Дама в черном

– Кого я вижу в замке? — повторил я.

– Да нет! Да нет же! У вас нет больше глаз, вы больше ничего не видите! Перечислите, не видя! Перечислите всех!

– Прежде всего, вы и я, — сказал я, начиная наконец понимать, чего он хочет.

– Прекрасно.

– Ни вы, ни я, — продолжал я, — не можем быть Ларсаном.

– Почему?

– Почему?..

– Нет-нет, скажите!.. Вы должны сказать — почему? Я допускаю, что я не Ларсан, я уверен в этом, потому что я Рультабий, но вы — ведь вы не Рультабий! Докажите же мне, что вы не Ларсан!

– Если бы я был Ларсаном, вы увидели бы это!..

– Несчастный! — завопил Рультабий, сильнее нажимая кулаками на глаза. — У меня нет глаз! Я не могу вас видеть!.. Если бы жандармский бригадир Жарри не видел, что за игру в Трувиле садится граф де Мопа, он мог бы догадаться, что человеком, сдававшим карты, был Боллмейер! Если бы Нобле не встретился однажды вечером у госпожи Труайон с человеком, которого он знал как виконта Друэ д’Эрлон, он мог бы поклясться, что человеком, которого он собирался арестовать и не арестовал, потому что видел, был Боллмейер! Если бы инспектор Жиро, знавший графа де Моттевиля так же близко, как вы знаете меня, не видел на скачках в Лоншане графа де Моттевиля с двумя его друзьями, он арестовал бы Боллмейера! Ах, Сенклер, — прибавил молодой человек глухим и дрожащим голосом, — мой отец родился раньше меня… Нужно быть очень сильным, чтобы его арестовать!..

Эти слова были произнесены с таким отчаянием, что я только воздел руки к небу, чего Рультабий не заметил, так как он не хотел больше ничего видеть!..

– Нет! Нет! Не нужно никого больше видеть! — повторял он. — Ни вас, ни Станжерсона, ни Дарзака, ни Артура Ранса, ни старого Боба, ни князя Галича… Нужно лишь знать, почему каждый из них не может быть Ларсаном! Только тогда я буду спокойно дышать за этими каменными стенами…

Под сводами ворот раздавались равномерные шаги Маттони, несшего караул.

– А слуги? — произнес я с усилием. — А Маттони?.. А другие?

– Я знаю, знаю наверняка, что они не покидали форт Геркулес в то время, когда Ларсан показался Дарзакам на вокзале в Бурге…

– Признайтесь также, Рультабий, — прибавил я, — что вы не упомянули о них, потому как сейчас их не было за темными очками?

Рультабий топнул ногой и закричал:

– Молчите! Молчите, Сенклер!.. Вы раздражаете меня больше, чем моя мать!

Эта фраза, сказанная в гневе, странным образом поразила меня. Мне хотелось спросить Рультабия о душевном состоянии дамы в черном, но он продолжал:

– Итак, Сенклер — не Ларсан, потому что Сенклер был со мной в Трепоре в то время, как Ларсан был в Бурге. Профессор Станжерсон — не Ларсан, потому что он был на линии Дижон-Лион в то время, как Ларсан был в Бурге. Прибыв в Лион на одну минуту раньше него, Дарзаки видели, как он выходит из поезда. Но если для того, чтобы быть Ларсаном, достаточно быть в Бурге, то все могли бы оказаться Ларсаном, потому что все могли быть в Бурге. Во-первых, Дарзак был там; потом, Артур Ранс отсутствовал в течение двух дней перед прибытием профессора и Дарзака. Он вернулся в Ментону как раз к их приезду — Эдит сама говорила мне, что ее муж должен был уехать по делам на два дня. Старый Боб уезжал в Париж. Наконец, князя Галича никто не видел ни у гротов, ни вне вавилонских садов… Начнем с Дарзака.

– Рультабий! — вскрикнул я. — Это кощунство!

– Я знаю!

– Это глупо!..

– Знаю… Но почему?

– Потому что, — заговорил я вне себя, — Ларсан, конечно, может быть гением, он, возможно, сумеет обмануть полицейского, журналиста, репортера и, добавлю я, Рультабия… Он, возможно, сумеет обмануть дочь и сыграть роль ее отца, — я имею в виду профессора Станжерсона… Но ему никогда не удастся обмануть женщину и сойти за ее жениха. Эх, мой друг, Матильда Станжерсон знала Дарзака гораздо раньше, чем переступила под руку с ним порог форта Геркулес!..

