Далеко ли до Вавилона? Старая шутка

Я решил, что он уснул. Стук наших сердец был словно хлопки крыльев, когда лебеди медленно поднимаются с озера над взбаламученной водой.

— Когда вернемся домой, то устроимся жить одни. — Его голос стал легким и дремотным.

— Ты все-таки был с девушкой? Ну, как ты мечтал?

— Времени на это еще хватит. Ты только подумай, сколько будет девушек после войны. А мужчин — раз-два и обчелся. Вот тогда мы сможем выбирать по-настоящему. Я вот часто думаю, какая это, наверное, благодать медленно тонуть в могучих объятиях вдовы лет так сорока пяти. Огромной. Не женщина, а пуховик. Мне твои костлявые хныкалки ни к чему.

— Я буду жить один.

— А я как же? Нет, как же?

— Ш-ш-ш! Даже без тебя.

— А ты не боишься, что тебе станет одиноко? Что останешься один навсегда?

— Нет. Я боюсь, только когда я с другими людьми. А ты со своей толстухой-вдовой можешь поселиться рядом. И еще лошади. Мы же их обязательно заведем. Я буду кормить твоих детей конфетами.

— Ты будешь один.

— Мммм.

— Так жить не годится.

— Наоборот. Мой дом будет всего лишь раковиной для моего тела. Я не хочу, чтобы кто-нибудь еще дышал моим воздухом вместе со мной, поднимал мою пыль.

— По-моему, это нехорошо.

— Почему, собственно? На людях я буду вести себя безупречно. А ведь только это и важно, разве нет? Над трубой я подниму тот флаг, который укажешь мне ты. Может быть, я буду писать тягучие книги. У меня пальцы чешутся взяться за перо, а в голове пусто: ни сюжетов, ни идей.

— Тогда уж лучше занимайся лошадьми.

— Наверное, ты прав.

Внезапно я уснул. Он ткнул меня локтем, и мои веки с трудом разомкнулись.

— Я еще выпью, — сказал он. — Скоро надо будет что-то сделать.

Я пошарил, нащупывая бутылку.

— Ты человек действия.

— Ты думай. А я буду действовать.

— Не говори глупостей, Джерри.

— Ты не спорь, ты думай.

Он отпил из бутылки. Слишком много отпил. Я осторожно забрал у него бутылку. По его подбородку ползла струйка коньяка. Он перехватил ее пальцем. Я заткнул бутылку пробкой. Передо мной возникло лицо Гленденнинга, и я понял: как бы мы ни думали и ни действовали, верх останется за ним. Внизу под нами послышался шорох. Нервное шарканье по полу, а затем вновь тишина. Пальцы Джерри больно сдавили мне затылок.

— Думай!

Он крепче сжал пальцы. Острые стрелы боли взлетали у меня за ушами.

— Ну, мне представляется…

— Не виляй! Никаких «если» или «но». Алек?

— Что?

— Мне страшно.

— Нет.

— Как так нет? Мне страшно. Я знаю. Просто по запаху чувствую.

— Ты перепутал нас. И говоришь обо мне.

— Что мне делать? Прятаться?

— Нет, это не поможет. Просто оттянет…

— …черный час?

— Именно.

— Ну, так?

— Есть только две возможности.

— Бежать или остаться?

— Именно.

— Ты думаешь ничем не лучше меня.

— Я же всегда это говорил.

— А, кошки-мышки!

— По-моему, тебе следует остаться. Принять последствия…

— Тарарабундей!

— Я знаю, приятного тут мало…

— Но ты бы поступил именно так.

— Наверное. Скажу честно: не знаю. Вполне возможно, что я попробовал бы избежать… уклониться. Но я считаю, что поступил бы в таком случае неправильно.

— А ты замолвишь за меня словечко?

— Конечно. Только голос у меня не очень громкий.

— Ну, а ты кричи.

— И Беннет. Я знаю, он тоже будет за тебя ходатайствовать.

— А, Беннет! Чертов Беннет.

— Почему ты так говоришь?

— Еще один великий английский герой.

— Он просто много болтает. А сердце у него хорошее.

— Это значит только, что он поплачет, когда будет тебя расстреливать.

— А я думал, он тебе нравится.

— Да и нравится. Ну, раз ты так советуешь, я остаюсь. Тут ведь где ни спрячься, либо те, либо другие, а уж взорвут меня.

Внизу кто-то вдруг засмеялся — во сне или нет, понять было невозможно.

— Тебе лучше побыстрее одеться и выбраться отсюда. Иди прямо к майору Гленденнингу. Да. Господи, вызволи нас!

— Я сделал только то, чего не мог не сделать.

— Знаю. Наверное, и со всеми всегда так.

Я вывернулся из его рук и встал. Каждое мое движение, казалось, сотрясало весь дом.

— В тазике есть вода, хоть и грязная. Тебе не мешает умыться. Я подберу, что тебе надеть. Все твои вещи насквозь мокры.

Я чиркнул спичкой и поглядел на него. Он мне улыбнулся. Его глаза ослепительно блеснули. Я зажег лампу, и комната превратилась в зеленую пещеру. Холод был лютый.

— Для чего мне умываться?

— Как хочешь. Но я всегда умываюсь, когда мне предстоит важный разговор.

Джерри перегнулся через край кровати и сплюнул на пол.

— Коньяку.

— С тебя хватит.

— А я говорю — нет.

Бутылка стояла на полу у кровати. Он схватил ее, торопливо вытащил пробку и швырнул в угол. Барабанил дождь, а может быть, где-то били пушки. Он откинулся на кровати и принялся лить коньяк себе в рот. Лицо у него было, как мел, и только чернели круги под запавшими глазами. Страх вынуждал его глотать, глотать, а я мог только стоять и смотреть. Наконец он, сильно размахнувшись, швырнул бутылку в угол вслед за пробкой. Она разбилась о стену с оглушительным звоном. А он разом провалился в сон. Внизу послышались голоса и шаги. Я все еще не мог шевельнуться. Шаги на лестнице. Дверь отворилась, и почтительный голос О’Кифа у меня за спиной:

— Ничего не случилось, сэр?

— Нет.

— Матерь божья!

Его ноги простучали по комнате, и он остановился рядом со мной, тоже впиваясь взглядом в Джерри, распростертого на кровати.

— Он что, ранен, сэр?

— Нет.

— Просто..?

— Вот именно.

Он на цыпочках подошел к самой кровати.

— Бедняга. А как… как… ну… если разрешите вас спросить?

— Просто вошел в дверь. Как вы. Мокрый насквозь. — Почему-то это прозвучало неубедительно, хотя и было чистой правдой.

— У вас есть какой-то план, сэр?

— Нет, О’Киф, боюсь, что нет. Никакого плана.

Он поскреб в затылке.

— По-моему, вам обоим будет лучше, чтоб его тут не видели. — Он с тревогой взглянул на меня. Человек, улавливающий тонкости любой ситуации.

— Я не знаю, что делать.

— Вы бы пошли прогуляться. Его бы надо убрать отсюда, пока не пришел сержант. Вы же понимаете, о чем я. Он человек суровый. Может, я сумею его спрятать, пока он не протрезвеет. И тогда получится, что вы вроде бы ничего не знаете. Совсем ничего. Сделайте удивленные глаза и помалкивайте. Не нужно, чтоб за его глупость и вы отвечали.