Далекие журавли
Шрифт:
Пауль достал нож, аккуратно, чтобы не попортить кофточку, срезал повязку, брезгливо выбросил за борт.
— Васиной сестренке?
— Ага, — сказал Надькин. — Пусть будет подарок на память о брате. Он ведь ей обещал. Только вот чулочек один надо постирать, неосторожно я ее подобрал, рука в мазуте была. Постираем и пошлем.
Пауль представил себе, как они с Надькиным, два здоровых мужика, будут стирать и сушить этот маленький чулочек, и грустно улыбнулся…
Все подтягивалось к Берлину. Солдаты были возбуждены до предела. Паулю не верилось: неужели конец войне? Неужели все, чем жили вот уже почти четыре года, кончится и не будет больше взрывов, стрельбы, убитых и… Пауль много мог бы перечислить, чего не будет, если кончится война, но ему было
Он уже не помнил, сколько времени стоит этот непрерывный, не утихающий ни на минуту, не слышанный еще ни разу грохот. Днем было темно от облаков дыма и пыли. А ночью было светло — от прожекторов, от взрывов, от огня, от ракет. Казалось, даже воздух не выдерживал такого огня и тут и там взрывался немыми вспышками. Все для Пауля слилось в грохочущую смесь из тьмы и света, из дня и ночи, из беспокойного, урывочного сна и нескончаемого минометного огня. Когда это началось, когда качнулась под ним земля, Пауль с изумлением посмотрел налево, направо, назад и увидел, что псе пространство вокруг, куда он ни посмотрит, представляет собой будто огромную перевернутую борону с косыми огненными пульсирующими зубьями, направленными в одну сторону — на Берлин.
Из-за сплошного грохота не видно и не слышно было ответного огня. Был ли он вообще?
Потом они двинулись вперед за пехотой и остановились на окраине Берлина среди осевших, выгоревших домов. Прямо впереди стояла часть кирпичной закопченной стены — все, что осталось от пятиэтажного дома. Через нее, высоко задрав свои рамы, две «катюши» пускали быстрые прерывистые огненные струи.
Вскоре «катюши» отстрелялись и ушли, настала очередь минометчиков.
А на следующий день, когда в Берлине еще вовсю шли уличные бои, Пауль уже двигался со своими на Потсдам. Потом, после освобождения Потсдама, — на Ратенов, а после Ратенова — на Бранденбург. В боях и застала его радостная весть о водружении красного знамени над рейхстагом, а затем и ликующее сообщение: Берлин пал!
9
Пауль сидел у заднего борта «студебеккера» и смотрел на стремительно убегающий из-под кузова серый поток бетонированной дороги.
Ну вот и пришел тот миг, который он ждал с такой тревогой. Все, что он должен был сделать, он сделал. Как солдату ему больше делать нечего. Скоро его отправят домой. И значит, придется ему теперь раскрыться, сказать, кто он такой на самом деле.
Раскрыться… Как же все это теперь будет? И что с ним сделают? То, что за побег придется держать ответ, ясно. Вопрос только в том, какой ответ…
Пауль снова, в который уже раз, мучительно стал перебирать все, что усугубляло его вину и что могло как-то уменьшить наказание. Но ничего нового ни к тому, ни к другому он прибавить не мог. Впрочем, кое-что могут еще учесть. Например, орден, полученный им за разведку боем. Все-таки не каждому орден дают. И то, что в красноармейской книжке его прибавилось благодарностей — за прорыв обороны Берлина, за овладение городами Ратенов, Бранденбург, Потсдам… Но что награды, что благодарности? И как же ему теперь быть? Кому сказать о том, что он не Ахмедов и не азербайджанец, а немец, Пауль Шмидт? Как отнесутся к этому его товарищи? Столько вынесли от немцев, столько воевали с ними, и здесь еще столько людей полегло, когда до победы оставались уже считанные дни. А тут на тебе — немец среди них. Ну кто будет рассуждать о том, что немцы бывают разные и что он совсем не из этих, а советский немец! Найдется кто-нибудь — нервы сейчас у многих не в порядке — всадит очередь, и будь здоров…
— Ты что пригорюнился, Ахмедыч? — пересел к Паулю Надькин. — Или не заметил, что война кончилась? Посмотри, все как радуются. Даже песни запели. Давай и мы тоже, а то я за всю войну ни одной песни не спел. Знаешь хоть какую-нибудь русскую песню? Нет, лучше спой, Ахмедыч, азербайджанскую, а я потом мордовскую спою. Договорились?
