Дальний поход

Значит, помогать! Быть с бледнолицыми до последнего… до последнего их часа! Достойно сражаться, а ежели вдруг колдуны все же окажутся сильнее – потихоньку уйти… Да! Вот тогда и можно будет, а пока… Пока надо помогать, колдовать, что-то делать. Все же – друзья!

Веселенькая толстушка Анине была невеликого ума дева. Впрочем, зачем девушке лишний ум, когда все остальное имеется – искрящиеся зеленовато-серые глаза, пухленькие румяные щечки, крутые бедра, крепкая и тугая грудь, между прочим, очень даже не маленькая! Не то что у этой непоседы Ябтако! А мужчинам, между прочим, за что-то подержаться надо… вот, за Анине сейчас и держались… все, кому не лень, все, кто хотел – Анине никому не отказывала… Потому что боялась дикарей страшно, куда больше, нежели своих колдунов! Да и как их не бояться-то? Глазищи навыкат, носы длинные – клювом, тела бледные, как у демонов из нижнего, подземного мира. Оттуда бледнокожие дикари и пришли, тут и думать нечего. А вдруг, ежели не угодишь, так с собой заберут, под землю? Да сожрут там живьем… и пожирать будут медленно-медленно, долго-долго. Так, что от боли невыносимой, дикой, будешь выть месяц, а то два, пока совсем не съедят, до последней косточки! Так что лучше уж покориться. Кто сильнее – тот и прав, тем более дикари почти все – мужчины, а как мужчинам без женщин? Ясно – никак.

Правда, Митаюки-нэ, жена вождя бледнотелых, но вроде бы как своя, учила, чтоб всем-то подряд не отдавались, искали б себе одного. Да постепенно подчинили бы своей воле… Да-а-а… Если б еще она, эта воля, была! Может, у кого-то и есть, а вот у нее, Анине, точно нету. Такой уж уродилась – безвольной, ни в чем потерпеть не могла, ну разве что только под страхом суровой и неизбежной кары.

Честно сказать, Анине еще и не задумывалась – а кого бы выбрать-то? Ну, глянулся ей один… там еще, в остроге. Здоровущий, крепкий – всем богатырям богатырь, все ходил с огромной дубиной! Вот с таким бы жила без страха, никто б не тронул, даже Митаюки-нэ – и та б приказать ничего не посмела. Жаль, уплыл богатырь на большом челне, да многие тогда уплыли, одни молодые парни в остроге остались… и сюда, в Яхаивар, ушли.

Но теперь-то богатырь тот вернулся! Услышали боги тайные мысли пухленькой Анине, и теперь вроде бы и что-то делать бы надо – а что, да как – девчонка не знала. Спрашивать же ни у кого не хотела, и не потому, что стеснялась, просто… ну их, задавак этих, смеяться еще будут, да песенки обидные петь. Уж она-то как-нибудь сама разберется… придумать бы только – как. Для начала бы – быть к богатырю поближе, а уж там… там, может, и сладится что.

Вот ведь славно придумала Анине – выходит, не хуже, чем у других, умишко, зря ее менквихой толстопятой в детстве дразнили. На славу, на славу… Теперь – и делать.

Тут уж Анине больше не раздумывала – все равно ничего не придумается, и эта-то мысль, честно сказать, случайно пришла – а отбросив все свои страхи, отважно пошла к частоколу, к костру, хворосту корявого в охапку набрав. Немного, а так, если вдруг спросят – куда, так ответить – мол, дровишки несу.

И эта мысль тоже девчонке понравилась, Анине даже себя похвалила – хитрая, мол! Подождите-ка, то ли еще будет!

Все бы и хорошо, да вот только одна незадача случилась: девушка с лучшими намерениями к костру, а богатырь, не поглядев, – ей навстречу, да мимо, куда-то в лес. С топором пошел, наверное, дубину новую вырубать. Старая прохудилась, что ли? Нет, не может дубина прохудиться – чай, не березовый туес.

Однако что же делать-то? Подумала-подумала дева, да, бросив хворост, пошла следом за богатырем в лес. Только вот замешкалась малость да заплутала – смеркаться уж начинало, а богатырь-то неизвестно куда пропал. Покричать бы, да побоялась Анине кричать, мало ли, вдруг воины из лесу выскочат, скажет, кому тут кричишь, к кому взываешь? Взмахнут огромными кривыми ножами – они саблями прозываются, – да покатится голова с плеч! Жалко голову-то, своя, чай, не чужая.

