы в габаритах сиротка вертит меня, одевая, будто куклу.

— А причёска? — жалобно спрашиваю я. Катарина решительно скручивает косу мне на затылке пучком.

— Конечно, со всеми цыганскими штучками странно смотрится, но снимать не рекомендую, — резюмирует она, критически меня оглядев. — Тебе туфли дать или кроссовки? Считай это очень личным мнением, но в кроссовках удобнее, а под юбкой всё равно ничего не видно.

— А ты мне их зашнуруешь? Я в корсете не смогу.

— Да иди ты! Это не входит в обязанности денщика — потому что обувь неслужебная.

— Пойду босиком. Только куда?

— Салон де Лувр.

— Что, здесь и такой есть?

— Ладно, я отведу. Это возле спальни императора.

Не представляю, когда сиротка успела так изучить дворец — особенно, сожри меня многорогий, часть возле покоев императора, — но тащит по коридорам она меня очень даже уверенно. Наверное, стояла здесь в карауле или что-то типа того. С другой стороны, как давно мы ставим в караул курсантов?

— Полегче, оторвёшь мне руку, — шиплю я, когда скорость девицы Рац начинает приближаться к лошадиному галопу. Ходить спокойно для Катарины отчего-то — настоящее мучение, когда они с учителем танцев проходят мазурку или полонез, то доводят друг друга до истерики.

Остановившись возле одной из дверей, сиротка критически оглядывает меня и грубоватыми движениями матери, снаряжающей ребёнка в детский сад, оправляет на мне одежду.

— Будешь блевать, прикройся батистовым платочком. Я подвесила тебе в нарочный мешочек на поясе, — деловито советует она. — А будет приставать, зови меня, я ему морду подразукрашу. Я дочь мятежницы, мне всё равно карьеры не видать.

Ничего себе самуверенность в четырнадцать-то лет!

— Тебе и морды его не видать, он — взрослый вампир, а ты — «волчонок».

— Ну и что! Зато у меня ногти длинные, а у них глаза не восстанавливаются.

Я фыркаю и толкаю дверь, чтобы поскорее оставить несносное чадо за спиной.

Честно говоря, я почему-то ожидала, что Батори будет одет под стать мне — особенно после его исполненных ностальгии воспоминаниях о былых модах. Однако император встречает меня в самых простых — не считая, конечно, цены и бренда — белой рубашке, чёрных брюках и туфлях. Даже волосы, как всегда, заплетены в косичку. Несмотря на это, среди старинной мебели и деревянных панелей на стенах он смотрится так же органично, как и на стерильно-современной Турецкой веранде.

Ловаш протягивает мне руку, чтобы довести до стола. Действительно, одной мне передвигаться с непривычки нелегко.

— Чудесно выглядите в этом платье. И отвратительно — в серёжках. Вам не тяжело их носить? Каждой можно было бы подковать пони.

— Четверть.

— Простите?

— Одной серёжки хватило бы подковать четверть пони. У них четыре ноги, — я кое-как усаживаюсь на любезно отодвинутый Батори стул и не без опаски оглядываю стол. Не имею ни малейшего представления, что там ели в семнадцатом веке. Впрочем, выглядит примерно так же, как венгерская кухня.

— Рататуй, петух в вине по-бургундски и киш на десерт, — поясняет император, указывая поочерёдно на лечо, тушёную курятину и пирог. — Вино тоже бургундское.

Невероятно.

Батори снова ухаживает за мной сам, наполняя мою тарелку кусочками петуха и тушёными овощами, а затем — уже так и тянет сказать «как всегда» — устраивается напротив с бокалом вина. В тускловатом свете настенных ламп перстни на пальцах как будто светятся, приковывая взгляд. Удивительно, но при нормальном освещении они почти выпадают из виду.

Интересно, кого он убил своей любовью, только превратившись в вампира. Ведь без этого он не смог сохранить свою... способность заделывать бастардов и законных принцев.

Ну и чушь мне последнее время в голову лезет.

— Я гляжу, нога у вас в порядке?

— В общем, да. Завтра официально выхожу на службу.

— Надеюсь, новый кабинет вам понравится. Он теперь такой... светлый, просто как вторая детская. И мебель такого же размера. И никаких зеркал и серебряных пресс-папье. Ну, это, правда, уже приятный сюрприз для Лаци.

— Звучит замечательно, — на вкус французский вариант лечо тоже мало отличается от венгерского. Зачем вообще придумывать ему отдельное название? Петушатина в вине мне кажется интересней.

— Хотел бы я видеть лицо Ладислава, когда вы ему рассказали соль шутки, — Ловаш мечтательно улыбается. — Подумать только, даже я сообразил быстрее!

— Поэтому вы и император, а он — нет, — решаюсь я приправить беседу лестью. Будет недурно, если Батори растает и не будет задавать лишних вопросов, когда я попрошу его кое о чём.

— Нет, я император, потому что магия крови превращает меня в сюзерена, а его — в вассала, — педантично уточняет Ловаш. — Но мне понравилось. Если сегодня вечер комплиментов, продолжай.

— Ну, тогда я рада, что вы не надели что-то настолько же идиотское, как шмотки на мне или тряпочки на стенах этой комнаты, потому что в рубашке вы выглядите лучше всего.

— По крайней мере, в рубашке от «Дер Штутцер». Но ты неправа, тебе действительно очень к лицу твой наряд. Между прочим, выгодно подчёркивает длину шеи.