— А-а, — махнул рукой Пауль, — ничего вы не знаете, товарищ старший сержант.
—
Как ничего не знаю? — Радость прямо-таки переполняла Надькина. — Может быть, ты сразу от двух девушек письма получил с объяснениями в любви и не знаешь теперь, какой ответить согласием? Ну, что ты такой сегодня? А ну-ка, давай по-серьезному, — сменил Надькин тон и положил руку Паулю на плечо. — Говори, что случилось.Пауль помолчал. Потом тихо сказал:
— Немец я, товарищ старший сержант…
Надькин чуть отодвинулся, внимательно посмотрел на него:
— Шутишь, что ли, Ахмедыч?
— Нет, товарищ старший сержант, не шучу. Правда немец я.
— Но ты же Ахмедов, азербайджанец?
— Нет, это я так сказал, чтобы на фронт попасть.
— А почему иначе не мог на фронт попасть?
— Да вот не мог… Долго рассказывать, товарищ старший сержант.
— Ну, теперь давай уж рассказывай.
Пауль коротко рассказал Надькину и про то, как попал с Кавказа в Казахстан, и про работу на шахте, и про побег оттуда, и про то, что мучило его все последнее время, как теперь ему поступать: открыться боится, наверняка ведь посадят его за побег, и домой хочется вернуться под своей фамилией.
— Да-а, Ахмедыч, задал ты задачку. А я ведь давно заметил, что с тобой что-то не так, только не думал, что так сложно. Ну ладно. Я думаю, тебе особо беспокоиться-то нечего. Воевал ты хорошо, вон даже орден у тебя есть, и младшего сержанта получил. И ведь не из армии дезертировал, а на фронт сбежал. Так что не бойся. Ты все правильно делал, как родина от тебя требовала. Сходи к политруку, расскажи ему все. Думаю, все будет в порядке. Не беспокойся, Ахмедыч…
Вечером Пауль пошел к политруку. Тот расспросил его подробно обо всем, потом сказал:
— Вот что, Ахмедов. Иди к себе и напиши все как было. А завтра утром принеси мне.
На следующий день Пауля вызвали в особый отдел. Трудный был там разговор. Затем он побывал у командира полка. Тот спросил его:
— Почему ты сразу, как в полк к нам пришел, не сказал, что ты немец?
— А вы бы меня обратно отправили, товарищ подполковник.
— Ну что ж, может быть… А почему не сказал, когда орденом тебя награждали?
— Боялся, товарищ подполковник. Да и если бы сказал, — усмехнулся горько Пауль, — наверное, не наградили бы, правда ведь?
— Ну, тут ты не прав. Кто заслужил, того и награждают… Ладно, Ахмедов, доложим по инстанции. Иди.
Случай был такой исключительный, что Паулю пришлось повидаться с начальством, с которым иначе никогда бы ему, наверное, не довелось встретиться: через несколько дней его вызвал командир бригады, выслушал, а потом сказал, что сам маршал Жуков хочет поговорить с ним.
Пауля приодели, штабной капитан позанимался с ним, чтобы он мог правильно войти и выйти, обратиться и отдать честь, и вот завтра Паулю предстоял прием у Жукова.
Уже несколько ночей он почти не спал, то с тревогой готовясь к очередному вызову, то мучительно перебирая все, что сказано было во время последнего разговора в той или иной инстанции.
После разговора с Надькиным и с политруком он было совсем поверил, что все закончится благополучно. Однако вызов в особый отдел расстроил его вконец. Снова и снова прокручивался в его бессонном мозгу тот мучительный разговор, во время которого Пауль все больше чувствовал, как зыбко, как неустойчиво все у него и как легко можно повернуть все в самую невыгодную для него сторону. Хотя Пауль рассказал, как его и попросили, свою историю до мельчайших подробностей, особист лейтенант расспрашивал его еще часа два. Он задавал один и тот же вопрос в разное время, интересовался такими мелочами, которые казались Паулю совсем незначительными, и если Пауль не понимал или не знал чего-либо, то лейтенант особенно старательно записывал что-то в свой блокнот. И те главные вопросы, которые Пауль задавал себе сотни раз сам, еще когда пробирался на фронт, лейтенант тоже задал. И как себе тогда, так и ему Пауль вынужден был ответить: да, он знал, что побег с трудового фронта квалифицируется как дезертирство, да, он понимает, что если бы все дезертировали с работы в тылу, то армия не смогла бы воевать и победы бы не было; и то, что полагается за дезертирство, он тоже знает…