Да здравствует жизнь!
Шрифт:
Шансов, что я плохо его поняла, никаких – французский Серджо Пьяцци безупречен и лишь слегка окрашен акцентом. Хорошенькое начало!
Потребительниц парфюмерии нельзя стричь под одну гребенку, поэтому для его рекламной кампании я подобрала, кроме привычных моделей, женщин с пышными формами. Но, очевидно, Серджо Пьяцци не собирается пересматривать свои стандарты.
– Я вас слушаю.
– Я знаю, что мода поддерживает инклюзивность и всю эту либеральную чушь, популярную сейчас в обществе, но толстая баба не может и никогда не сможет заставить кого-то мечтать.
Убийственное
– Хорошо, я это учту.
– Жир, возможно, в моде, но он отвратителен.
Я стискиваю зубы.
– Думаю, я поняла вашу мысль, господин Пьяцци.
– Давайте вместо этого возьмем цветных женщин: черных, желтых, краснокожих – каких угодно, но худых!
– Черных, желтых, краснокожих? – я притворяюсь, что не понимаю. – Вы имеете в виду разного происхождения?
– Расы, этноса, происхождения – давайте не будем ходить вокруг да около, вы все прекрасно поняли. Я не против свежих идей, но не за счет элегантности. Нашим клиенткам надо мечтать, а не отождествлять себя с какими-то персонажами. Толстуха может быть кем угодно, но радовать глаз она не может, кто бы что ни говорил. На следующей неделе жду новый проект.
И он вешает трубку.
До чего гнусный тип, расист и женоненавистник! Так чего же я жду, почему не послала его куда подальше? Почему не иду к начальнице с заявлением, что больше не участвую в проекте? Что это – чрезмерная ответственность? Или трусость? Страх потерять работу, которую я обожаю и которая меня кормит? По-видимому, все сразу. И я себя за это презираю.
– Ну, как ваши телефонные переговоры с Пьяцци? Он одобрил?
Я поднимаю на Ану виноватый взгляд. Она держит досье в руках и, похоже, уже знает ответ.
– Нет…
– Задумка была интересная, но я не сомневалась, что этим все и кончится. Он бы не решился нарушить их идеальную картинку.
Я хмурюсь, задетая за живое.
– Идеальную? Чем полные женщины могут нарушить его идеальную картинку?
Она сразу берет себя в руки, сообразив, что тема для меня слишком чувствительная.
– Марни, не поймите меня неправильно, я на вашей стороне, и гораздо больше, чем вы думаете. Я просто говорю, что «Джулия Венетта» – отнюдь не люксовый бренд, но, даже несмотря на это, Серджо Пьяцци абсолютно не готов к тому, чтобы в его рекламе появлялись более характерные и типичные образы.
– Как и очень многие…
– К сожалению, да. Но процесс запущен, и мы это видим.
Но, на мой взгляд, процесс идет недостаточно быстро. Если бы мы давно показывали разные типы внешности в рекламных кампаниях, то комплексов, общественного порицания и диссонанса между реальностью и глянцевыми журналами было бы гораздо меньше. Но какой смысл злиться? Жизнь ведь не изменится, как по мановению волшебной палочки.
– Я ведь могу рассчитывать на вас сегодня вечером на вернисаже Хавьера Кортеса, как мы договаривались?
Испанский художник, создавший
новые визуальные эффекты для серии туристических почтовых открыток с видами Амьена. Я совершенно о нем забыла…– Да, конечно, я буду.
– Отлично! У меня через полчаса встреча в другом месте, если понадоблюсь, звоните.
Я киваю.
– Хорошо.
Ана улыбается мне и поворачивается на каблуках.
Вздыхая, я достаю телефон, чтобы послать Элиотту сообщение.
Сегодня вернусь поздно.
Вернисаж проходит в культурном центре «Крокус», в зале под названием «Черный квадрат». Ана ведет нескончаемый разговор с испанским художником и поглощает шампанское, ну а я привычно играю роль светской львицы с сотней приглашенных, ни один из которых не забывает оценить фуршет, устроенный среди красочных произведений современного искусства.
В отличие от Аны, которая нашла время заехать домой и переодеться, я все в той же одежде, в которой приехала утром в офис, и среди этих обтягивающих и декольтированных платьев выгляжу, надо признать, довольно неуместно. На мне все тот же льняной комбинезон, который я надевала и в пятницу, за долгий день он весь измялся, а ноги у меня к вечеру так распухли, что ремешки красивых золотистых сандалий глубоко впиваются в пальцы, почти перерезая их пополам. Но я мужественно продолжаю делать вид, что погружена в созерцание странной картины размером 2x1 метр, сильно напоминающей детсадовскую мазню.
– Завораживает, правда?
Я оборачиваюсь, и наступает краткий миг изумления: передо мной стоит Фран Бюисоннье собственной персоной. Глядя на ее необыкновенный наряд, я удивляюсь, как могла не заметить ее раньше. Никогда я не видела женщин, которые носили бы свои килограммы столь эффектно. На ней длинное изумрудно-зеленое платье с разрезом, широкое внизу и затянутое в талии. Оно выгодно подчеркивает ее пышную грудь, а впечатление дополняют узкие в запястьях рукава-буфф и скромное круглое декольте.
Волосы она забрала в строгий пучок, отказалась от украшений, если не считать тяжелых позолоченных серег, и не побоялась надеть плетеные босоножки на каблуках – на такие я бы никогда не осмелилась. Восхитительная женщина!
– Кажется, вы озадачены, – произносит она с улыбкой.
– О, простите… Вовсе нет. По-моему, вы прекрасно выглядите.
Она хохочет.
– Я имела в виду картину, но все равно спасибо!
Теперь я чувствую себя довольно глупо. Несколько дней назад Фран объясняла, что идеализировать красоту – значит, скорее рыть себе яму, чем засыпать ее. Отлично сказано…
– Не ожидала вас здесь встретить. Вы и коуч, и работаете в сфере искусства? – спрашиваю я, чтобы отвлечь ее внимание от моих окороков.
– В каком-то смысле. Я дизайнер интерьера, в свободное время – музеолог, и я создала постоянную экспозицию центра. Что касается коучинга, то это слишком громко сказано. Просто я довольно много занималась терапией для повышения самооценки, так что теперь могу помогать тем, кто страдает, и делиться с ними опытом. – Так что вы об этом думаете? – спрашивает она, обводя глазами зал.