– Но она знала также Ларсана! — прибавил холодно Рультабий. — Итак, мой дорогой, ваши доводы очень сильны, но так как я точно не знаю, до каких пределов простирается гений моего отца, я предпочитаю, чтобы вернуть Роберу Дарзаку его личность, которую не собирался, впрочем, у него отнимать, основываться на более прочном аргументе: если бы Робер Дарзак был Ларсаном, Ларсан не являлся бы несколько раз Матильде Станжерсон, потому что именно появление Ларсана и отдаляет Матильду Станжерсон от Робера Дарзака!

– Эх! — вздохнул я. — К чему напрасные рассуждения, когда стоит только открыть глаза?.. Откройте их, Рультабий!

Он послушался меня.

– На кого? — произнес он с невыразимой горечью. — На князя Галича?

– Почему нет? Он вам нравится, этот черноземный князь, распевающий литовские песни?

– Нет, — ответил Рультабий, — но он нравится госпоже Эдит.

И он ехидно рассмеялся. Я сжал кулаки. Он заметил это, но притворился, что ничего не видит.

– Князь Галич — нигилист, который нисколько меня не интересует, — сказал он спокойно.

– Вы уверены в этом?.. Кто вам сказал?

– Жена Бернье знакома с одной из маленьких старушек, о которых Эдит рассказывала нам за завтраком. Я навел справки. Это мать одного из троих несчастных, повешенных в Казани за покушение на кого-то. Я видел снимки… Другие две старушки — матери остальных… Ничего интересного! — резко заключил Рультабий.

Я не мог удержать жест восхищения.

– Вы не теряете времени даром!

– Другой также, — буркнул он.

Я скрестил руки.

– А старый Боб? — спросил я.

– Нет, дорогой мой, нет! — воскликнул почти в бешенстве Рультабий. — Этот нет!.. Вы заметили, что он носит парик, не правда ли?.. Так вот, можете быть уверены, что, когда мой отец надевает парик, этого не видно!

Он сказал это с такой злобой, что я хотел уйти, но он удержал меня:

– Ну что же?.. Мы еще ничего не сказали об Артуре Рансе!

– О! Этот не изменился… — ответил я.

– Опять глаза! Берегитесь ваших глаз, Сенклер…

Он сжал мне руку и ушел. Я на минуту остался на месте, погрузившись в раздумья. О, я был не прав, сказав, что Артур Ранс не изменился… Во-первых, теперь он чуть-чуть отпустил усы, что было совершенно ненормально для американца с его характером… Затем, он носил более длинные волосы, спустив широкую прядь на лоб… Кроме того, я не виделся с ним два года… люди всегда немного меняются за два года… и потом, Артур Ранс, который не пил ничего, кроме алкоголя, пьет только воду…

– Но, значит, Эдит?.. Ах, черт, я что, тоже с ума схожу?.. Почему я сказал «тоже»?.. Как… как дама в черном?.. как Рультабий?.. Разве я не нахожу, что Рультабий становится немного сумасшедшим?.. Ах! Дама в черном всех нас околдовала!.. Потому что дама в черном живет в постоянном страхе, — и мы дрожим под влиянием того же страха, что и она… Страх — заразная вещь… как холера.

О том, как я провел время между двенадцатью и пятью часами

Я воспользовался свободным временем и пошел немного отдохнуть в свою комнату, но спал я плохо, видя во сне, что старый Боб, Артур и Эдит — отвратительная шайка разбойников, поклявшихся погубить меня и Рультабия. Когда я проснулся под этим мрачным впечатлением и увидел древние башни и Старый замок, все эти грозные каменные глыбы, я понял причину своего кошмара и проговорил вслух: «В какую берлогу мы приехали искать спасения!» Подойдя к окну, я увидел Эдит, которая о чем-то беседовала с Рультабием, держа в своих красивых пальчиках яркую розу. Я сейчас же спустился во двор Карла Смелого, но уже не застал ее и последовал за Рультабием, который направлялся в Квадратную башню, совершая обход.