Далеко ли до Вавилона? Старая шутка

— Роберт умер, — сказала она.

Оба на минуту застыли, предаваясь воспоминаниям, потом она порывисто сняла шляпу, бросила на стол рядом с бокалом. И тут Мэйв опять заиграла. Какую-то мазурку, резкую, скрипучую.

Гарри вздохнул.

— Давайте-ка садитесь за стол, не то вся еда простынет, — позвала из окна Брайди.

Да, старомодной обходительности нашей Брайди не хватает, подумала Нэнси, поднимаясь с подушки.

Гарри протянул руку тете Мэри.

— Сударыня…

Она слегка наклонила голову, приняла его руку.

— Раз, и два, и три…

Они прошлись мазуркой вдоль веранды.

Нэнси шепотом чертыхнулась.

Потом взялась за спинку дедова кресла и покатила его вслед за танцорами.

От деревни до песчаной косы берег протянулся мили на две. Это была узкая полоска серой гальки с крупным песком вперемешку, она круто спускалась к морю. Волны выбрасывали на сушу миллионы камешков и опять их уносили, нескончаемо обтачивали, шлифовали, засасывали и выплевывали. Даже в самые погожие дни здесь не бывало тишины. Между берегом и полями, защищая их от моря, которое нередко свирепело, сурово высилась железнодорожная насыпь, ее только и украшали, уходя вдаль по берегу, гудящие телеграфные столбы. Под самой насыпью грудами громоздились гранитные плиты, словно бы сваленные как попало. Зимою о них разбивались валы прибоя и высоченными фонтанами взлетали хлопья пены, а летом, на ярком солнце, они сверкали, как алмазы. Если удастся дойти до конца косы, видишь, сколько хватает глаз, как изгибается полоса гальки и песка, и вереницей тянутся телеграфные столбы, и мягко круглятся холмы, переходя вдалеке в синеющие горы. Впрочем, никто не доходит до конца косы, не такая уж это приятная прогулка, разве что любишь одиночество и компанию огромных белых птиц, которые восседают на гранитных глыбах, точно древние короли, недобрым взглядом уставясь в пространство. Примерно на полпути между деревней и косой одиноко стоит почернелая купальня, когда-то ее поставил монастырь в заботе об удобстве и скромности немногих монахинь — любительниц купанья. В летние дни они изредка появлялись втроем, вчетвером, похожие в своих одеяниях на странных морских птиц, склоняли головы над молитвенниками или, разговаривая, склонялись друг к другу. Иногда Нэнси видела, как они, смеясь или тихонько вскрикивая, вбегали в своих длинных рясах в воду. Порою ей хотелось остановиться и поглядеть на них, но она боялась любопытством их обидеть.

А примерно в полумиле за косой стояла хижина. Должно быть, ее много лет назад построил кто-то из рабочих, которые прокладывали железную дорогу; хитроумно укрытая за гранитными плитами, она была защищена от ветра и моря. Дощатая квадратная хижина с односкатной кровлей. Нэнси набрела на нее в бурный весенний день. Волны неистово кидались на берег, ветер победно гудел в телеграфных проводах. Добрых два часа Нэнси руками отгребала песок, пока ей удалось приотворить дверь и заглянуть внутрь. И тут она поняла, что долгие годы хижина только ее и дожидалась. Она опять захлопнула дверь и взобралась на насыпь. Прошла по шпалам почти до того места, которое, по ее наблюдениям, уже мог в бинокль видеть дед, по заросшему травой склону соскользнула в поле и, укрываясь за деревьями, пошла домой. У нее появился секрет. Ей всегда очень трудно было хранить свои секреты. Теперь надо быть очень осторожной.

В ближайшие недели Нэнси отыскала дома старую половую щетку, с одного боку почти облысевшую, разжилась гвоздями, молотком, парой ветхих, истертых одеял и двумя подушками, из которых то и дело вылезали длинные колючие перья. Она скребла и мыла пол морской водой, пока доски не побелели, точно иссохшие кости. Прибила полки, расставила на них кое-какие любимые книжки, отличную жестянку с печеньем, чтоб было чем подкрепиться после купанья, и стеклянную вазочку, полную занятных ракушек и камешков, подобранных на берегу. Отгребла песок от двери, смазала ржавые петли, внутри ввинтила в балку крюк — вешать полотенце. Подумывала покрасить стены, но решила, что не стоит. Ни к чему ей такая изысканность.

По-видимому, никто не замечал, что она уже не слоняется скучливо по дому, как бывало всегда во время школьных каникул. Тетя Мэри вечно поглощена собственными хлопотами, у нее все расписано по часам: отведено время на хлопоты по дому, на чтение, на гольф, на бридж, на встречи с приятельницами, на посещение скачек, на уход за дедом и на невеселые мысли. Когда уж ей задумываться, что там затевает Нэнси.