Пошла было Анине обратно, да заплутала, она и раньше, в родных-то местах, этак вот иногда терялась – но тогда орала, звала, а уж ныне…

Ныне уселась девица на пригорке под толстой кривой сосною, да, спиной к теплой коре прижавшись, заплакала, запричитала – никому-то, мол, не нужна…

Причитала, плакала, потом голову подняла, вдруг видит – глаза чьи-то в лесу сверкнули! Большие такие глаза, желтые! То ли спинокрыл, то ли – куда хуже – волчатник, от стаи отбившийся!

Тут уж реветь некогда, главное – поскорей спрятаться. Вот, хоть под корни… кабы на змею только не нарваться, укусит – и все… Оглянулась Анине – а неведомый желтоглазый хищник уже совсем близко подкрался – даже сопение его слышно стало! Видать, к прыжку приготовился, сейчас ка-ак бросится, да ка-ак…

– Ой, мама!!!

Взвизгнув, девчонка проворно юркнула под корни… да так удачно, что провалилась в какую-то глубокую яму, и уже оттуда, из ямы, услышала, как заклекотал, завыл неведомый хищник, забил хвостом оземь – видать, с досады, злился, что ускользнула добыча, ушла.

Ни жива ни мертва сидела Анине в яме, пока страшный зверь не ушел. Не рычал больше – только вдалеке где-то голос почудился, будто звали кого-то:

– Ноляко, Ноляко…

А ямища-то оказалась глубокой, не вылезти, так бы Анине там и сгнила, обглодали б подземные демоны ее белые косточки, кабы не почувствовала угодившая в ловушку дева, что яма-то – велика, не яма – пещера целая! И – в паре десятков шагов – вроде как свет… На свет и пошла бедолага, там и наружу выбралась – совсем недалеко от бывшего девичьего дома. Прибежала к своим ни жива ни мертва, запричитала:

– Ой, девы, чего расскажу! Страсти-то какие! Слушайте.

Верткий и худой Яшка Вервень за все свои, невеликие покуда, года никогда еще не видал такой красивой девы, как юная полоняница Ябтако, стройненькая, пригожая, с глазами – как звезды. Вот, как первый раз – там еще, на севере – увидел, так и… Ну, прямо всем хороша дева – и работяща, и красива, и нраву веселого, вот только одно плохо – язычница, но так эта беда поправимая! Отец Амвросий с удовольствием покрестит, вот только б крестильное имя придумать, что на старое – Ябтако – было похоже… чтоб красивое было. Скажем… ммм… Яшка задумался, почесал голову, да, так ничего и не придумав, пристал к деловито хлебавшему уху немцу.

– Херр уважаемый Ганс, спросить кой-что можно?

– Спросить? – наемник скосил глаза. – Ну, доннерветтер, попробуй! Только быстрее давай. Некогда тут с тобою косы точить.

– Не косы, уважаемый херр Ганс, а лясы.

– Одна сатана. Так спрашивай же!

– Я вот насчет имени… Не знаешь ли такое, христианское, девичье, чтоб на букву «Яз» зачиналося?

Обстоятельно облизав ложку, Штраубе недоуменно хмыкнул:

– Ну ты и спросил, вертлявый! На «Яз» говоришь? Хм… Ясфирь, если только.

– Ясфирь, ага… – запомнил Яшка.

– А еще – Януария.

– Януария? – вот тут молодой казак не поверил. – Так это вроде мужское.

– Так это Януарий – мужское, а Януария – женское, – сплюнув, пояснил немец. – Как Александр и Александра.

– Благодарствую, любезный херр Ганс!

Вскочив на ноги, Яшка Вервень, обогнув «кремль», со всех ног побежал к хижинам, как говорили Матвеевы казаки – «на посад». Вот уж кто по-настоящему не хотел никуда уходить отсюда – так это Яшка! Зачем? Когда тут так хорошо – красиво, тепло, ветры злые не дуют, а в реках да озерах рыбы полно… а еще здесь – Ябтако, ясноглазая дева. На протяжении всего пути сюда молодой ватажник оказывал деве знаки внимания – то цветок подарит, то туесок ягод.

Поначалу дичившаяся Ябтако постепенно стала в ответ улыбаться, правда, и держала себя строго, наверное, потому, что вдруг ощутила, что небезразлична этому юркому светлоглазому парню, что она теперь не какая-нибудь, а любимая… а в доме-то девичества учили тело свое абы как мужчинам не поставлять! Особенно тому, кому нравишься. Вот и страдал Яшка, ходил кругами, хоть и всех желавших до лакомого куска от Ябтако отогнал. Справился, вот ведь! Хоть и до драк доходило частенько, а с Ферапонтом Заячьи Уши едва до рубки сабельной не дошло. Хорошо, Ухтымко вовремя подскочил, разнял… да не дошло дело до атамана.