Нэнси заранее знала, как будет, едва закончится трапеза: будь хоть трижды день рожденья, но тетя Мэри удалится из столовой и скроется в кабинете. Это у нее время для чтения, а вслед за часом, отведенным книге и пищеварению, наступит час садоводства. Она примется подстригать, подравнивать и полоть, подвязывать вьющиеся розы и ломонос, срезать и сощипывать увядшие цветы в оранжерее и собирать в большую берестяную корзину, подберет всех до единой улиток, которых заметит на клумбах, и выложит рядами на песке, чтобы их потом уничтожил кто-нибудь не столь брезгливый. Деда водворят на обычное место в гостиной у окна, он свесит голову на грудь, тихонько, прерывисто похрапывая. А Гарри начнет беспокойно бродить взад-вперед, болтая о пустяках и втайне подыскивая предлог — как бы улизнуть к Мэйв.

Нэнси выскользнула из комнаты, пока те трое еще сидели за столом, вяло помешивая кофе крохотными серебряными ложечками.

Она пересекла аллею, обогнула рощицу за домом, на склоне холма, и тут в ветвях дохнул теплый ветерок. Впервые за долгие недели шевельнулись листья — едва заметно, точно спящий, который вот-вот проснется. Движение пришло с юго-запада. Скоро погода переменится, вероятно, не сегодня, но скоро. Проходя полем, Нэнси ощутила запах моря. Над головой, распластав во всю ширь неподвижные крылья, медленно проплыла в воздушной струе чайка. Нэнси сняла туфли и вскарабкалась по насыпи. Приятно ощутить босыми ногами теплые шершавые шпалы.

«Роберт умер».

В голосе тети Мэри, когда она это сказала, не слышалось ни печали, ни радости. Деловито сказала. Довольно глупостей. Роберт умер, папочка, и незачем больше об этом говорить. Кто же там был? Кого увидал старик? Кто заставил его вспомнить?

Никто. Наверно, всплыл в памяти какой-то образ из туманного прошлого. Проглянул сквозь даль времен. Да и вообще у старика винтиков не хватает. Если б надо было выбирать имя для собственного отца, так не Робертом же его называть. Нет уж. Пожалуй, как-нибудь поэкзотичнее. Константин или Артимис, или героическое имя вроде Александра. И чего ради ему было умереть? Вовсе я этого не думаю.

Дойдя до хижины, Нэнси решила искупаться. Крупный песок колол и обжигал ступни, к воде она бежала как по раскаленной плите. А вода неожиданно оказалась ледяная. Место это не рассчитано было на любителей плескаться или шлепать на мелководье, — крутой откос, и через несколько ярдов дна уже не достать, и течение мягко увлекает тебя вдоль берега и, если не поостережешься, унесет неведомо куда. Потом она растянулась на полотенце — пускай обсушит солнце — и стала смотреть, как собираются по всему горизонту облака. Наверно, было уже около четырех, когда она вспомнила про пирог Брайди. Поднялась, начала стряхивать песок, налипший на икры и плечи. И вдруг словно бы ощутила на себе чей-то взгляд.

— Эй!

На берегу и на рельсах ни души. Никакого движения. На щеку упала капля дождя.

— Фу, черт!

Нэнси сердито вскинула голову — небо чистое, вполне невинное. Песок чуть заметно зыблется под ветром. Нэнси пошла к хижине. У двери помедлила, оглянулась.

— Эй!

Вошла в хижину, оделась. По крыше стукнули еще несколько редких капель.

Нэнси стала на пороге, стряхнула полотенце.

— Э-э-эй!

Чайка, сидящая на гранитной плите, искоса глянула на нее недобрым глазом.

— Почему бы тут кому-то и не быть? — рассудительно спросила Нэнси чайку. — В конце концов, считается, что у нас тут свободная страна, и напрасно ты на меня так уставилась.

Чайка повернулась к ней спиной. Когти нетерпеливо царапнули по камню. Вряд ли она бы сидела так спокойно, шастай кто-то поблизости. Нэнси повесила полотенце на внутреннюю сторону двери. Дождь уже дробно стучал по песку и по крыше. Нэнси заботливо притворила дверь, чтобы дождь не захлестывал внутрь, не то сгниет пол, потом взобралась на насыпь и почти всю дорогу до дому бежала бегом.

Когда она вошла, все сидели в гостиной, допивали чай.

Гарри еще не ушел. Ему очень даже по вкусу и сандвичи с огурцами, и слабый китайский чай, и Мэйв тоже, покорно подумала Нэнси.

— Я еще здесь, — сказал он, будто она сама не видит.

— Выпей чаю, — сказала тетя Мэри. — Только он уже остыл.

— Спасибо, не хочется.

— Пирог мы еще не разрезали. Хотя искушение нешуточное.

— Куда это ты исчезала? — спросил Гарри почти жалобно.

— Она вечно исчезает. Жизнь ее полна тайн. Но я необыкновенно тактична, никогда ни о чем не спрашиваю. Правда, детка?